— Ладно, уничтожитель, иди есть.
Мы быстро перекусили и я под изумленным взглядом Веры, отодвинул каблук на сапоге, достал царские червонцы. Замотал их в тряпочку, стал простукивать рукоятью ножа доски пола возле батарее. Одна качалась, я поддел ее, стал выковыривать труху.
— А ты Петр Григорьевич, оказывается, богатый жених! Откуда это золото??
— Военный трофей.
— Не свисти! Где видано, чтобы были такие трофеи?
Я спрятал золото под доску, забил гвоздь.
— С летчика немецкого взял. Им выдают на случай если прыгнет или сядет на вынужденную за линией фронта.
— И сколько же там денег?
— Меньше чем было — вздохнул я, вспоминая кольца и еврея-ювелира. Поди сейчас здоровается с немцами в Житомире. Оценит передовую европейскую культуру.
* * *
На службу я пришел сильно загодя. Лучше уж немного заранее, особенно в первый день. Но ждать и не пришлось. Едва я зашел в приемную командующего, как меня окликнул сидящий уже там старший лейтенант. Белобрысый парень лет двадцати.
— Соловьев? Петр? Привет. Я — Масюк, Аркадий, — протянул он руку. — Будем вместе работать, получается. Я у самого в охране. Вишь, как оно получилось, вчера не поехал, ребята погибли.
Масюк тяжело вздохнул. Где-то вдалеке загудели ревуны воздушной тревоги. Мы посмотрели в окно, переглянулись.
— Привет, — ответил я на рукопожатие. — Только я в этих делах, как говорится, ни бум-бум пока. Даже не знаю, за что и браться.
— Не переживай, покажут, расскажут, войдешь в курс. Сегодня пока здесь побудешь, особисты тебя вызывают, велели, как придешь, сразу к ним. Ну, сейчас не особисты, третье управление, это я по привычке. Мы с командующим без тебя поедем. А завтра — язык на плечо, потащишь службу, — улыбнулся он. Покатаешься еще.
— Часто ездит? — спросил я. У меня же это не праздное любопытство, а по работе.
— Так каждый день. Петрович, он железный — и в подразделения ездит, а потом возвращается, и здесь работает еще до полуночи. И ведь ничего не забывает, отметь! Ладно, потом поговорим, успеется. — у секретаря зазвонил телефон.
В особом отделе жизнь кипела, несмотря на раннее утро. Меня провели в кабинет, где за простым, я бы даже сказал, дешевеньким деревянным столом сидел целый старший батальонный комиссар. Лысоватый, нос крючком, да такой величины, что на двоих бы хватило, с остатком. Под носом росли густые роскошные усы, как бы не больше, чем у Семена Михайловича. Несмотря на немного карикатурную внешность, смешным капитан не казался совсем. Наверное, в этом кабинете вообще смеялись редко. Чаще плакали.
— Присаживайтесь, Петр Николаевич, — кивнул на стул, стоящий впритык к столу. — Я — старший батальонный комиссар Чхиквадзе. Чай будете? — и он отпил из стакана в серебряном, не иначе, подстаканнике.
— Пожалуй, не откажусь, — ответил я, отодвигая стул, чтобы сесть поудобнее.
— Михеев! — крикнул комиссар. Дверь открылась и особист сказал: — Чаю принеси и бутербродов каких-нибудь.
— Ну что же, — Чхиквадзе положил перед собой лист бумаги, макнул ручку в простую школьную чернильницу-непроливайку, — начнем, пожалуй. Работа нам, Петр Николаевич, предстоит большая, расслабляться некогда.
Разговаривал он чисто, без акцента, совсем немножко окая. Если не смотреть на его выдающийся нос и усы, то можно было бы подумать, что по другую сторону стола уроженец Поволжья. Впрочем, национальность, как я уже говорил, в этой организации дело последнее.
Начали издалека. Родился-крестился, учился-работал, где жил, да где родня обитает, откуда призвался, и еще миллион мелочей. Часа за два мы еле добрались до встречи с танкистами. Впрочем, не могу не заметить, что держался особист образцово вежливо, постоянно спрашивал, не надо ли чего, а когда мне приспичило по малой нужде, то вызвал Михеева, оказавшегося конопатым и курносым сержантом, чтобы тот провел меня в нужное место.
А вот про танк когда начали, тут я и понял, что раньше была только разминочка. Я вспомнил, наверное, всё посекундно. И кто куда смотрел, и как говорил, и что при этом думал. И про немцев-переговорщиков, и про комиссара Попеля, и даже про золотой выстрел немецкой ахт-ахт — по сто раз и во всех подробностях. Это у меня от этих посиделок задница вся взопрела, а капитан сидел свеженький, поскрипывал пером, да исписанную бумагу складывал в стопочку. Время от времени только прикладывался к стакану с чаем, который постоянно обновлял сержант. Даже в сортир ни разу не сходил. Железный человек со стальным мочевым пузырем, нечего сказать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Уже было сильно за полдень, когда мы прервались на обед. Котелки с супом и перловкой принес тот же Михеев. Чхиквадзе расстегнул пуговицу на кителе и принялся молотить ложкой, отщипывая от краюхи малюсенькие, почти незаметные кусочки хлеба.
— А вы хорошо держитесь, Петр Николаевич, — заметил он, отодвигая котелок. — Не ругаетесь, права не качаете, на вопросы отвечаете, даже на самые неприятные. И не выдумываете ничего вроде. — он встал, подошел к открытой форточке и закурил. Затягивался особист глубоко, папиросу добил затяжек за пять, наверное. — Вы не обижайтесь, служба такая, — будто оправдываясь, сказал он. — Был бы простой ваня-взводный, никто даже не поинтересовался бы. Тем более, что знамя части спас, наступление немцев чуть не на сутки затормозил, раненых из окружения вывел, документы важные принес. Прямо на первую страницу «Красной Звезды» фотография просится.
— Мы не были в окру…, — начал я, но особист не дал мне оправдаться.
— Конечно же, не были, — быстро согласился он. — Никаких вопросов. Но вы, товарищ старший лейтенант, волею командующего фронтом назначены на очень важную и ответственную должность. А это, согласитесь, ко многому обязывает. Понятно? — и дождавшись, когда я нехотя кивну, сказал: — Так что давайте продолжим. Что еще можете добавить к сказанному про Оганесяна?
* * *
Вышел я от особистов, когда на улице было темно. На прощание Чхиквадзе взял с меня подписку о неразглашении и, ничуть не таясь, попытался вербануть в стукачи. Для порядку, наверное, потому что, услышав мой отказ, эту тему не продолжал. Он вообще многое делал для соблюдения порядка, этот странноватый чекист. Вот, к примеру, мурыжил меня почти пятнадцать часов с мелкими перерывами на малую нужду и прием пищи.
Вера с Пиратом сидели на лавочке у подъезда. Я их мог и не заметить: светомаскировка, на улице тьма египетская, но пес признал меня и бросился навстречу, описывая круги и пытаясь лизнуть в лицо, встав на задние лапы.
Рыжая подошла и взяла меня под руку.
— Ну, как ты? Отстали от тебя? — тихо спросила она.
— Отстали. Паек вот только не успел получить, что есть будем? — проворчал я.
— Получила я пайки, и свой, и твой. Марченко помог, и до квартиры донес. Так что с голоду не помрем, не переживай.
— Пойдем домой тогда. Устал как собака.
— Как раз пёс и не устал, — засмеялась Вера. Но больше непотребств в квартире не учинял. Терпел. Пойдем, конечно. Я тебя ждала.
Мы пошли домой, не отнимая руки друг от друга. Пират плелся сзади, больше не пытаясь поцеловать меня. Видать, понял, с кем мне хочется целоваться.
— Всё, мой руки и садись, буду тебя кормить, — скомандовала Вера, как только мы вошли в квартиру. — А то веду себя как плохая жена.
Я быстро помыл руки, наспех вытер их висевшим на двери ванной полотенцем и пошел на кухню, откуда доносился запах чего-то очень вкусного. Надо быстрее это съесть, пока не захлебнулся слюной.
Не успел я дойти до конца коридора, как в дверь кто-то застучал кулаками и мужской голос требовательно произнес: «Откройте немедленно!».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Глава 18
Я метнулся в спальню, схватил Парабеллум.
— Петя, что ты делаешь?! — вскрикнула Вера
— Я просто так им не сдамся! Если со мной… держись того, что ничего не знала!
— Кому им?!
Засунув пистолет сзади за ремень, я накинул сверху гимнастерку, спросил через дверь: «Кто там?». Не хватало глазка рассмотреть визитеров. Лишь бы не НКВД! Отдать этим дуболомам Веру? Всех тут положу, прямо через дверь.