— Куда собрались, товарищи?
— На сенокос Никита Федорович отпустил, — ответил Василий. — Как себя чувствуете, товарищ начальник?
— Ничего, дело идет на поправку. Что на шахте?
— Абсолютный порядок! — доложил Миша. — Вы, товарищ начальник, скорее в форму входите, а мы из отпуска вернемся — чемпионат проведем.
— Разве вы не слыхали, что я снят с работы? — спросил Павел.
— Слыхали сегодня утром, да не поняли, — нахмурившись, ответил Василий и поднялся, взяв ружье на ремень за плечо. — Нагоняй! — сказал он брату. — Всего хорошего, Павел Петрович!
— Постойте! — встрепенулся Павел. — Вы, Вася, два года назад во время комсомольской военной игры послали Петюшу в разведку к старым копушкам, откуда он кристалл уралита принес. Вы знаете это место?
— Бывал там.
— Петюша, вероятно, пошел туда искать вентиляционный шурф Клятой шахты, может быть сунулся в некрепленую копушку… Надо немедленно отправиться к этим копушкам, поискать мальчика.
— Петька из лога не вернулся? — переспросил обеспокоенный Василий. — В Баженовке я его вчера тоже не видел, и слышно о нем ничего не было. — Он досадливо почесал за ухом. — Не с руки нам к копушкам бежать, да придется. Вот оголец дал нам задачу!.. Слышишь, Миша, надо тем более время уплотнять… Сделаем что нужно, Павел Петрович, верное слово!
Младший Первухин опустился возле Павла на колени, нагнулся.
— Товарищ начальник… Павел Петрович, — шепнул он, — наши ребята велели вам кланяться и передать… Не верят они тому, что о вас болтают. Никто на шахте этим глупостям не верит. Не вы ходили по Короткой гати и вообще… Я не вас видел, когда на посту стоял. Честное слово, Павел Петрович, теперь это совсем ясно. Я, Павел Петрович, ведь тогда не промахнулся, хоть и темно было! Васька мне даже боксерские перчатки отдал. Вот мы и идем, в общем, «сено» косить! — Он подмигнул, вскочил и перебежал через жердочки на другой берег речушки, где его ждал Василий.
Братья приблизились к лесной опушке, обернулись, замахали Павлу кепками и исчезли за деревьями. Долго смотрел им вслед Павел. Захотелось уйти с солнца, с припека в тень. Он направился к себе, глянул на окно Романовой избы и решил еще раз попытаться: вошел и, не сразу привыкнув к полутьме, ступил к старику, лежавшему на лавке. Громадный и костлявый, с заострившимся носом, он казался безжизненным.
Павел наклонился над ним.
Роман дышал тихо, грудь едва заметно поднималась.
— Роман! — позвал Павел. — Слышишь?.. Лицо старика оставалось неподвижным.
— Роман… слышишь, Роман! — продолжал он. — Петюша в Клятый лог за тобой пошел и не вернулся, пропал. Вспомни, Роман, где ты был, куда мог пойти Петюша? Надо спасти его! Зачем ты вчера хотел видеть начальство, что хотел сказать? Слышишь меня?
Даже не дрогнуло лицо старика.
«Ничего я от него не узнаю! — подумал Павел. — Ничего не узнаю от этого полумертвого человека!»
В своей избе Павел опустился на лавку, и вдруг закружилась голова, запылали, заискрились в глазах камни, те камни, которые мирно светились у него на письменном столе давно-давно…
«Это солнце в глазах осталось, — подумал он. — А камни… «Альмариновый узел» отца? Нет, не может быть!..»
2
Хмурым взглядом окинул Георгий Модестович Мельковку с ее аккуратными домишками, неровными плитяными тротуарами и узкой булыжной мостовой. Не любил он Мельковку — не любил за ее прошлое. Память сохранила фамилии всех домовладельцев, все истории шальных и преступных обогащений скупщиков хитного камня, ворованного сырого золота и фальшивой монеты. Все это сгинуло навсегда, и все же старик не бывал здесь почти с незапамятных времен.
В доме Никомеда окна были настежь. На крылечке немолодая женщина выбивала пыль из коврика. Этой женщины Георгий Модестович не знал, никогда не слышал, что у мельковского жителя Халузева, овдовевшего еще до революции, есть хозяйка.
— Прощения прошу, — приподнял он тюбетейку. — Никомед Иванович гражданин Халузев дома?
Ахнув от неожиданности, женщина прижала к груди коврик.
— Простите, невзначай я подошел, напугал вас, — извинился Георгий Модестович.
Вежливость почтенного старика произвела на женщину самое благоприятное впечатление.
— Ничего, батюшка, не винитесь, — сказала она нараспев. — Нету Никомеда Ивановича. В Гилевке он медком пользуется.
Чуть не сорвался с языка нетерпеливый вопрос, но Георгий Модестович сдержал себя.
— А вы, никак, супруга Никомеда Ивановича?
— И что вы, батюшка! — отмахнулась женщина ковриком. — Кому такой надобится! Соседка я ихняя. Вот домовничаю да дом обихаживаю. Все вахлак вахлаком жил, пыли налегло, никак не приберусь… А вы ему знакомый?
— Друг-товарищ, — усмехнулся Георгий Модестович и только теперь задал вопрос, который занимал его больше всего: — Не пойму, что за Гилевка такая? Никогда будто не слыхал…
— Да он баженовским поездом ездит. До Баженовки ему Проша, мой сынок средненький, билеты загодя на городской станции берет.
— Бывает, значит, дома?
— А в прошлую субботу со своим баженовским знакомым наведался, — словоохотливо сообщила женщина. — В среду вновь приехал, сказал, что дня два-три в Горнозаводске проживет, а как услышал, что его утречком Расковалов спрашивал, опять подался…
— Расковалов? — остолбенел Георгий Модестович. — Расковалов был? Точно?
Женщина смотрела внимательно, удивленная волнением старика. Это заставило Георгия Модестовича взять себя в руки; он приподнял тюбетейку.
— Ну, коли хозяина нет, так я в другой раз зайду.
— Может, передать что Никомеду Ивановичу?
— Сам, сам к нему зайду! — ответил Георгий Модестович и поспешно зашагал прочь.
«Спутался, спутался с Никомедкой, спутался! — думал гранильщик о Павле, и с каждой минутой расстояние, отделявшее Баженовку от Новокаменска, сокращалось. — Гилевка — отвод глаз! — взволнованно бормотал он. — Ишь, медку захотелось паучку мельковскому!»
— Валька приходила? — отрывисто спросил он у жены, еще не перенеся ногу через порог.
Оказалось, что Валентины не было, а гость есть: Георгия Модестовича ждет тот самый человек, который однажды уже потревожил старика по поводу стекляшки, купленной сдуру за добрый камень. Фыркнув, старик поднялся в мезонинчик. Его жена, вышедшая подмести лестницу, поняла, что дело неладно, заглянула в приоткрытую дверь и подумала, что хозяин собирается поколотить гостя.
— Инженера-то, инженера как звать? — наседал на гостя Георгий Модестович, тесня его к балконной двери. — Как звать, спрашиваю?