Читать интересную книгу В прорыв идут штрафные батальоны - Юрий Погребов

Но тогда что? Да, есть приказ, запрещающий посылать в разведку штрафников из числа уголовных элементов. И Махтурову этот приказ известен, да и уголовникам тоже. Пожалуй, в этом суть.

— Ротный, — почувствовав перемену в настрое Колычева, заторопился Краев. — Вот мы трое, я, Кисет и Барыга, — мы по соннику привычные работать, нас ни одна собака не учует. Лучше нас никто не сработает… Без понтов.

— А фамилии у них, Краев, есть? Или они с кличками на свет народились?

— Ну, Колодин и Данилин. Чё фамилии-то? У нас их по нескольку штук на каждого. Мы дело предлагаем.

Противясь себе признаться, Павел в глубине души все же сознает, что, будь на то одного его воля, уговаривать его бы не пришлось. Если исходить из здравого смысла, а не из приказа, и думать о пользе дела, то посылать за языком надо уголовников как обладающих для этого соответствующей практической подготовкой. То есть идти на нарушение приказа, четко представляя, на что идешь. Приказ не может охватить всего многообразия конкретных ситуаций, но в отличие от правил, где допустимы исключения, исключений, к сожалению, не допускает. Но будь что будет.

— Не сомневайся, ротный. Сработаем в чистом виде. Ты лучше, пока мы ползаем, ксиву пиши, чтобы справилы об освобождении нам выдали.

— Ладно, — уступает Павел, хотя отдает себе отчет, что делать этого ему все-таки не следует. В случае неуспеха самодеятельность с разведкой ему даром не пройдет. — Пойдете втроем или еще двоих для прикрытия выделить?

— Втроем. Мы за себя в ответе. За других не знаем.

— Хорошо. У вас есть два часа на сборы и отдых. Выполняйте.

— Только на честняк играем, ротный, — оборачиваясь от двери, условливается Ростовский — Краев. — Если фрица притащим, чтобы ксивы готовы были. Резину тянуть не будешь.

— Если языка возьмете, даю честное слово — лично за вас перед комбатом ходатайствовать буду.

— Смотри, ротный, заметано. При свидетелях.

— Красноармейские книжки оставьте взводному. Никаких документов, кроме медальонов, при себе не оставлять. Немцы обычно обвязывают трупы веревками и тянут их за собой. Лежите и ждите. Если не получится взять сразу — можно обрезать веревку. Не поймут — приползут снова.

Через два часа три тени выбрались из окопчика наблюдателя и, перебегая до ближайшей гривки кустарника, там пластались. Когда взлетела осветительная ракета, под гривкой никого не было.

* * *

До полуночи в роте продолжались подготовительные работы к утренней атаке. Звонили из штаба Боровицкий и Сухорук, приходили с докладами взводные. Готовя строевую записку, Колычев вывел окончательную цифру потерь: сорок семь человек убитых, восемьдесят пять раненых. Ровно полроты. И хотя цифра потерь не стала для него неожиданностью, но подтолкнула к невеселым размышлениям о завтрашнем дне. Завтра наверняка будет похуже. Кто кого, без вариантов.

Но чем бы Павел ни занимался, мыслями он постоянно возвращался к высланной разведке. Несколько раз он выходил в траншею, вглядывался и вслушивался в то место, где должны были находиться его разведчики. Но там было все тихо.

Не заметно было никакого беспокойства и движения и в окопах у фашистов. Только ракеты с равными промежутками зависали над нейтралкой. Опасаясь ночной вылазки, немцы старательно освещали склон. Но пулеметной стрельбы не вели. Только светили.

Тишина почему-то тревожила. Хотя, казалось бы, наоборот, должна была успокаивать: по крайней мере не обнаружены. Так и не дождавшись результата, незаметно задремал, сидя за столом.

Вернулись разведчики в три часа ночи. Ввалились в блиндаж ротного злые, продрогшие, в извоженных грязью шинелях и сапогах.

— Пустышку, мы, твари, вытянули, — сумятясь неудачей, стал докладывать Краев. — Ни одного гада не удалось выудить. Сидят в окопах, матерятся, а вылазить — не вылезают. Видать, до фени им трупняки. Вон Барыга последнего мертвяка совсем под носом у них блочил, слышал, как матерятся, а за бруствер не вылезают.

— А ты где, Краев, по-немецки понимать научился? — со скрытой иронией спросил Павел. Он был даже рад, что кончилось все именно так, без шума и огласки, что поначалу пропустил сообщение Краева о Барыге, действовавшем перед самым носом у фашистов.

— Да нет, ротный, мы по фене ботаем, а по-ихнему не волокем. Но все равно понятно, что лаются, друг друга кроют.

— А это у вас что? — показал глазами Павел на оттопыренные карманы шинелей и выпиравшие бугорки на груди.

— Мы, ротный, пока около мертвяков лежали, ранцы ихние поблочили. Жратвы у них там от пуза—и консервы, и галеты, и бацильное дело. И фляжки со шнапсом у каждого на поясе. Барыга сначала хотел двоих-троих обшмонать, для согрева. Ну, а после мы уж всех до последнего взяли…

— Ранцы? Они что — в ранцах в атаку шли? Ерунда какая-то.

— Ну, так, а где ж бы мы тогда взяли, — развел руками Краев, начиная и сам с усилием что-то соображать, чего раньше не сообразить вроде нельзя было, но не сообразил.

— Странно. И не ранцы вас потрошить посылали. Баки мне забиваете.

Шевельнулось недоброе предчувствие.

— Ранцы мы между делом, ротный. Если б появился кто — захомутали бы гада. А так… Не пустыми же назад ползти. Мы и ксивы все их позабирали. Вот, смотри. — Краев суетливо полез за пазуху рукой, извлек из нагрудного кармана несколько солдатских книжек и протянул их Павлу. Пошарив в боковом кармане брюк, достал и присовокупил к ним какой-то значок, показавшийся Колычеву немецким орденом. — Ты, ротный, нам верь. Куда хошь кинемся, только скажи.

— Говоришь, Барыга под самую траншею ползал? — Павел только теперь осознал смысл слов Краева о том, что напарник блочил последнего мертвяка под самым носом у фашистов: мины! Значит, не ставили и не ставят.

— Ну. Говорю же — верь.

Павел отмахнулся рукой.

— Ладно. Идите отдыхайте. Тебя, Краев, я знаю, а фамилии Кисета и Барыги записать надо. Если не ошибаюсь, Колодин и Данилов.

— Так точно.

— Все. Свободны. Альтшулера ко мне пошлите из второго взвода.

— Есть Альтшулера из второго взвода.

Альтшулер не еврей, за которого он, по понятным причинам, предпочитает себя выдавать, а немец, немецким владеет в совершенстве. Вместе с ним стали рассматривать солдатенбухи. Альтшулер переводил, а Павел делал выводы.

Все солдаты одного батальона. Обратил внимание на возраст. Одна тысяча девятьсот двадцать пятого года рождения, а остальные в период с тысяча девятьсот девятого по тысяча девятьсот шестнадцатый год Возрастные. Значит, Маленичи обороняет либо один батальон пехоты, либо убитые — спешно переброшенное подкрепление, поскольку в атаку подняты с колес в ранцах, другого объяснения наличия ранцев на убитых не видел.

Всего солдатских книжек девять. Кроме них, двадцать одно письмо и десятка три фотографий. Письма и фотографии Павел оставил без внимания. Пусть ими контрразведка занимается. А вот значок члена национал-социалистической партии рассмотрел с интересом. Раньше видеть не доводилось. Удивил номер — четыреста тридцать два семьсот тридцать девять. Почти полмиллиона. А в газетах писали, что Гитлера поддерживают только деклассированные элементы и уголовники.

Немецкие марки тоже не в диковинку. А вот купюры с полуобнаженными женщинами не знакомы.

— Это что, тоже деньги?

— Это финские, — с уверенностью знатока определяет Альтшулер. — Я в финскую воевал, видел такие. Наверно, солдат в Финляндии служил, а потом сюда перебросили. Ерунда все эти бумажки, гражданин старшина. Вы бы лучше у Краева банки две консервов да фляжку шнапса забрали. А то эти урки сейчас обжираются, а у нас кишки баландой промыты. У фрицев и консервы особенные, с ключиком. Повернешь ключик — и пошла химическая реакция, сами собой подогреваются. Вот бы нам с вами сейчас по баночке съесть. Правду говорят, что на войне в первую очередь хорошие люди гибнут. А эти паскуды, как дерьмо в проруби, сидят себе сейчас, обжираются…

— И все-таки, Альтшулер, ты не чистый немец, есть в тебе что-то еврейское, — выслушав его вкрадчиво-обходительный монолог, заметил Павел.

Альтшулер коротко хохотнул.

— Мать наполовину еврейка, — признал.

Павел разбудил связиста, спавшего в обнимку с аппаратом, приказал вызвать штаб. Ответил мятый спросонья голос Боровицкого. Павел доложил о том, что произвел ночную вылазку, добыты документы. Что с ними делать?

— В штаб. Немедленно. Вместе с переводчиком, — затребовал Боровицкий.

Глава четвертая

Атака назначена на час завтрака у немцев. За полчаса до начала собрал в блиндаже командиров взводов. Следуя пункту боевого устава пехоты, должен отдать приказ, определить задачи подразделениям, исходя из замысла боя.

Боевая задача, собственно, прежняя — взять Маленичи. Замысел боя тоже не претерпел особых изменений, он понятен и прост, как математическая прямая, проведенная из одной точки в другую: атаковать позиции противника в лоб, с открытым забралом. Артиллерийско-минометная поддержка вновь не предусмотрена. Единственное изменение — пять расчетов бронебойщиков, которые прибыли в окопы и должны будут, оставаясь в них, вести огонь по дзотам и пулеметам.