— Я бы попросил отвечать точнее! — задумавшись, Николай произнес эти слова чуть более жестче, чем требовалось.
— Насколько точнее, товарищ майор? — обидчивый армянин тут же вспылил. — Прикажете в сантиметрах доложить или в миллиметрах?
— Не умничай, Вартан, — немного сбавил тон Корнеев. — Я же не из праздного любопытства спрашиваю. Это важно. Сейчас все объясню…
— Тогда надо перемеривать…
Ованесян вынул шнур из вещмешка и вместе с Петровым стал прикидывать длину пядями.
— Примерно три метра, плюс-минус двадцать сантиметров… Точнее не скажем. Измерительный прибор барахлит.
— Угу… И сколько он гореть будет?
— Стандарт. Полсантиметра в секунду.
— А это значит… — прикинул в уме Корнеев. — Получается, что-то около десяти минут? Верно?
— Плюс-минус… — подтвердил Ованесян. — Но лучше учитывать минус. Я бы остановился на семи минутах. Для надежности…
— Маловато… За такое время далеко не уйдешь.
— Да ты толком объясни, Николай, — присоединился к разговору Петров. — Один ум хорошо, а два сапога пара… Чего задумал? Я так понимаю: нужен взрыв с отсрочкой по времени?
— И чем больше отсрочка, тем лучше, — кивнул Корнеев.
— И всего-то? — хмыкнул тот. — Полчаса хватит?
— Серьезно?!
— Вполне… — Петров вынул из нагрудного кармана необычный с виду взрыватель, больше похожий на толстую авторучку. — Вот. «ВХЗД-30» — химический взрыватель замедленного действия. Прихватил на всякий случай. Как знал, что может понадобиться… Время срабатывания — тридцать минут. Годится для твоей задумки?
— Отлично. Значит, действовать будем исходя из этого запаса времени. Гляди, Виктор… — Корнеев раскрыл карту. — Отсюда до монастыря около трех километров. Но сам монастырь нам не нужен, а примерно вот этот изгиб дороги. Установишь на обочине фугас… Метрах в двадцати, чтоб грохнуло хорошо, но даже случайно машину не повредило.
— Психологическая атака, понятно…
— Типа того. Сейчас без пятнадцати четыре. Ровно в половине шестого фугас должен быть заложен. А в пять тридцать пять нажмешь кнопку. Дальше — выдвигайся вот в эту точку. Два километра севернее Дубовиц. За те полчаса, пока грохнет и фрицы всполошатся, ты должен успеть уйти. Видишь, в этом месте западный берег реки еще гол, а на восточном — уже начинается лес.
— Я понял, командир. Спасибо…
— Это за что?
— Что сразу прикидывал, как сапера на верную смерть не посылать. Ведь ты поэтому и спрашивал о длине шнура, верно?
— Разговорчики… — проворчал Корнеев. — С тобой пойдет Гусев.
— Есть, командир, — кивнул старший лейтенант.
— Зачем? — удивился Петров. — Иван же не сапер. Да там и сложности никакой нет. Я справлюсь. Вартан, подтверди…
— Вообще-то Виктор прав, командир, там и одному делать нечего. Если только не будет приказа: отрыть под закладку яму глубиной с окоп для стрельбы стоя.
— Отставить пререкаться!.. — посуровел голосом Корнеев. — Один в поле не воин, товарищи офицеры. Особенно во вражеском тылу. Любая непредвиденная глуп… случайность может стать роковой. А старший лейтенант — опытный фронтовой разведчик. Случись что, не даст пропасть, вытащит… И очень прошу всех, будьте начеку! Хватит с нас и Васи Купченко…
При этих словах ефрейтор Семеняк вопросительно взглянул на Лейлу и, прочитав на лице девушки ответ, глубоко вздохнул. Значит, уже есть потери… Вот ведь судьба. А как чувствовал. Хотел поменяться с боксером, но после того, как Корнеев заговорил с Малышевым на повышенных тонах, не рискнул. Как опытный боец, Степаныч понимал, что совсем не дело, когда подчиненные начинают по своему разумению улучшать решение, уже принятое командиром…
— Ваша конечная задача, — продолжал тем временем майор, — скрытно выйти к лесному аэродрому не позже семи пятидесяти… Крайний срок — восемь ровно. А дальше будете действовать по ситуации. В зависимости от того, как сложатся дела.
— Есть…
— Хохлов, скорее всего, к этому времени тоже вернется. Перехватите его и дальше вместе.
— Понятно. А если…
— Если военврач не покинет монастыря к указанному времени, он будет действовать автономно. Это понятно?
— Так точно.
— Ровно в семь мы выйдем в эфир, тем самым давая операции «Прикрытие» вступить в завершающую фазу. Часы у немцев начнут обратный отсчет времени до подлета наших бомбардировщиков. А взрыв фугаса в непосредственной близости от стен монастыря, на что я очень надеюсь, заставит их запаниковать и начать эвакуацию груза, не дожидаясь поимки вражеских диверсантов. То есть — нас с вами. Но в то же время неопределенность ситуации не позволит оберштурмбанфюреру снять людей с оцепления для усиления группы сопровождения. Значит, охраны со Штейнглицем, когда он отдаст приказ об эвакуации, будет не больше отделения автоматчиков. И вот в этом наш с вами шанс, товарищи. Мы должны перехватить спец-груз по пути его следования на аэродром, или — в крайнем случае — захватить после погрузки на борт транспортного самолета…
* * *
На востоке громыхало, но как-то тихо, деликатно. Словно не нарочно. Так на кухне гремит посудой жена, стараясь не потревожить отдых мужа, но желая успеть приготовить завтрак к его пробуждению, — то слишком быстро кладет в тарелку ложку, то задевает половником кастрюлю. И грохот этот не был тревожным или пугающим, а, скорее, привычным — даже уютным…
Солнце еще не взошло, но лес уже оживал, готовился к следующему дню. По-летнему яркому, веселому. Когда еще не чувствуется усталость прожитых лет и унылое бремя грядущей осени. Разноголосые птицы, одна за другой, прочищали горло и звонко докладывали на утренней поверке о своей готовности к очередным свершениям.
— Видишь вон ту сосну, со сломанной верхушкой? — указал Малышев Кузьмичу ориентир на противоположной стороне летного поля. На одиннадцатый час.
— Группу сосен вижу, — старшина присмотрелся в указанном направлении. — Обломанную верхушку — нет… Мои глаза, командир, уже не ровня твоим молодым. Но ты не сомневайся, найду. Вблизи уж точно не проморгаю…
— Добро. Встречаемся… — он бросил взгляд на циферблат. — Через сорок пять минут, плюс-минус пять минут. Я пройду твоим вчерашним маршрутом, может, еще чего увижу, а ты, Кузьмич, — дуй в обход по противоположному боку. Погляди, что у них на той стороне припрятано. Сам знаешь, я хоть и не с танка слез, но в скрытности с тобой не тягаться.
Старшина тоже взглянул на часы, кивнул и словно растаял. Проделав это так ловко, что глядя вслед бесшумно исчезнувшей, растворившейся в подлеске человеческой фигуре, Малышеву невольно подумалось о леших и прочих лесных призраках. О «призраках» — как раз кстати…
Капитан мотнул головой, прогоняя наваждение, передвинул удобнее ножны и двинулся в восточном направлении. При этом, несмотря на предыдущее заявление, сноровкой он ни в чем не уступал опытному таежному охотнику. Во всяком случае, лес тоже принимал его, если и не как своего, то и не как чужого…
Примерно зная, что и где следует искать, Андрей не столько глядел под ноги, сколько высматривал между деревьями силуэт самолета. И вскоре, стоя метрах в двухстах от места ночлега, Малышев, разглядывая «упитанный» фюзеляж трехмоторного транспортного Ю-52, мог только удивляться: как немцы умудрились затолкать такую тушку в лес? Не иначе на руках закатывали, а потом — еще и деревья обратно понатыкивали. Ведь у «тетушки Ю» не меньше тридцати метров в крыльях, — а такую прореху никакой маскировочной сетью не прикроешь. Плешь все равно с воздуха заметная останется… Опытный летчик обязательно увидит и отметит в рапорте…
К тайной стоянке капитан вышел вовремя.
Отсыпавшийся ночью в казарме летчик пришел сменить дежурившего напарника. Ничего не опасаясь и не глядя по сторонам, он быстро взбежал по ступеням приставной лестницы и нырнул внутрь железного чрева.
— Лейтенант Гумбольдт, подъем! Вставай, соня! — заорал он уже внутри. — Обед проспишь!
— Как обед?! — не понял шутки, очевидно, все же задремавший под утро, прямо в кресле, пилот. — Почему обед? Дитрих, ты же должен был меня еще утром сменить!
— Гюнтер, клянусь, я пытался это сделать… — продолжал разыгрывать товарища весельчак Дитрих. — Но не смог тебя разбудить… У тебя такой крепкий сон, я аж обзавидовался.
— Иди ты в задницу, Дитрих! — наконец-то разобрался со временем суток отдежуривший летчик. — Вечно ты со своими дурацкими шутками… Никак не поумнеешь…
— Так ведь скучно, Гюнтер, — примирительно произнес тот. — Ни кафе, ни пива, ни музыки, ни женщин. Сидим тут как партизаны… Только и остается, что вспоминать Париж.
— Тьфу, тьфу… Еще беду накличешь. Кстати, о женщинах, Дитрих: ты уже вылечил свою гонорею, или все еще лелеешь ее, как приятное напоминание? О Париже…