Графиня Гурьева не была простушкой и тоже предпочла бы подождать. Но мысль, будто кто-то успеет украсть у нее из-под носа «нильские воды», чуть только разлив спадет, сводила Авдотью Петровну с ума. Ей снился кринолин на излете и ажурная пена с блестками солнечной пыли. Наутро госпожа градоначальница решилась и, не сказав мужу ни слова, взяла полтысячи рублей ассигнациями. Бумажки плотно похрустывали у нее в ридикюле, когда коляска катилась по проспекту. Мадам Томазини встретила клиентку с почти турецким подобострастием. Но, скользнув глазами по шеренгам платьев, Авдотья Петровна не увидела шедевра. Сердце ее сжалось.
— А где туалет а-ля масленичный карнавал? — рассеянно осведомилась она, тая невольный трепет.
— Ах, мадам, как жаль, что вы приехали только сегодня, — прозвучал роковой ответ. — Ее сиятельство госпожа графиня послала за ним вчера вечером.
Гурьева едва не уронила ридикюль.
— Без примерки? — Ее губы изогнулись.
— Она сказала, что горничные подгонят. И заплатила вперед за лучший наряд, который пришлют в следующем месяце.
Ноги Авдотьи Петровны подкосились. Эта женщина не просто опередила ее! Она позаботилась о том, чтобы и впредь иметь фору перед соперницами! Неслыханно!
Время шло к утреннему чаю. В египетской гостиной графини Ланжерон собралась милейшая компания. Сама хозяйка, графиня Роксана Эделинг, урожденная Струдза, жена обер-гофмейстера Саксен-Веймарского двора, и визитировавший чету Ланжеронов Филипп Филиппович Вигель. Невинно шутили, мыли кости соседям. Как вдруг за окном застучали колеса, послышался стук отворяемых лакеями дверей, шум атласных юбок на лестнице, и в комнату влетела госпожа Гурьева с красными пятнами на щеках.
— Что с вами, милочка? — воскликнула Роксана, поднимаясь ей навстречу. — На вас лица нет!
— Нет лица?! — истерично расхохоталась Авдотья Петровна. — А скоро на всех нас не будет платьев!
С этими загадочными словами она упала в кресло и испустила дух, точно собиралась в райские кущи.
Хозяйка была шокирована, но, замкнутая и чуть диковатая от природы, не смогла произнести ничего членораздельного.
— Подайте воды! — Мадам Эделинг энергично позвонила в колокольчик.
А Филипп Филиппович на правах старого друга четы Гурьевых приблизился к обессиленной гостье и пощупал ей пульс.
— Что стряслось, ваше сиятельство? — участливо осведомился он. — Грабеж? Пожар? Ненастье?
— Грабеж! Бесстыдный. Наглый. Среди бела дня! — Авдотья Петровна залпом осушила стакан и немного пришла в себя. Она походила на сердитую кошку, которая шипит и выпускает когти из подушечек.
Вигель отступил, сел на стул и с затаенным смешком уставился на градоначальницу. Какими впечатлительными женщины становятся за порогом тридцати! Тут и мигрени, и истерики, и мужья-мерзавцы, и охладевшие любовники, и предательницы-подруги…
— Пока вы нижете бисер, — воинственно мяукнула Гурьева, — эта… la petit Worontsoff скупила все приличные туалеты нынешнего сезона и потребовала, чтобы ей доставлялись новые парижские платья, прежде чем их выставят на продажу!
Последнее было неправдой. Но потрясло собравшихся до глубины души. Дамы вскрикнули. Неслыханная наглость! Они не станут ходить в обносках наместницы!
— Это неприлично, — сказала Роскана Эделинг, наклонив вперед коровью голову на короткой шее, точно собиралась бодаться. Фрейлина высочайшего двора, она не отличалась красотой, но слыла настолько умной, что сам император Александр удостаивал ее бесед. — Мне казалось, что графиня лучше воспитана. Супруге генерал-губернатора не пристало…
— Воспитана? Кто говорит о воспитании? — взвилась до сих пор молчавшая госпожа Ланжерон. Необщительная и мрачная, она редко подавала голос, но уж если высказывалась, то с крайним ожесточением. — Деревенская дурочка, которую его сиятельство вытянул из Богом забытой глуши под Белой Церковью!
Филипп Филиппович прикусил губу. Забавно наблюдать, как одесская мещанка честит урожденную аристократку, любимицу вдовствующей императрицы. Но вслух он ничего не сказал. Была нужда? В здешнем обществе его принимают и ценят именно за скрытое недоброжелательство к наместнику. И к его супруге.
— Взгляните, кем она себя окружила! Чего стоит Ольга Нарышкина? — продолжала Ланжерон. — Не удивлюсь, если вскоре мы услышим о ее собственных похождениях.
— Этот Пушкин, он волочится за Собаньской или за Ризнич? — осведомилась Гурьева, приняв из рук лакея чашку крепкого кофе.
Вигель ерзнул на стуле.
— Мне кажется, наш поэт, как Отелло в Дездемону, влюблен в ее сиятельство. И ревнует с неистовством мавра.
— Ревнует? Помилуй Бог! — со смехом воскликнула Эделинг. — А кто злодей Яго?
Филипп Филиппович погрозил дамам пальцем.
— Приглядитесь к кузену. И вам многое откроется.
Гельсингфорс.
— У меня нет никакого желания вас обманывать! — Молодой человек сидел за столом в гостиной Закревских и таращил на генерал-губернатора глаза. Он робел и даже чуть заикался. Но гнул свое. — Когда я проезжал через Вильно, то видел вблизи города полки Литовского корпуса.
— А зачем вы вообще дали крюк, вместо того чтобы ехать прямо к месту службы? — Арсений Андреевич кипятился уже не первую минуту.
Гость засопел и уперся глазами в пол.
— Любопытно стало. Никогда не бывал.
Вот! Новое поколение! Ни малейшей ответственности! И ведь служит не просто так, а штрафником. Рядовым, после того как чуть не потерял дворянство! Все равно без царя в голове! Стишки строчит!
Впрочем, раздражение генерала было связано не столько с молодым поэтом, сколько с принесенной им вестью. Какого черта Литовский корпус делает в Литве? Так близко от границы с собственно-русскими губерниями? Учения? Это он понимает. Но польским войскам положено топтаться гораздо западнее. Может, между августейшими братьями есть договоренность о совместных маневрах? Но тогда почему ему, командующему корпусом в Финляндии, ничего не известно о намеченных передислокациях?
Мальчик сопел и хмурился. Аграфена с укором взирала на мужа.
— Я правду говорю, — чуть не заплакал Боратынский. — Зачем мне лгать?
— А зачем вам было воровать двести рублей? — окоротил его начальник. Хотя про себя подумал: «В том-то и беда, парень, что я тебе верю».
Поэт вспыхнул.
— Я для того и пошел в солдаты, чтобы выслужить прощение.
Он встал, но Арсений махнул рукой, приказывая гостю оставаться на месте. Глупая история! Все зло от закрытых учебных заведений. Там черти чем дети балуются. Придумали какое-то общество «мстителей» — небось, за спущенные для порки штаны — и обчистили квартиру педагога. Чуть не лишились чести. К счастью, Боратынскому попался умный дядя, сказал стервецу: «Благодари Бога, что родился дворянином. Служба все смоет». А тот послушался. Закревский прикомандировал мальчишку к штабу.