Читать интересную книгу Хлеб сатирика - Мануил Семенов

Тема рыбалки оказалась неисчерпанной за обедом. Когда мы возвращались в город, Кубышкин так и сыпал рыбацкими терминами. Все способы ужения рыбы были известны ему в мельчайших деталях. Выяснилось, что его настольной книгой является труд Сабанеева о рыбах России, а Аксакова он проштудировал от строчки до строчки.

В субботу во второй половине дня я позвонил Кубышкину. Он ответил мне заспанным голосом, видимо, я прервал его послеобеденный отдых.

— Старик, это ты? — спросил он без всякого энтузиазма.

— Да, я, ты собирался поехать со мной на рыбалку.

Тон Кубышкина еще более снизился.

— Старик, а ты продумал вопрос о ночлеге? Ведь осень на носу, сейчас выпадают большие росы.

Я ответил, что с нами будет палатка и к тому же вокруг вдоволь сена.

— Душистое сено — это отлично, — несколько приободрился Кубышкин. — Но вот какое обстоятельство, старик. У меня сегодня на вечер назначено деловое свидание. Вероятно, я бы мог его и отменить…. Да, старик, я вспомнил, что читал где-то, будто охота и рыбная ловля пробуждают в человеке хищнические инстинкты. Глупо, конечно, но с другой стороны…

Я не стал больше слушать и положил телефонную трубку. В шесть часов вечера, нагруженные снастями, мы выехали на «Победе» из Киева. Выехали без Кубышкина.

Стоит ли описывать прелести этой поездки, столь знакомые каждому любителю природы. Остановку мы сделали за семьдесят километров от Киева вверх по Днепру, при впадении в него небольшой речушки Тетерев. У вышки бакенщика мы оставили нашу «Победу» и, не теряя драгоценного времени, ринулись с высокой кручи на узенькую песчаную отмель. Нашими действиями руководил знаток этих мест, опытный рыболов-спортсмен Петр Велихонов. Он распорядился, где кому стать, указал, как смастерить рогульки для наших донок, велел пока забрасывать на червя, а сам занялся приготовлением прикорма.

Вскоре к месту, где я стоял, он принес глиняный шар, размером в футбольный мяч, внутри которого был закатан пареный горох, и бросил этот шар за полтора метра вверх по течению от моей удочки.

— Теперь надо пробовать ловить на это, — сказал он и сунул мне кусок горохового теста.

Был тот час перед заходом солнца, когда в природе как бы все замирает. Не шелохнется нависшая над водой верба, не пролетит птица, не застрекочет в прибрежной траве кузнечик. Гладь реки невозмутима. И лишь иногда раздастся громкий всплеск жирующего на быстрине жереха, а потом опять все надолго стихнет.

Кончик моей донки задергался от частых поклевок, и я сделал мягкую подсечку. Попался подлещик. Через некоторое время взяла густера. Петр с помощью подсачка выхватил на берег огромного язя.

Вдали показалось какое-то судно. Преодолевая быстрое течение, оно медленно приближалось к нам. Мощный пароход «Чернигов» буксировал две большие нефтеналивные баржи. Днепр заволновался, зашумел. Поверхность воды покрылась рябью, а потом ударили в берег и волны. Солнце опустилось, подул ветерок, река почернела, стала неприветливой.

Быстро наступала темнота, мы смотали наши донки и занялись костром. Неизвестно, как себя чувствовал эту ночь в гостиничных покоях Кубышкин, но мы провели ее превосходно. Назревавшая с вечера гроза прошла где-то стороной, к полночи небо вызвездило, и мы заснули в мягкой копне в приподнятом состоянии людей, впереди у которых приятное, радостное утро.

Оно и оказалось таким: ясным, свежим, бодрящим. Клев был замечательный. Я поймал двух лещей. Петя — еще одного язя и несколько густерок.

Долго не ладилось у нашего шофера Виктора. Потом он оставил поплавочную удочку, взял спиннинг и ушел от нас в расположенный неподалеку заливчик. Скоро мы услышали его радостный крик и увидели, что он держал в руках большую щуку.

После ухи и чая хотелось полежать под развесистой ветлой, но Петр был неумолим. Он приказал собрать все вещи, и мы поехали к заливным озерам попытать счастья на линей и карасей. Побывали мы на многих озерах, но всюду клевали только мелкие окуни и красноперка. Надо было уже думать о возвращении в Киев.

Я забросил свою удочку в последний раз. Несколько минут поплавок стоял неподвижно, а потом мелко-мелко задрожал. Когда я подсек, то на крючке оказался крохотный щуренок. Родич трехкилограммовой речной разбойницы, выловленной этим утром Виктором, был так красив, что мне не захотелось с ним расставаться. Я принес из машины бутылку из-под лимонада, тщательно вымыл ее, наполнил чистой озерной водой и пустил туда моего щуренка.

Мы двинулись в путь. В Карловке, где протекает небольшая речушка, и в Ирпени пришлось сменить в бутылке воду. Маленький пленник чувствовал себя превосходно и живо двигал крохотными плавниками до самого Киева.

Кубышкин уже с нетерпением ждал нас, так как мы условились ехать в Москву вместе. До отхода поезда оставалось полтора часа, и было решено наскоро перекусить в кафе гостиницы.

Когда все уселись за стол, то выяснилось, что чемодан Кубышкина еще находился наверху, что он еще не рассчитался за комнату и вообще совсем не готов в дорогу. Общее негодование такой нерасторопностью было так велико, что Кубышкин немедленно встал из-за стола и побежал к лифту.

— Теперь будет полчаса со всеми раскланиваться, — недовольно проговорил Андронов и спросил, обращаясь ко мне: «Ну, как, удачно съездили?»

Я с гордостью поставил на стол бутылку с еще живым щуренком. Вокруг нашего столика столпились посетители кафе. Все были в восхищении от этого более чем скромного трофея!

Мы съели салат из помидор, принялись за бефстроганов, а Кубышкина все не было. Наконец, в глубине коридора показалась его внушительная фигура. Прежде чем кто-либо смог что-то сообразить, Андронов извлек щуренка из бутылки и сунул его в салат Кубышкина.

С замиранием сердца мы и сидевшие рядом за столиками посетители кафе следили, что будет дальше.

— Старик, я забыл тебя предупредить вчера, что в таких реках, как Днепр, в это время года лещ хорошо идет на вылетающую поденку. А ты, наверное, не догадался, — назидательно сказал он мне, опускаясь на стул.

Потом он осторожно взял стопку водки, посмотрел ее на свет и деловито опрокинул в рот. Назревала кульминация. Кубышкин воззрился на щуренка, приютившегося между ярко-красными помидорными ломтиками, и недоумевающе произнес:

— Это какое-то новое блюдо…

— Щука по-киевски, — нашлась за всех нас молодая буфетчица.

— А как едят таких щурят? — опять спросил Кубышкин.

— Посыпь немножко солью, перчиком, вот и все, — посоветовал я.

Кубышкин прихватил щепотку соли, перца, потом изящным жестом взял в руки рыбку. Острые зубы критика вонзились в щуку, она сделала последнее конвульсивное движение и… взрыв гомерического хохота потряс своды кафе.

Проделав траекторию в воздухе, жертва плотоядных наклонностей столичного гостя упала в далекий угол кафе. Кубышкин сидел весь красный, уставившись на нас диким, бессмысленным взглядом. Хохот не унимался…

Потом, уже находясь в поезде, мы с Андроновым решили, что месть самонадеянному критику была слишком жестокой и что Кубышкин, пожалуй, обидится. Он сидел нахохлившись и на наши вопросы давал односложные, отрывочные ответы. Но, оказывается, мы ошиблись! Когда за окнами вагона замелькали подмосковные рощи, Кубышкин оживился и пустился в длинные рассуждения о значении пейзажа в художественном произведении и о благотворном влиянии лесов на развитие фауны…

Впрочем, смысл его разглагольствований оставался где-то за пределами нашего сознания. Подъезжая к родной столице, мы еще были целиком во власти неизгладимых впечатлений от чудесного города-сада, от полей, нив и рек волшебной украинской стороны…

Индюк едет на «Победе»

Все сошлись на том, что соль вопроса заключена в выползках. На самом деле, как вы поймаете леща, если предварительно не запаслись выползками? Конечно, можно пустить в дело и другую наживку: пареный горох, недоваренный картофель, белый хлеб, пытаться в конце концов ловить леща на пучок обычных мелких дождевых червей. Но разве может все это идти в сравнение с гигантским, в мизинец толщиной, выползком? На эту лакомую приманку возьмет любой, самый осторожный лещ, двух мнений тут быть не может.

— Легче нырнуть в Сейм и поймать леща голыми руками, чем найти сейчас где-нибудь хотя бы одного выползка, — сказал Иван Семенович Колтышев.

Эта фраза прозвучала как суровый, но окончательный, не подлежащий обжалованию приговор. Мы стояли на лодочной пристани и с тоской взирали на безоблачное небо, на пустынную водную гладь и окаймляющий озеро густой лес. Вековые деревья замечательного парка, созданного руками крепостных князя Барятинского, низко клонили ветки к воде. Солнечные лучи пронизывали лесную чащу насквозь, и в их сиянии ярко пламенела тронутая кое-где первыми заморозками листва. Уже третью неделю подряд стояли ясные солнечные дни, сменявшиеся холодными, с инеем ночами.