Читать интересную книгу Магия любви. Самая большая книга романов для девочек (сборник) - Юлия Кузнецова

– Рит, ты здесь? – Мне почему-то очень захотелось услышать чей-то голос.

Но за дверью было тихо. Сестренке включили мультики, и она потеряла ко мне всяческий интерес. В тот день я понял, как легко почувствовать себя одиноким, даже если твой дом полон народу. И главное – если у тебя забирают мобильник и ноутбук, то вполне себе неплохо идут книги. За выходные я прочел полтома Вудхауза, кроме шуток. Эту книгу папа дал мне еще летом, но я был уверен, что читать рассказы про слугу и хозяина – прошлый век, скукотища. Но эти Дживз с Вустером оказались веселыми ребятами, честное слово. Даже тоска немного отступила. И сколько уроков любви!..

Как я стал инвалидом

Во всем виноват Бочкин. Это он сказал, что Инга любит инвалидов. И пришло же ему такое в голову…

Утром в понедельник Бочкин караулил меня на углу, вы не поверите с чем: с костылями!

– Что с тобой случилось? – подскочил я к другу.

– Со мной все в порядке, а вот ты, старик, ногу вывихнул, – безапелляционно изрек он.

– Когда? – удивился я, подпрыгивая на месте от холода.

– Ясное дело, когда с Сопыгиным дрался, – снисходительно пояснил Бочкин. – Об него и вывихнул.

– Неужели? Что-то не заметил.

Бочкин подпихнул мне под мышки костыли. Затем отошел в сторону, глянул на меня оценивающе, удовлетворенно кивнул.

– Еще повяжем «шапочку», и будешь настоящим раненым бойцом. – Он остался вполне доволен моим обликом. – Перед таким ни одна девчонка не устоит.

– Думаешь? – я еле держался на ногах с этими неуместными подпорками.

– Ну! Дело говорю, – Бочкин подтолкнул меня в сторону школы. – Я же обещал выставить тебя перед Ингой настоящим героем. Доведем твой вид до ума в раздевалке. Здесь неудобно «шапочку» наворачивать.

Бочкин уже шел вперед, а мне хотелось догнать его и накостылять как следует, благо, орудие было под руками. Придумал же такое, костыли где-то добыл.

– Откуда костыли взял? – я бежал за другом, деревяшки торчали в стороны, как лыжные палки.

– От отца остались. В смысле, отец ногу в том году ломал, с тех пор у нас дома костыли валяются, – Бочкин посмотрел на меня недовольно. – А ты учись орудовать ими правильно. Зря я, что ли, их с лоджии доставал, чуть сам не убился. Привыкай давай. Помни, что эту неделю ты инвалид. Сердце Инги дрогнет, в том нет никаких сомнений. Потом еще спасибо мне скажешь.

Я начал прикидывать, вдруг Бочкин прав и его план сработает. Инга всегда обращала внимание на тех, кто оказывался в беде. Попадись я ей на глаза с костылями, будет шанс завести непринужденную беседу. Тогда-то я и решил пожертвовать левой ногой. Выставил ее вбок, неестественно вывернув ступню, и попробовал передвигаться при помощи костылей. Это оказалось очень сложно и неудобно. Но я уже был готов на любые трудности, если дело касалось сближения с Ингой.

– Бочкин, а что еще за «шапочка», о которой ты говорил? – спросил я, кое-как приковыляв к школе.

– Повязка на голову, – Бочкин достал из кармана бинт. – Нам на ОБЖ показывали, как ее правильно накладывать. Сделаю все в лучшем виде. Царапины замотаю, а на фингал пусть любуется. Вид у тебя сразу станет благородный и трагический.

До сих пор удивляюсь, как я позволил Бочкину бинтовать свою ушибленную голову. Он корпел надо мной в дальнем углу раздевалки минут десять.

– На урок опоздаем, – торопил я. – Что там выходит?

– Что надо, – сопел Бочкин. – Последние витки.

Он разодрал конец бинта на две части и завязал над моим ухом коронный узел.

– Готово!

Я ощупал голову. Кое-где торчали вихры, а бинт предательски наползал на левый глаз. И тут передо мной мелькнул знакомый первоклашка. Он уставился, разинув рот, а потом начал гоготать во все горло. Кажется, зубов у него стало еще меньше – сплошные черные дыры.

– Мамочки! – схватился он за живот. – Живая мумия!

– Бочкин, держи его! – я забыл про костыли и кинулся за стервецом.

Мальчишка был шустер и удачлив, тут уж ничего не скажешь. Зато мне не везло, хоть рыдай. Как только я вынырнул из-за вешалок и уже почти что ухватился за шиворот первоклашки, услышал оклик Бочкина:

– Адаскин, стой!

Но было поздно. Я уже на всех парах летел прямо в объятия своей ненаглядной Инги. Она только что повесила куртку и разговаривала со знакомой мне парочкой: Генкой Зыкиным и Алиной. Вся компания уставилась на меня, будто по школьному коридору и правда расхаживала мумия. Тут я споткнулся о чью-то ногу и начал падать. Рядом оказался Бочкин, он уже подсовывал мне костыли.

– Вовремя я тебя подрезал, – шепнул на ухо. – Чуть не прокололись.

Я вспомнил, что теперь инвалид. Оперся на костыли, а Генка уже ощупывал меня, как тюбик зубной пасты, кишки так и норовили выскочить наружу.

– Что с тобой случилось? – он дернул за узелок над моим ухом. – Выглядишь паршиво.

– Пришлось немного помять Сопыгина, – стараясь выглядеть безразличным, сказал я.

– Где-то я этого парня уже видела, – Инга пристально меня разглядывала. – Или нет, показалось…

– Это Бориска, наш человек! – перебила Алина и буквально вцепилась в меня. – Ты подрался с Сопыгиным? Здорово же он тебя отделал! Что с ногой?

– Вывих, – вздохнул я.

– Больно? – Алина сочувствующе уставилась на мою откляченную ступню.

И только я начал обдумывать красивый заход, чтобы описать свое героическое сражение с нестерпимыми мучениями, как услышал подлый голосок.

– Ничего у него не болит! – выглядывал из-за Генки вездесущий первоклашка. – Видали, как за мной припустил, только пятки сверкали!

Как раз в этот миг я поднял полный скорби взор на Ингу и тут же начал краснеть от стыда.

– Так что у тебя с ногой? Вывих или нет? Колись, Борис. – Инга впервые назвала меня по имени! План Бочкина работал. – И все-таки где-то я тебя уже видела…

– Да… Нет… В смысле. Вывих. Не видела.

– Это я вывихов не видела? – Инга ухмыльнулась с видом знатока. – А почему повязка на голове?

– Ага, вылитый Шариков! – хохотнул Генка.

И тут прозвенел звонок на урок. Весь разговор насмарку, да еще и Зыкин не к месту встрял со своими шутками. Неужели мой вид был настолько плох? Ребята стали разбегаться по кабинетам, а я приковылял к зеркалу и впервые взглянул на себя после трудов Бочкина. Что же это было за зрелище – я даже прослезился! Булгакову и профессору Преображенскому такое и не снилось. Шариков после операции по сравнению со мной вышел первым красавцем. Моя голова была замотана так криво и неумело, что волосы торчали из-под бинта какими-то рваными клочьями, одно ухо оказалось плотно примотано к черепу, зато другое оттопырилось в сторону и торчало, как антенна «Триколор ТВ». Челюсть была подвязана, будто меня помимо прочего мучил флюс. Я скорбно выпучивал подбитый глаз, так как второй плохо видел из-за нависающего бинта. Еще этот нелепый бантик сбоку – черт-те что. Таким меня впервые Инга назвала по имени, таким она меня и запомнит – стыд и позор!

– Так, по-твоему, выглядит герой? Это ты называешь «благородный и трагический вид»? – взвыл я. – Признавайся, сколько у тебя по ОБЖ?

Бочкин отвел взгляд. Тогда я швырнул костыли на пол, напялил пуховик, взял рюкзак и вышел на улицу.

– Погоди, а уроки? – кричал вслед Бочкин.

Он явно никогда в жизни не любил, раз мог сейчас думать о занятиях.

Первый снег

Я шел из школы, рывками разматывая бинт. Перед глазами стояло собственное комическое отражение в зеркале – невыносимо жалкий облик. Прохожие оборачивались, но мне было наплевать. Пусть хвостом волочится бинт, пусть меня загребут в психушку прямо из сквера, лишь бы забыть о своем позоре. Мороз пробирал до костей – день выдался по-настоящему холодным. Небо буквально напирало: плотное, творожистое. И тут повалил снег. Хлопьями он летел на землю, будто сверху на город хотели вытряхнуть все то, что копилось в закромах до середины декабря. Газоны белели прямо на глазах. Снег не таял, а стелился уверенно, точно понимая, что его пора давно настала. Не видно уже было пожухлой травы, осень скрылась, пропала до следующего года. Зима ворвалась в город, как опоздавший ученик влетает в класс: быстро и незаметно, будто находилась здесь все последнее время.

– Адаскин! – кто-то окликнул меня сзади резко и громко.

Я остановился, оглянулся. И увидел Фирсову. Она бежала ко мне, продавливая на свежем снегу тяжелые вмятины своими сапожищами, незастегнутый черный пуховик развевался за спиной, Катька махала руками и была похожа на огромную ворону.

– Ты чего прогуливаешь? – Фирсова остановилась рядом и буквально дышала мне в нос, выдувая струи белого пара, как паровоз.

– Тебе какое дело? Больше всех надо? – огрызнулся я.

– Я видела тебя в раздевалке с костылями, а на урок ты не пришел…

Еще минуту назад мне опостылел весь мир, а сейчас злость так и забурлила в крови. Фирсова вечно совала нос не в свое дело, общественная работа накладывала неизгладимый отпечаток. Катька жила чужими судьбами, и сейчас она явно взялась за мою. Вот идешь себе, как трагический герой, сквозь метель, но тебе даже пострадать толком не дадут. Нарисуется такая вот общественница и давай в твою жизнь влезать, как в свою старую куртку.