— Ага, — нетерпеливо отмахнулась девушка. — Хотя бы сейчас… А может, Селена сделает мой портрет?
— Я не рисую людей!
— Зато рисуешь дома, — возразила она. — Как иначе я это запомню?
— Не знаю. Посмотри в зеркало.
— Пожалуйста, — взмолилась дочь Цезаря. — Ведь я не могу позвать настоящего живописца, иначе слухи дойдут до отца. Бедная Галлия так старалась…
Гостья надула губки. Посмотрев на рабыню, я поняла, что выбора нет. Если не уступить, избалованная девушка будет заставлять ее повторять это снова и снова, пока я не сдамся.
Пришлось идти за рисовальными принадлежностями, хотя мне претила мысль о том, чтобы тратить на Юлию одну из прекрасных кожаных страничек, да еще и рвать из альбома: она ведь наверняка заберет портрет на память.
— Разукрашивать будешь? — спросила девушка, когда я вернулась.
— Нет.
— Как же я потом вспомню цвета?
— Воспользуешься воображением.
Я отвернула крышку с бутылочки, аккуратно макнула перо в чернила и приступила к делу. Юлия меж тем то и дело смотрелась в зеркало.
— Надо было мне родиться в Египте, — вдруг сказала она.
— Тогда ты была бы мной и лишилась бы царства.
— Но тебе ведь здесь хорошо, правда?
Девушка захлопала темными густыми ресницами, очевидно даже не представляя себе, чего натерпелись мы с Александром.
Галлия прищелкнула языком.
— Она здесь в плену, хозяйка.
— Зато живет на вилле Октавии, — возразила Юлия. — Ходит в школу и учится архитектуре.
— Да, но здесь Рим, — прибавила рабыня. — А ее родина — Египет.
— Лучше бы там была моя родина, — вздохнув, повторила дочь Цезаря.
Когда Галлия заплела ей в волосы последнюю бусину, Юлия встала с кресла и с улыбкой повертелась перед зеркалом из полированной бронзы.
— Неудивительно, что ты скучаешь по Александрии, — бездумно бросила она.
Из купленного накануне фиолетового шелка сшили две туники. Моя висела на мне, словно прямой бесформенный мешок, зато на Юлии ткань так и льнула к изгибам тела. Лиловые тени для век, полученные из красной охры и синего азурита, прекрасно сочетались с одеждой и бусинами в волосах девушки. Теперь она и впрямь напоминала царевну. И вдруг я услышала:
— Дай мне свою диадему.
Заметив мое замешательство, девушка сразу нахмурилась.
— Это же для рисунка.
Галлия неодобрительно прищурилась, однако я сняла с головы жемчужную ленту, которая некогда олицетворяла мою грядущую власть над Ливией и Киренаикой, и протянула Юлии.
Она поправила украшение на темных кудрях.
— Ну что, похоже на твою мать?
Я знала, какой ответ ей нужен.
— Да.
— Нарисуешь меня в диадеме?
— Если не будешь вертеться.
— Мне сесть или встать?
Я помедлила, разглядывая портрет.
— Продолжай стоять. Заодно изображу сандалии.
Удивительно, какой тихой и неподвижной могла быть Юлия, когда ей что-нибудь требовалось. Она терпеливо стояла, давая мне зарисовать каждую складку на тунике, а затем по моей просьбе осторожно повернулась в профиль, чтобы показать перевитую бусинами прическу. Когда я наконец сказала: «Готово!» — она радостно хлопнула в ладоши, воскликнув:
— Хочу посмотреть!
При виде альбома девушка ахнула, посмотрела сначала на Галлию, потом на меня.
— Неужели я такая красивая?
У меня даже зубы скрипнули.
— Черно-белые портреты всегда немного льстят.
— Но ты его раскрасишь?
— Чем?
— Сейчас же пошлю раба за всем необходимым. Смотри, что за прелесть получилась. Только представь, как это будет смотреться в цвете.
В дверь резко постучали, и я, не успев возразить, испугалась:
— Прячься скорее! Вдруг там Октавия?
Юлия даже не шелохнулась.
— Нет. Это Марцелл. Впусти его, Галлия, — проворковала она.
У меня округлились глаза.
— Откуда ты знаешь?
Девушка улыбнулась.
— Я сама его позвала.
На пороге возникли Марцелл с Александром. Увидев на Юлии жемчужную ленту, брат замер на месте.
— Это твоя диадема?
— Я на минутку дала, — вырвалось у меня.
Между тем его друг присвистнул, и Юлия повернулась, давая лучше себя рассмотреть.
— Ну, что скажешь? — осведомилась она.
— Ты красивая, как Селена.
Девушка метнула на меня уничтожающий взгляд.
— По-твоему, мы с ней похожи?
— Конечно. То есть… нет. Ты самая прекрасная царевна на свете! — воскликнул Марцелл.
Правда, при этом он ухитрился мне подмигнуть. В груди что-то странно затрепетало. Юлия ухмыльнулась.
— А как тебе мои краски?
— Надеюсь, они смываются, — ответил юноша без тени улыбки. — Скоро здесь будет мама.
Взвизгнув от испуга, девушка сунула мне в руки диадему и бросилась оттирать лицо.
— Быстрее! Бусины!
Марцелл рассмеялся.
— А ты на что рассчитывала?
— Да ведь она должна была заниматься благотворительностью в Субуре. Что вы стоите как истуканы? Помогайте!
Мы вчетвером кинулись расплетать ее волосы. Галлия ссыпала бусины в кувшинчик и убрала его в мой сундук.
— Только не к Селене! — закапризничала дочь Цезаря. — Это мое!
— Оставь их здесь, пока не уйдет моя мама, — предложил Марцелл. — В последнее время у мамы все вызывает подозрения.
— О чем ты? — обиженно бросила Юлия.
Молодой человек неуверенно покосился на рабыню.
— Это по поводу Красного Орла.
— И? Разве он может укрыться в кувшине?
— Нет. Но поверь на слово: так будет лучше.
Октавия распахнула дверь и отпрянула, увидев нас впятером.
— Галлия, что это значит?
— Готовятся к театру, хозяйка, — спокойно сказала та.
— Нравится моя туника? — спросила Юлия, повернувшись.
На лице девушки не осталось и следа красной охры.
— Опять обновка? — нахмурилась Октавия.
— Вчера купили. И для Селены тоже. Там еще хватит шелка для Антонии, если пожелаешь…
Хозяйка виллы чуть подняла уголки губ.
— Спасибо. Думаю, ей подойдет что-нибудь поскромнее.
Юлия пропустила колкость мимо ушей.
— Как называется представление, на которое мы идем?
— «Амфитрион» Плавта, — проронила Октавия, обыскивая глазами комнату, словно почувствовала подвох.
Марцелл подхватил мать под руку и потащил из купальни в комнату.
— А ты уже знаешь, кто там будет?
— Агриппа, Юба, Меценат, Терентилла, — отвечала ему Октавия. — Да, Юлия, можешь радоваться: скорее всего, Горация с Поллионом тоже придут.
Юноша обернулся, и в его взгляде мелькнуло непонятное сочувствие.
— Кто такая Горация? — поинтересовался мой брат.