Жена его ахнула, подхватила, потащила в семейную баню отогреваться. Степан, старший, бросился ставить чайник. Ребятня вся давно дрыхла без задних лап. Аня с Ариной, привыкшие, что брат постоянно где-то шатается с Владом, даже не поняли, что произошло что-то страшное, а вертолеты и прочую спасательную технику восприняли как взрослые игры. Мальчишки лисята были куда более внимательны, но тут повели себя совершенно по-мужски: всячески близняшек отвлекали и развлекали, таскали их по сугробам, катали на санках и лыжах и укатали-таки до полного изнеможения.
А Настя все ждала.
Она не ушла с крыльца даже тогда, когда погасли над лесом прожекторы, когда затихло последнее эхо, когда перестали завывать снегоходы, когда желтый серп месяца выкатился над лесом, обещая ночь бесснежную, но морозную.
Василиса вынесла ей большую чашку чая, очень быстро остывшую.
– Насть, вот ты мне сама говорила, что если помочь не можешь, лучше делом заняться.
– Я занимаюсь, – буркнула Настя. – Я жду.
– А ты в доме подождать не можешь? Простынешь ведь.
– Вась, никак не могу. Мне все кажется – Влад вот-вот вернется, а я пропущу.
– Ну пропустишь, и что? – лисица решительно обхватила девушку за плечи и попробовала силой затащить ее в дом. – Он постучится, и ты выйдешь.
– Все Вась, отчешись от меня, – неожиданно для самой себя выкрикнула Настя. Она услышала эту фразу где-то и теперь выпалила, вся нервная и злая.
Василиса прищурилась, посмотрев понимающе и даже сочувственно и ушла в дом, что-то под нос бормоча.
А Настасья осталась, все больше отчаиваясь. Где они, эти ее мальчишки, мужчины, такие родные и нужные оба? Только сейчас она вдруг ощутила, как дороги они ей стали за эти недели. Оба – несносные, невозможные и несусветные. Ершистые и упрямые. В маленьком Ваньке мужского характера было в разы больше, чем в бывшем любовнике ее Валентине. Мальчишка умел любить, брать на себя тяжкий груз, подставлять свое плечико, лишних вопросов не задавая. Он был бит этой жизнью, но не сломался и не прогнулся. Да, своего младшего брата Стася успела всем сердцем уже полюбить. Возможно, он был просто похож на отца своего, которого Настя не очень хорошо помнила, но понимала: это был настоящий мужчина. Мать не зря его так сильно любила, криво, косо, отчаянно, как последнюю возможность на счастье. Как умела.
Ну а Беринг… Он врос в нее, как побег дерева, пронзив корнями чувств к себе от макушки до пят. Незаметно, но неотвратимо. И от любви этой своей она ни за что не откажется.
Ей с каждой минутой все сильнее казалось: уйди она в дом, оставь эту свою глупую вахту, и произойдет непоправимое. Словно она работает тут маяком. Стоит ей только уйти – и погаснет последний тоненький лучик надежды. Стояла и мысленно их звала, представляя, как светит. Как они идут на свет маяка, сквозь снег и мороз, а она… дождется она – обязательно. Даже если станет сосулькой, упадет на крыльцо и разлетится на тысячи хрупких осколков.
Вдруг из-под черной полосы леса отделилась сначала легкий, словно танцующий на длинных лапах силуэт рыжей лайки. За ней сразу – массивная тень, медленно двигаясь в отражении яркого лунного света. Огромная, на четырех толстых мохнатых ногах.
Сердцем поняла: Влад. И не один. А с места сдвинуться уже не могла – ни руки, ни ноги не слушались.
А медведь, тяжело ступая большими своими лапами, приблизился к ней и одним движением сбросил со спины к Настиным ногам такое маленькое и хрупкое тельце мальчишки. Словно добычу.
И откуда только силы у нее взялись? Птицей слетела с крыльца, подхватывая брата на руки и с безумной тревогой вглядываясь в побелевшее лицо. Даже оборот медвежий пропустила, даже на голого Беринга не обратила ни малейшего внимания, хотя в другое время ни за что бы глаз не отвела.
– Еще живой, – раздался над ее головой густой бас Влада. – Пока.
– Надо в больницу? – дернулась Настя.
– Не вариант. Терминальная стадия гипотермии, ослабление сердечной деятельности и, – он отодвинул пальцами верхнее веко мальчишки, – начинается гипоксия мозга. Говоря проще – необратимая стадия переохлаждения.
Настя захотелось кричать, биться головой об этот чертов весь мир. Как это – необратимая?
– Беринг! Сделай же что-нибудь, слышишь? Хоть что-то! Он не должен умереть, ты не можешь, Влад!
– Тш-ш-ш. Тише. Силы тебе еще точно понадобятся, прекрати. Держи его крепче.
Она вдруг успокоилась. Если Влад так говорит, это значит, у него есть надежда. Все верят в него, а она? Обняла Ваньку, совершенно ледяного, как стена дома как столб. Почти не дышащего. Глупый мальчишка, зачем, ну зачем ты это сделал?!
– Влад. Ты же сможешь?
– Есть одно решение… Я сейчас оденусь и снова в лес, только – в другой.
– Я с тобой.
– Нет. Ты останешься.
– Я больше совсем не могу, – честно ответила Настя, давясь слезами. – Ты уходишь – и я словно умираю. Мне очень страшно без тебя, Влад.
– Нас-тень-ка…
– Если ты снова бросишь меня здесь, я замерзну насмерть. Как Ванька. Никуда не уйду, так и знай.
Тихое рычание, хлопнувшая за ее спиной дверь. Настя сидела на ступенях крыльца, баюкала бледного неподвижного брата и плакала.
Снова хлопок двери, выскочили Игнат с Василисой, притащили какие-то меховые одеяла, закутывали Ваньку, мазали ему лицо и руки каким-то жиром, потом откуда-то слева раздался шум подъезжающего снегохода.
Настя очнулась, только когда огромные крепкие руки подхватили их вместе с Ванькой и ворохом меховых одеял и куда-то понесли. Сил глаза открыть не было. Она вдруг поняла, что тоже очень и очень замерзла. Ее колотило крупной дрожью, в ответ на которую Беринг (а это был он) снова рыкнул.
– Порычи мне тут еще. Я тебя не боюсь теперь совершенно.
– Дурочка.
Ее поставили на ноги, все еще плотно к себе прижимая, забрали тело бессознательного Ваньки из рук вместе со всеми одеялами. Молча.
Щелкнула дверь, и Настя все же открыла глаза.
Громадный снегоход с большой белой кабиной и двумя гусеницами сзади – она таких никогда и нигде еще даже не видела. Беринг аккуратно укладывал Ваньку между сидениями водителя и пассажирским. Одно меховое одеяло кинул Насте. Кивнул, и она быстро заняла свое место, снова прижимая к себе брата.
Хлопок двери, еще один, гул мощного двигателя, и они помчались по глади белого снега ровно и стремительно, как по железной дороге. Только свет мощных фар и черные вертикали деревьев вокруг. Подъем, спуск, снова крутейший подъем, разворот, они летели и летели.
Куда? Что Беринг задумал? Дыхания Ваньки слышно не было