— Вот эта? — ахнула я.
— Клеопатра Египетская, — подтвердила Галлия.
Юлия догнала нас и жадно спросила:
— Похоже?
Посмотрев на тяжелые груди, римский нос и заостренный подбородок, я грустно покачала головой.
— Нет, не похоже.
Юлия разочарованно заморгала.
— Мама была гораздо стройнее, — пояснила я. — И ее ладони казались даже меньше моих.
— Правда? А лицо?
Я пригляделась. Скульптор правильно передал форму губ и насыщенно-янтарный оттенок глаз; все остальное было далеко от правды.
— Она выглядела проще, — призналась я. — И нос был… другой.
Юлия посмотрела на застывшую рядом вторую статую Цезаря и вздохнула.
— Значит, ее любили не только за красоту.
Я кивнула.
— Она знала множество языков: египетский, эфиопский, еврейский, арамейский, медийский, парфянский…
— Латинский, — подхватила моя собеседница.
— Разумеется. И конечно, умела жить.
— Скажи, а история про выпитую жемчужину — это правда?
Мама частенько рассказывала нам с Александром об их второй встрече с отцом. Желая впечатлить Марка Антония своим богатством, она обещала устроить самый дорогой пир в его жизни, а подала на стол один-единственный кубок. И на его глазах растворила в вине крупнейшую из своих жемчужин. Я грустно улыбнулась, вспомнив: иногда мама отпускала довольно злокозненные шутки.
— Да. Это чистая правда.
— Хотела бы я, чтобы о моей матери слагали легенды.
— Она жива?
Юлия напряглась.
— Где-то там! — отрезала она, но не стала вдаваться в подробности. — Еще говорят, Клеопатра учила тебя красить лицо. А мне покажешь?
— Госпожа Ливия этого не одобрит, — вмешалась Галлия.
— А мы тайком, — взмолилась дочка Цезаря. — Пожалуйста, нам же совершенно некогда развлекаться.
Провожатая помедлила — и сдалась.
— Вперед! — скомандовала Юлия. — Идем на улицу этрусков.
— Там продаются египетские товары?
— Там продается все!
Галлия послушно тронулась в нужном направлении. Интересно, что подумали солдаты-охранники, когда их оставили за дверями лавки, торгующей афродизиаками из Египта и крашеными бусинами?
— Это нужно для волос, — принялась объяснять я. — Но только по очень торжественным поводам.
Юлия запустила руки в коробку с фаянсовыми бусинами и с наслаждением просеяла их между пальцами.
— Сколько таких понадобится?
— Для тебя? — воскликнула я. — Ты ведь не собираешься…
— Почему нет? — усмехнулась она. — Завтра все идут в театр. Перед выходом меня и нарядишь.
— Ливия будет против, да и Октавия не обрадуется.
— А нам-то что за дело? — отмахнулась Юлия. — Пока кто-нибудь заглянет, мы все уже снимем.
Я замешкалась, и она радостно обратилась к лавочнику:
— Нам всю коробку.
— В-всю? — пролепетал старик.
— Да. И побыстрее. Счет пришлете отцу.
Лавочник даже не переспросил, кто ее отец.
— Куда теперь? — выпалила Юлия, передавая покупку Галлии. — Я хочу стать похожей на царевну.
— Ты и есть царевна.
— Настоящую! — В глазах девушки блеснула зависть. — Хочу иметь краску, шелковые туники и прочие безделушки, которые были бы у всех женщин, когда бы не Ливия. Знаешь, она просто ревнует, — щебетала Юлия, разыскивая вместе с нами лавку с египетской косметикой. — Хочет, чтобы все были такими же страшными и невзрачными.
Галлия промолчала, однако в глубине души мне показалось, что она согласна.
— Может, в эту лавку? — спросила рабыня.
— Там есть краски?
— Любых цветов.
Оказавшись внутри, Юлия принялась интересоваться каждой мелочью. Я вдруг поняла, как должен был чувствовать себя Марцелл по дороге в Рим, когда мы пытали его расспросами.
— А это? — осведомилась она, поднимая кувшин с охрой.
— Красить губы. Иногда щеки.
Девушка опустила кувшин на прилавок.
— А что для глаз? Чтобы получилось как у Терентиллы.
— Хозяйка! — ахнула Галлия. — Она же…
— Шлюха? Знаю, — радостно проговорила Юлия.
— Жена Мецената? — возразила я. — Как она может…
— А еще — бывшая актриса. Всем известно, что между актрисой и блудницей нет разницы. Но папа устроил их брак.
— Это ведь его лучший друг! Разве…
— Ой, Мецената женщины не занимают. Зато супруга ему понадобилась. А отцу — причина чаще быть рядом с Терентиллой.
— Он мог бы и сам жениться, — не поняла я.
— На Терентилле? У нее же нет клана.
— Совсем никакого?
— Да нет, какой-нибудь есть, наверное. Правда, не настолько могущественный, чтобы о нем говорить. Так что отец ничего бы не приобрел. Но красавица, правда? По-твоему, чем она красит глаза?
Я опасливо покосилась на хмурую Галлию и медленно произнесла:
— Малахитом. А подводит — сурьмой.
Юлия выложила покупки на прилавок. Когда старик назвал сумму, Галлия, не удержавшись, воскликнула:
— Невозможно! У нас не хватит денег.
На улице Юлия передала добычу рабыне. Та неодобрительно покачала головой.
— Пора спешить, хозяйка. Занятия скоро окончатся.
— А как же Селена? — Девушка повернулась ко мне. — Хочешь себе чего-нибудь прикупить?
— Не могу. Все деньги у Александра.
Она помахала рукой.
— Отошлешь отцу счет. Он даже не узнает, от чьего имени.
Я улыбнулась.
— Может, через несколько недель понадобятся чернила и тростниковые перья.
— Всего-то? — Юлия сморщила нос, но даже это ее не испортило. Вокруг были сотни женщин, и все-таки взоры мужчин невольно задерживались на дочери Цезаря. — А как насчет театра? Что наденешь?
— То, что предложит Октавия.
Девушка покачала головой.
— Нам нужны туники.
— Хозяйка! — слабо запротестовала Галлия. — Времени не осталось.
— Значит, выберем только ткани. Остальное потом, — пообещала Юлия и, не дав ей опомниться, скрылась в глубине ближайшей лавки.
Внутри под солнечным светом из окон красиво переливались изысканные шелка цвета олова, морской волны и павлиньих хвостов, разложенные среди пестрых отрезов попроще. Дочка Цезаря поднесла к моему лицу золотистый лоскут.
— Вот это подойдет.
— Госпожа Ливия разозлится, — пригрозила Галлия.
— Ливия вечно злится. — Юлия озорно подмигнула. — Давайте все же возьмем. Ну что она сделает, если деньги уплачены?
— Вернет покупки в лавку! Целая туника из золота — неподобающая одежда для театра. Если госпожа Октавия тоже рассердится, вас больше никогда не отпустят за покупками.
Девушка немного подумала.
— Ладно. Тогда вот это.