– Но почему ты замораживаешь себя?
– Иди и читай. Захочешь что спросить – возвращайся, только не наводи обо мне справки в дирекции санатория, там меня не любят и не понимают. Не ходи к ним, Ираклий…
Я заметил другую щель. Прильнул к ней. Увидел человека, лежавшего на постели. Воротник черного пальто скрывал подбородок. Узкое лицо, курчавые волосы, пышные усы утопали в огромной подушке.
Аккордеонист Корнелий глядел в потолок ясным, чистым взглядом – он видел кого-то, кого не видел я; так дети разглядывают ангелов, нарисованных на церковных куполах, – неотрывно, улыбчиво, блаженно.
Я встал, задержался на секунду около маршала Буденного. И вышел из комнаты.
Я шел, сжимая в руках рукопись. Пальто и черно-бурый лисий воротник я оставил в шкафу.
Мне, наверно, не стоило бросать аккордеониста при температуре, которая понижалась до черты “межзвездного холода”? Я оказался перед зарослями цветущего рододендрона, нырнул в них, неожиданно увидел яму и, потеряв равновесие, стал падать. Ударился обо что-то, подвернул ногу, было смешно и обидно. Ехать, чтобы упасть в яму и скулить от беспомощности!..
Я огляделся. Яма глубокая, заросшая мхом, рядом со мной валялись чугунный утюг, пустой пузырек из-под йода, тряпичная кукла с оторванной головой и множество рассыпанных страниц рукописи Корнелия.
Я поднял страницу 83.
Лучшего места для чтения я не разыщу: тихо, уединенно. Собака заглянула в яму, оса жужжала под ухом, вот и все помехи.
“Второе посещение бывшего президента США Анары” – прочел я и не сразу сообразил, что это глава о том, как Никсон вторично оказался в Анаре.
“…Филимон сидел на дне оврага Тартар, что-то считал на калькуляторе, шептал: «Ракетные установки СОФ-114, СОФ-214…» Смеркалось. Он услышал шаги, поднял голову. К нему приближался человек.
– Не узнаете?
– А-а-а-а… Ричард, президент Америки…
– Да, Ричард, но, увы, уже не президент Соединенных Штатов.
– Как так?
– Уотергейт! Читали, наверное?
– Читал. И что?
– Сняли с президентства!.. Не успел послать к оврагу оружие, как мы в прошлый раз договорились. Я даже с Леонидом Брежневым созванивался. У меня прямой телефон. Поднимаешь трубку – голос: «Але, Брежнев слушает…» Я ему всё о вашей идее рассказал, где овраг, кто вы…
Никсон разглядывает овраг.
– Помню, обещал показать тебе наш Гранд-Каньон… Жаль, не успел…
Никсон удрученно сжал губы.
– Ничего, Ричард… не унывай, мой дед говорил: «Солнце, что взойдет завтра, взойдет для нас». Ты – безработный, пойдем к нам в железнодорожное депо, устрою тебя проводником!
И стали они ездить в паре на поезде. И длилось это несколько месяцев. Они служили проводниками: дядя Филимон и Ричард Никсон разносили пассажирам чай, белье…”
Я оторвался от чтения листков и подумал: напрасно в Анаре закрыли сумасшедший дом. Только в голове обитателя психушки может родиться такая картинка: идет по коридору вагона проводник Ричард, бывший президент США, несет четыре стакана горячего чая, заглядывает в купе и спрашивает: “Чай пить будете?” За полчаса до прибытия поезда к станции назначения Ричард закрывает туалеты, чем вызывает постоянные ссоры, перебранку с поздно встающими пассажирами. Ричард собирает пустые бутылки из-под лимонада, пива, водки… Ричард с желтым флажком на ступенях вагона, Ричард покупает соленые огурцы, жареную курицу у торговок, приходящих на перрон с огромными провизионками, в которых бутылки с вином, домашний лаваш, соленья, куры – всё безумно вкусно. Ричард гоняет из вагона изображающих из себя глухонемых продавцов фотографий обнаженных девиц…
Жизнь была полна удовольствий, новых впечатлений. Люди вокруг него – это те самые “красные”. До этого он встречался с ними на высоком правительственном уровне.
Здесь, в поезде, он испытывал радость от бесконечных маленьких удовольствий.
Может, он родился, чтобы стать проводником? Может, он всю жизнь ошибался, ведя беспощадные битвы за власть…
Сидя в купе, разглядывая пейзажи, читая не дочитанные в детстве книжки, которые он брал из анарской библиотеки – Майн Рид, Стивенсон, – он был счастлив.
Он сознался Филимону Квирикадзе, что не испытывал такого блаженного состояния даже в минуты победы на президентских выборах, даже когда он стоял на трибуне, вокруг играли оркестры, колоннами маршировали девушки в коротеньких юбочках, сверкали вспышки фотоаппаратов, стрекотали кинокамеры, в воздухе пылали тысячи цветных шаров.
Филимон Квирикадзе был прекрасный напарник, внимательный, предупредительный к своему иностранному коллеге. Но иногда его заносило в политических дебатах, касающихся проблем разоружения. В такие минуты пассажиры слышали громкие голоса из купе, где сидели проводники.
Голос Филимона:
– Война, дорогой Ричард, может начаться из-за пустяка. Мой родной брат однажды, выходя из дому в дождь, по ошибке надел на ноги калоши соседа. Пошел на работу. Позже вышел сосед – нет его калош. Начался скандал, который перерос в дикую бойню. Жена соседа выплеснула в брата ведро кипятка… Зачем? Из-за калош? Нет, из-за принципа, о калошах все забыли…
– А что стало с братом?
– Ричард, не переводи разговор на мелочи…
– Ошпаренный брат – это не мелочь.
– Нет, конечно, он две недели лежал в больнице. Но мы говорим о войне… СССР и США находятся на грани, за которой гонку вооружений контролировать будет совершенно невозможно…
– А калоши соседа были более новые, чем калоши брата?
– Ричард, ты о чем?
– Я могу поспорить с тобой, что твой брат надел чужие, а старые свои оставил. Началась драка… Всё логично… Случайностей не бывает… Вы, красные, всё время хотите сунуть ноги в чужие калоши.
– Ричард, осторожно, выбирай выражения…
Поезд нырнул в туннель…
Грохот вагонов заглушил голоса спорщиков. Их темные силуэты каждые пять секунд высвечивались туннельными огнями, в эти краткие мгновения виднелись их открытые рты, можно было понять, что спор не утихал.
Ричард: – В 1945 году мы изобрели атомную бомбу…
Филимон: – И не нашли ей лучшего применения, как сбросить на Хиросиму!
Ричард: – Я не об этом. Вы, красные, из кожи лезли и в 1949 году заимели бомбу. В пятьдесят втором мы сделали водородную. Тут же в пятьдесят третьем сделали ее вы. Атомную подводную лодку мы пустили под воду в 1960 году, вы в шестьдесят четвертом свою подлодку напичкали атомными бомбами…
Дверь купе с шумом открылась. На пороге стояла фантастической красоты пионервожатая с красным галстуком на шее. Длинные ноги ее, казалось, росли не оттуда, откуда они растут у всех пионервожатых. У этой, по фамилии Попова, ноги росли, нарушая все законы анатомии, от грудей, скрытых под голубой шелковой кофточкой.