Читать интересную книгу Кошка с Собакой - Алексей Свешников

 – «Еблище» сейчас на даче массу давит.

 – Там и встретимся! Звони, если чего.

Через сорок минут опять звонок.

 – Чё-то я не дойду никак.

 – А ты далеко упиздовал?

 – Порядочно…

 – Ручей перешёл?

 – Ручья не было, канава была, я в неё наебнулся – весь в говне каком-то по пояс, и грибы проебал.

Я припомнил, что канава была, а ручей стало быть начинался где-то между нашими маршрутами.

 – Короче, – говорю, – дальше иди, там садоводство большое – не промажешь. Не выйдешь к домам, так на дорогу наткнёшься.

 – Иду-иду, как водяной за пивом.

Я уже выходил к домам, когда он в третий раз позвонил.

 – Вышел на дорогу, в какую сторону идти?

 – Если ручей не переходил, тогда направо.

 – А если переходил?

 – Тогда – мудак!

 – Печку растопите, обсохнуть мне надо.

Было очень забавно видеть его появление: действительно, водяной – весь в тине, в листьях каких то. Лягушки в его корзинке были бы уместнее. Мы, тем временем, растопили печку, пропустили по стопарю, подготовили закуску. Первым делом «водяной» налил стопку и тут же, держа в руке корзинку, выпил.

 – Я в рот ебал эти грибы.

Мы, молча, смаковали момент – всё-таки пять лет ориентирования.

 – Вы что, сволочи, молчите?

Он отошёл к печке, поставил корзинку на лавку и присев на неё же, стал стягивать сапоги, при этом напрягался так, что на лбу выступили капли пота.

 – Ну и молчите, дураки вонючие!

 – Да мы вот думаем… Кому назад рулить? Ты же сейчас с горя нажрёшься!

Далее само собой родилось решение, что ехать назад надо завтра с утра «как проспимся», то есть к вечеру. Я прилёг на топчан, прикрыл глаза, до меня доносились голоса, звон посуды. Незаметно я уснул. Когда проснулся, была уже ночь. В доме все спали. Я осторожно, почти бесшумно, вышел на крыльцо. Звёзды усыпали небо, было тихо и обалденно хорошо. Закурив сигарету, я прислушался к тишине. Вдалеке простучала электричка, последнее эхо растворилось в лесу, и опять всё смолкло. Сигарета медленно тлела меж пальцев. Я подумал, что никогда никто не сможет передать этот момент с помощью букв и слов. На крыльцо вышел Серёга:

 – Блин, встал поссать, – как бы оправдываясь, сказал он.

«Ну всё, – думаю, – конец романтике. Вот она – правда жизни!»

 Он, переваливаясь, скрылся в темноте. Были слышны чертыхания, когда он сбивался с тропинки. Наконец, скрипнула невидимая для меня дверца – дошёл. Я затушил хабарик в консервной банке, приспособленной под пепельницу. Серега вернулся, повеселевший, встал рядом, достал сигарету, прикурил от бензиновой зажигалки, которую всегда носил с собой, сильно затянулся.

 – Жаль, что всё выжрали, – выдохнул он с дымом, обращаясь больше к звёздам, чем ко мне.

 – У меня ещё фляжка есть, – так же глядя куда-то наверх, ответил я. – Как раз для таких моментов.

 – Неси, обстановка больно поэтическая.

 – Тогда сочини пока какую-нибудь закусь.

 – Рука – к перу, перо – к бумаге!

Он аккуратно положил сигарету в банку-пепельницу, в доме он не курил, и первым бросился к дверям.

 – Следопыта будем будить?

 – Пусть спит – ему завтра за руль.

Я поспотыкался о сапоги, рюкзаки, корзинки и не говорящую кошку, пока глаза не настроились на новое освещение. Наконец, нашел фляжку. Почти пол-литра. Вынес на крыльцо. Там уже колдовал хозяин, на широких перилах эргономично разместилась тарелка с торопливо нарезанным хлебом, открытая банка шпрот и какой-то, ядовитого цвета, лимонад. Как говаривал один мой знакомый: «Начал запивать – бросай пить». Я всегда запиваю. Говорят, это вредно для желудка, тем более, если запиваешь чем-нибудь газированным. Увлеклись медициной – одно расстройство от неё.

Я налил «по пятьдесят». Мы, молча, выпили. Я, естественно, запил лимонадом. В голове мелькнула робкая мысль, что, может быть, я всё-таки не алкоголик. Серёга закурил новую сигарету:

 – Вот скажи, как по-твоему, есть жизнь на других планетах?

 – Если сейчас нет, то к концу фляжки появится.

 – Нет, я серьёзно. Ведь если там всё так бесконечно расширяется, в пространстве и времени, то где же тогда Бог живёт?

 – Есть, наверное, какая-то у него секретная точка дислокации, а светиться среди грешников ему, я думаю, понта нету. Опять же и свои не поймут.

 – Ангелы что ли?

 – Ну, типа того…

 – А инопланетяне грешники?

 – Погоди, мы ещё не доказали их существования, – говорю, показывая на фляжку.

 – Ну тебя! Вечно всё обхаешь, – Серега обиженно замолчал. Стало слышно, как не говорящая кошка что-то остервенело чесала.

 – Вряд ли Бог на Земле, – ответил я, наконец. – Его один раз здесь уже распяли, и теперь он где-то там, в своих измерениях, ждёт, пока мы все нагрешим, чтобы вкатить нам на всю катушку.

 – А инопланетяне?

 – А хуй их знает. Скорее всего, есть, слишком уж обидно было бы, если бы мы одни так мудохались.

 – Я вот тоже думаю, что есть они где-то там, смотрят на нас в свои иллюминаторы.

 – Делать им больше нечего! Мы же только-только друг друга жрать перестали, а некоторые до сих пор не брезгуют.

 – Не такие уж мы и серые! Дрозофил уже спариваем… Выделяем ДНК…

 – С кем спариваем?

 – С другими мухами. Мамонтов хотим клонировать, и они на нас так же смотрят, как на эксперимент.

 – Давай-ка лучше жахнем.

Когда фляжка опустела, я решил отправиться спать. Теология вкупе с инопланетным разумом не была моим коньком.

 – Хорошо, – Серёгу понесло на разговоры. – А вот почему у нас коммунизм не построили?

Я вспомнил о собаке: «Её бы сейчас, она б живо всё объяснила».

 – Тебе честно ответить, что думаю?

 – Ну да…

 – Из-за предательства.

Я замолчал, не хотелось дальше говорить. Нашёл взглядом Полярную звезду, попытался представить себе расстояние до неё.

 – Пойду я спать, Серёга, глаза слипаются.

 – Но Бог-то есть? – спросил он, когда я уже входил на веранду.

 – А он тебе нужен?

 – Нужен. Чтобы хоть какая-то справедливость была.

 – Ну и делай так, чтобы он был.

Я закрыл дверь и в темноте наступил на не говорящую кошку.

20. Новый год

– Новый год на носу, а у нас ни ёлки, ни оливье, – сказала собака.

– Ёлка и ниепёт, – поддакнула кошка.

Смотрю на них – натуральные засранцы. В переносном, конечно, смысле. С гигиеной у них почище, чем у некоторых двуногих. А вот по части разводилова – это колбасой не корми!

– Вы же майонез не жрёте!

– Нам ёлка нужна, а оливье – это для тебя, чтобы спать помягче было.

– Без намёков! Я пить, между прочим, бросил.

– От темы не отходим, вернёмся к зелёной красавице, – поправляет кошка.

– Ну, собирайтесь. Пойдём за ёлкой.

– Не, мы в тылу останемся.

– Предатели!

– Ёлки обычно возле станций метро продают, – намекает собака.

– Метро – это под землёй, – подсказывает кошка.

Делать нечего, придётся Марину подключать. Одному-то идти не хочется.

Давно уже зима не баловала хорошей погодой. Всегда у нас слякоть под тридцать первое число. А тут, как у Пушкина – «мороз и солнце, день чудесный». Правда, это из окна.

Бужу Марину.

– Вставай, подруга, труба зовёт.

– Может, хватит уже?

Но без злобы, а с лучезарной такой, сонной улыбкой.

– Не, за ёлкой пойдём.

– У тебя одни ёлки-палки на уме.

– Палки вечером, – говорю, – а утром – ёлки!

Морозец грызанул за щёки. И мы с Мариной бодро поскакали в направлении предполагаемого ёлочного базара. Кругом сновали гружённые сумками, ёлками и прочей хернёй, горожане. Я, вообще, не сторонник всего этого удалого размаха, с каким у нас принято праздновать, что бы то ни было. Хотя Новый год уважаю. Есть в нём что-то бесконечно домашнее и сентиментальное. Последние года, правда, я банально просыпал торжественный бой курантов. И не по причине синевы, как могли бы предположить многие. Просто перестал относиться к этому с детской надеждой на лучшее. Привычка быть кузнецом своего счастья слишком рано победила во мне Деда Мороза.

– Вон там ёлки, – Марина махнула рукой.

Я послушно повернул направо, и через пять минут мы стояли среди множества кричащих детей, молчаливых ёлок, очумевших родителей, двух хачекянов и одной автомашины марки Жигули блевотно-зелёного цвета, выкрашенной маховой кистью. Это многообразие животного и растительного мира нашей планеты предстало передо мной во всей предновогодней красе. Мне стало немного тошно.

 – Ёлку подбери нам по-пушистее, – попросил я ближайшего ко мне продавца.

 – Э, дарагой, всэ как на падбор!

Я сплюнул и покосился на Марину. Та, напротив, очень весело взирала на этот дурдом.

 – Тогда ты помоги – я буду добытчик, а ты критик.

И шагнув в хвойную массу, как в лес, я вынул первую жертву.