Экран ноутбука чуть елозил на трясущихся от напряжения коленях, но при этом неподвижно висел за спиной, далеко и высоко, где-то на уровне окошка лестничной площадки второго этажа — а может, и был этим окошком. Тускло бликующие обрубки рельсов то ли отражались в окошке, то ли мелькали под ногами, твердо ударяя в ступни, и было понятно, что если поскользнешься, то расшибешься всмятку прямо сейчас — ну, через несколько бесконечно долгих и жутких секунд. Дверь одновременно и плыла усыпляющей чернотой, и плавно убиралась во все стороны, открывая черный кабинет. Кабинет был глухо безлюдным, хотя Аля стояла в углу, одновременно разглядывая сияющую щель в основании часов всё ближе и ближе: с порога ее видно не было, поэтому приходилось и бежать к часам, и склоняться над ними.
Я сейчас лоб себе расшибу, подумала Аля и застыла на месте, додумывая: оба лба.
— Что происходит, блин? — сказала она вслух и, кажется, весьма раздраженно.
По-другому не получалось: множественность миров, сознаний и тел, впихнутых в одну Алю, будто расслаивала ее на тонкие, типа луковых, слои, порождая звенящую зубную боль уже не только в костях, но и во всех мышцах, нервах и клеточках всех живых еще тканей и нарисованных пикселей. Если и у нарисованных так болит, виртуальное существование нас не манит, даже не уговаривайте.
— Объясни, — деловито потребовал Карим.
Да как такое объяснишь, с тоской подумала Аля, но попробовала, нарезая круги по черному кабинету в поисках нор, переходов и люков — в четыре ноги и на встречном ходу нарезая, но почему-то не сталкиваясь сама с собой. Карим ее объяснения удивительно быстро понял.
— Получилось, — сказал он. — Ты своими сдвинутыми часами создала сразу три слоя игры, так что находишься в настоящем, прошлом и будущем.
— Это как? — угрюмо спросила Алина.
— Относительно нас Аля формально в прошлом, раз ее часы от наших отстают, но поскольку мы еще не вошли, а она уже в игре, она нас опережает, при этом если мы войдем ровно через четыре минуты после нее, то будет синхронизация — ну или еще какая-то фигня. Мы же говорили.
— Мы не говорили, — отрезала Алина.
Карим хмыкнул, а Аля замерла, пытаясь сообразить, говорили ли они о фокусах времени и если да, то на этом ли витке петли. Но Тинатин одернула коллектив:
— Сейчас зато договоримся, время входа прощелкаем, и все по тазику пойдет.
— Не прощелкаем, — успокоил ее Карим. — Аля нас видит, значит, мы в ее будущем и вообще в игре есть.
— Дурдом, — пробормотала Алиса и тут же громко и деловито добавила, распахивая ноутбук: — Полминуты.
— А мне ждать стоять, что ли? — расстроенно спросила Аля. — Нет тут никаких ходов, Марк, ни малюсенькой зацепки, даже кошка делась куда-то, хвост в смысле. Только щель эта… О, а может, она?..
— Какая щель? — спросили хором, но Аля почти не услышала: глушила музыка, все это время, оказывается, потихонечку набиравшая громкость.
— Точно она, — пробормотала Аля, приглядываясь. — Нора не нора, человек тут не пролезет, но если потянуть… О, а ты откуда взялась? Э, кусаться-то зачем?!
— Входим, — скомандовала Тинатин. — Кошка оборотнем оказалась?
— Не пойму, играет, что ли… — сказала Аля, отпинывась от кошки, которая косплеила не оборотня, а, скорее, обезумевшую аквариумную рыбу, шустро выписывая восьмерки между Алей и щелью. — Не дает мне эту щель раскрыть.
Алина уточнила:
— Хвостом кусает?
А правда, как, подумала Аля, но это было уже неважно.
— Нас погодь, мы идем уже и с оборотнями разберемся, — пообещала Алиса. — Тут из колодца как выбираться-то?
Аля с трудом разобрала ее слова за стоном музыки в наушниках, звучным, тоскливым, но на удивление приятным.
— По ступенькам, из стены торчат, — громко сказала она. — Сейчас я пинка ей…
— Чего орешь-то? — крикнула в ответ Алиса.
— Да звук не убирается… — рявкнула Аля, елозя мышкой и барабаня по клавишам. — И ярко так…
Марк что-то спросил, но было не до него. Впервые за все это время Аля и поняла, и поверила, что все будет хорошо — причем прямо сейчас. Потому что она нашла выход. Он сиял перед Алей ласковыми переливами и манил вечной музыкой.
— Я уже, — сказала Аля, щурясь от света и чувствуя, как тоска, застывшая от горла до живота, плавно и сладко выворачивается неотвратимо счастливой теплой стороной. — Скорей сюда, я нашла выход!
— Назад! — крикнул Марк прямо в ухо Але, а кошка, ощерясь — мордой, получается? — чуть не цапнула ее за нос.
Но она лишь отмахнулась и, ухватившись обеими руками, вытянула из часов замысловато сложенную бронзовую полосу. Полоса проворно разложилась и пересобралась в здоровенный круг, составленный из множества тонких лепестков, поверх которых горела размашистая голубая пентаграмма.
— Звезда, — сказала Аля, расплываясь в улыбке, и ойкнула.
Дважды.
В первый раз — когда Марк со всей дури врезал по ее ноутбуку, захлопывая крышку так, что мог раздавить Але пальцы и расколотить экран. А второй — от удара лбом в спинку стоящего впереди кресла электрички.
Но куда хуже ударов было ощущение украденного теплого счастья, горечь неожиданного предательства — и понимание: теперь они точно ничего не успеют.
3. С убийцами нельзя договариваться
— Вот зачем ты это сделал? — безнадежно спросила Аля.
— Чего опять-то? — похлопав глазами, почти выкрикнул Марк с возмущением, которое сменялось растерянностью по мере того, как Аля объясняла, чего опять, то есть не опять, а вдруг.
Впрочем, такая реакция была одной на всех — почти на всех. Все, как ни странно, слушали внимательно, все почти сразу поверили, все не очень понимали, чего Аля так убивается, но искренне ей сочувствовали. Все, кроме, пожалуй, Карима. Тот искренне потешался, гад такой, что над самой ситуацией, что над формулировками, в которых Аля запутывалась с каждой секундой все туже.
— Изумительной силы и глубины вопрос, — отметил он в итоге. — Объясни, Марк, зачем ты сделал непонятно что непонятно с чем да еще под музыку?
Музыка-то тут при чем, хотела сказать Аля, но не сказала и даже рукой не махнула, а обвисла на стуле тряпочкой. Не было у нее ни слов, ни сил. Ни времени. И выхода больше не было.
Ни у кого из них не было.
А Марк, наоборот, воспрял. Молодой, глупый.
— А, — сказал он, внезапно успокаиваясь. — Если музыка и сияние, то фигня вопрос. Я тебя просто спас, вот и все. Потому что я кросавчег.
Аля и смотреть на него не стала, просто вздохнула. Остальные отреагировали тоже на удивление спокойно.
— Это по умолчанию, — согласилась Тинатин, катая стянутый с бильярдного стола шар. — Но, может, обоснуешь данный конкретный случай?
— Слушайте, вы в натуре никогда ничего про «Это просто игру» не слышали? — вроде искренне и без высокомерия изумился Марк. — Музыка играет…
— Барабаны бьют… — добавил Карим задумчиво.
А Аля стала медленно выпрямляться, открывая рот. На краю сознания вертелось, не давая себя зацепить, простое важное объяснение, сто раз, кажется, повторенное и от того лишенное формы и смысла. Сказать ей опять не дали. Резко ожила Алина:
— Слушай, а ты эту музыку запомнила? Напеть, допустим, ну или сыграть на чем-нибудь сможешь?
— На чем? — снисходительно уточнила было Алиса, но Марк неожиданно серьезно и даже свирепо велел:
— Не вздумай. Вообще. Никогда. И если эту музычку услышишь еще — уши зажимай и драпай со всей дури. Можешь еще орать, чтобы не слышать. И все так, поняли?
— Слушаюсс, ипташ[26] нащальник, — сказала Тинатин. — Хорош уже интриговать, объясняй.
— Объясняю, — запальчиво начал Марк. — Про асатов слышали?
Кошка рявкнула, прыгнула Марку на колени и принялась бодать его под подбородок. Марк, застыв с разведенными руками, нервно пробормотал:
— Слушайте, мне неудобно, но у меня аллергия на кошек, вы не могли бы, пожалуйста, убрать…