class="p1">Эван оторвался от бумаг и посмотрел на Вик:
— Солнышко, что-то не так?
Она поджала губы — все не так! Придет Брок, придет Одли, придет Лео, а она тут… По ней же все видно… Тяжело быть новобрачной — кажется, что все смотрят и понимают, что происходит между ней и Эваном.
— С чего ты взял? — она отложила бумаги в сторону — все равно в голову лезет не то, особенно когда Эван смотрит на неё так: пристально и тепло. — Как вы вообще понимаете, что со мной что-то не так?
— Это написано на твоем лице.
— Прости? — не поняла Вик, так что даже воспоминания о тяжелом, вжимающем в кровать теле Эвана, куда как лучше сложенного, чем Гилл, улетели прочь.
Эван пояснил, закрывая папку с бумагами:
— Когда ты волнуешься, ты поджимаешь губы. Когда дело совсем плохо, они полностью исчезают. А когда надо бежать далеко-далеко от тебя, ты прищуриваешь глаза — вот прям как сейчас.
Вик потрясенно замерла, в первый миг растеряв все слова. Нет, она знала, что поджимает губы, но то, что это замечают другие…
— И ты молчал?! Все это время знал и… Не говорил… — Она даже не подозревала, что у неё настолько живая мимика.
Эван лишь чуть приподнял плечи вверх, словно не понимая обиды в голосе Виктории:
— А как бы я тогда узнавал, когда тебе плохо или ты в ярости?
— И почему же, позволь узнать, ты сейчас решил все рассказать?
Он честно ответил:
— Потому что ты меня спросила.
Вик подняла глаза вверх, но небеса молчали, скрытые потолком. И даже краткая молитва не усмирила зуд в руках. Вик нашла ненужную ручку на столе и запустила ею в Эвана:
— Вот тебе!
Он легко уклонился, да и не стремилась Вик в него попасть.
— Я же говорил: губы исчезли, глаза прищурены — надо бежать прочь. — Эван не сдержал смех. И за этот смех, который она почти никогда не слышала у него, она простила ему все. Чуть-чуть попыхтела для вида и снова уткнулась в бумаги, погружаясь в чтение и старательно пытаясь не поджимать губы.
— Вики… Нельзя быть такой серьезной… — тихо сказал Эван.
Она промолчала. Она должна быть серьезной, чтобы её воспринимали правильно: как профессионала, а не как нериссу, играющую в сыщика.
Вик взяла бумаги и снова пыталась услышать Тони. Услышать, как именно он говорил. Зло. Серьезно. Обиженно. Или просто глупо с отшиблеными алкоголем мозгами — так тоже может быть.
«Ривз:
— (неразборчиво) …люди и без наручников!
Мюрай:
— Я еще и без магблокиратора.
Ривз:
— Ну ты, тварь! Ты еще будешь болтаться на веревке и плясать на потеху публике, вернийская крыска!
Мюрай:
— Лер, я очень спешу.
Ривз:
— Стоять, я сказал (пауза). Иначе запляшешь уже сейчас!»
Она откинула распечатки в сторону — второй раз уже перечитывала, и картинка не складывалась. Надо все же прослушать запись. Надо услышать Тони.
Эван снова напомнил о себе:
— Солнышко, что не так? — еще и беспокойство в глазах, словно между ними может встать любовь к мертвецу…
Вик заставила себя поправить разбросанные бумаги:
— Я опять поджимаю губы?
— Нет. Ты просто очень мрачная. Что не так?
Она вздохнула и все же призналась:
— Тот Ривз, которого я знала, никогда так не ругался: тварь, крыска, милая… Он никогда так не говорил: «Я, да я! Да вы знаете, с кем связались!»… Он…
Эван тихо сказал, с непонятной мягкостью в голосе:
— Мужчины выбирают выражения, когда находятся в обществе нер и лер. Ты могла не знать, как Ривз ругается при мужчинах.
Вик тут же возразила:
— Но там была нера! Была. Он никогда такого себе не позволял…
— Сломался? — предположил Эван.
Вик уже рассказала ему про Душителя. Впрочем, кое-что он знал и сам. Вик честно призналась:
— Не знаю. Совсем не похоже на Тони. Я словно читаю про незнакомого муж… Человека. И не смейся, Эван. Я знаю, люди меняются, я знаю, что они по разному себя ведут в разных компаниях, но это… Это не Тони.
Она посмотрела на мужа:
— Я говорю, как типичная брошенная нерисса, да?
— Есть немножко, — согласился Эван.
— Я не хочу признавать очевидный факт, что Тони мог измениться. Так?
— Немного похоже, — Эван потер висок.
— Но… Но… — она закрыла глаза и выпалила, признаваясь, чтобы это не стояло между ними: — у нас с Тони был один поцелуй в запястье и два в щеку.
— В щеку — это серьезно, — с легкой смешинкой в голосе сказал Эван, а потом его тон стал сухим: — Вики, ты не должна…
Она оборвала его:
— Должна! И поцелуев в губы до тебя никогда не было — я бы не допустила. Я знала из синематографа, что дети появляются именно после поцелуев в губы. Я не могла себе позволить такого падения — у меня был жених, которого…
Эван сам закончил:
— …ты тогда не любила. — Он улыбнулся и добавил, меняя тему: — дети после поцелуев — это ооочень серьезно!
Это прозвучало обидно — Вик принялась искать на столе, чтобы такого ненужного вновь запустить в Эвана. Ничего не находилось. Не тяжелое же пресс-папье в него кидать. Она взяла и… Эфиром взъерошила его короткие волосы, заодно щекоткой проходясь по его ребрам — она знала, что Эван боится её. И в этот раз она не поджимала губы перед атакой, во всяком случае она старалась.
Эван рассмеялся, откидывая голову назад:
— Пощады! Прошу пощады!.. — а потом он моментально стал серьезным: — Прости, Вики, больше так не буду…
Вик, растеряв всю обиду и злость, развеяла эфир и еле слышно сказала:
— Тебе легко говорить. Вас хотя бы этому учат. А мы довольствуемся выводами из синематографа, и чья вина, что они ошибочны?
Она еще помнила вечер после бракосочетания. Она помнила странный, немного растерянный взгляд Николаса Деррика после последнего произнесенного за новую семью тоста — он явно, как доктор, решал: читать ли Вик лекцию о брачных отношениях или нет, ведь ни матери, ни невестки рядом не было, не было вообще никого женского пола, кто бы мог объяснить новобрачной о первой ночи с мужем. Она помнила тяжелый вздох брата, который смог себе позволить только одно на прощание: «Доверься Эвану!». Она помнила, как хмыкал Янг и посматривал то на неё, то на Эвана. И помнила темный, полный странных, непонятных, будоражащих чувств взгляд Эвана в полутьме спальни в их первую брачную ночь, когда он сидел на кровати в смешной ночной рубашке и не знал, как поступить. Хорошо, что был сержант