Работал он проводником поезда, было ему лет пятьдесят пять, был он крупнотел, глаза сверкали странным огнем.
Вы удивитесь, узнав, зачем он ходил по дну оврага с линейкой и метр за метром мерил длину, ширину – вычислял объем. Да, объем!
Стоит закрыть глаза, и я вижу его шепчущим “Тридцать четыре тысячи танков у Франции… Каждый танк длиной четыре метра, весом двадцать девять тонн… У Италии сорок девять тысяч танков… У Австрии… У Бельгии… У США…”
Дядя Филимон часами сидел в анарской городской библиотеке, читал газету “Красная звезда”, журнал “Советский воин” и еще подобные… Он черпал информацию о численности вооружений военных блоков НАТО, СЕАТО, Варшавского договора…
Я помню библиотеку, где в зале на стенах висели портреты писателей. Пушкин, Толстой, Руставели, Маяковский, Галактион Табидзе… Однажды библиотекарша заколола ножом своего возлюбленного Вахтанга Вовнянко, анарского милиционера. Дядя Филимон, находившийся в эти драматические минуты в читальном зале, выволок возлюбленного на улицу, но тому уже всё было безразлично; прошептав: “она не виновата”, – он испустил дух. Библиотеку закрыли на две недели, дядя изнывал без свежих газет и журналов.
Оставим Филимона в тиши вновь открытой библиотеки в обществе новой библиотекарши, которой было запрещено готовить в задней комнате обед. Прошлая библиотекарша подкармливала своего возлюбленного…
Пройдемся по городку Анаре.
На базаре за мясными рядами – кабинет звукозаписи. Знаете, да, что это такое? Вы говорите в микрофон: “Дорогая, скучаю по тебе, хочу спеть нашу любимую песню «Ландыши»”. Поете, я аккомпанирую. Звуковое письмо уходит к адресату… В этом кабинете я подыгрывал на аккордеоне желающим записать звуковое письмо. Однажды Ричард Никсон (это был именно он) заглянул сюда и пропел на английском языке песню. Я долго подбирал мелодию, президент нервничал, но в итоге остался доволен. Президент написал на бланке свой адрес. По этому адресу я послал рентгеновский снимок с его сиплым голосом в Соединенные Штаты. Адреса не помню, помню, что песня была сентиментальной.
Год спустя я, мой дядя Филимон, Ричард Никсон, который к тому времени погорел на уотергейтском скандале и уже не был президентом, плыли на пароходе времен Марка Твена по искусственной реке в Диснейленде. Меня и дядю удручало, что крокодилы в реке пластмассовые, индейцы, выскакивающие из прибрежных кустов с боевым кличем, пластмассовые. На палубе парохода Ричард Никсон вдруг запел ту самую песню, которую он пел в Анаре, в кабинете звукозаписи.
Был вечер в Диснейленде, где всё невероятно красиво, всё любопытно до чертиков, но всё пластмассовое; казалось, что и пурпурное солнце опускают в определенные часы с неба на невидимом стальном канате.
Никсон пел, на палубе стояли американцы, молодые и старые, и, несмотря на то что вся Америка была под впечатлением недавно разразившегося уотергейтского скандала, слушатели аплодировали экс-президенту…
Боже, куда меня занесло, вот что значит графомания!
Должен сознаться, что я никакой не писатель, я аккордеонист-культмассовик санатория “Заря Востока”.
Из окна санатория видны развалины старой анарской крепости. Рядом с крепостью бьет минеральный источник. Там же грязелечебница и рынок. Крепость строилась для защиты от нашествий монголов, персов, турок, не раз заливавших кровью Анару. В генах нашего рода Квирикадзе сидит маленький ген – ненависть ко всем войнам – прошлым, настоящим, будущим.
Может, поэтому дядя Филимон ходит по оврагу с метровой линейкой, вымеряет длину и ширину оврага, вычисляет его объем. Поэтому он выписывает из газет-журналов информацию о численности вооружений НАТО, СЕАТО и других военных блоков, поэтому вбил себе в голову Великую Идею: собрать все танки, пушки, минометы, гаубицы, ракеты, с ними гранаты, автоматы, все патроны, пули, скинуть их в овраг, именуемый Тартар (запомните: Тартар), засыпать землей, чтобы человечество на веки вечные забыло о кошмарах войны!
Филимон Андреевич Квирикадзе красивым почерком заполнял листы плотной бумаги, рисовал цветными карандашами диаграммы, сочинял текст в стихотворной форме и посылал бандероли в Вашингтон, Лондон, Париж, Токио, Брюссель, Москву… Он сообщал главам государств о своей Великой Идее.
Помню дядю Филимона склонившимся под зеленым абажуром и рисующим Папу Римского на фоне собора Святого Петра. Мимо Папы проезжали открытые товарные вагоны, на них – танки, ракетные установки…
Эшелоны направлялись к оврагу Тартар. В альбоме, адресованном японскому императору Хирохито, дядя нарисовал бомбу “Малыш”, ту самую, которая в одну минуту превратила Хиросиму в пепел.
Дядя писал императору, что всем подобным “Малышам” надо спеть колыбельную песню и усыпить их навеки на дне оврага Тартар.
Начальница анарского почтового отделения Мария Виссарионовна Пухаева недоумевала от количества посылок и бандеролей, адресуемых в необычные пункты назначения: Вашингтон, Белый дом; Лондон, Букингемский дворец; Париж, Елисейский дворец; Москва, Кремль.
Мария Виссарионовна отказалась посылать эти бандероли. Она крикнула басом:
– Кончай издеваться над правами моей почты!
Дядя Филимон ответил ей, что любой человек имеет право писать Папе Римскому, Ричарду Никсону и самой королеве Англии Елизавете.
Пухаева кричала: “Нет!”
Я помню ее странную фразу (простите за некоторое сквернословие): “Скорее на свою задницу поставлю штемпель, чем на твою бандероль”.
С того времени у дяди перестали принимать на анарской почте посылки и бандероли. Он стал отправлять их из городов, куда прибывали поезда, где он служил проводником.
Мария Виссарионовна Пухаева нарушила закон о тайне переписки. Вскрыв одну из бандеролей и ознакомившись с содержанием, она переслала ее в газету “Утро Анары”, выходящую два раза в неделю.
Газета любила описывать катастрофы, которые случались в недружественных нам капиталистических странах: “Токио вновь порадовал нас грандиозным пожаром! Столкнулись бензовоз с летним пассажирским поездом. Случилось это недалеко от пляжа. Японские отдыхающие увидели кошмар: с рельс прямо на них катились огненные цистерны. В мгновение смешались цистерны, люди, купальные костюмы, которые горели, как горят жирафы на полотнах сюрреалиста Сальвадора”.
Автор заметки ограничился именем испанского художника, не назвав его фамилии.
В редакции с интересом ознакомились с Величайшей Идеей проводника поезда Филимона Андреевича Квирикадзе.
Редактора все звали Радамес. Это было прозвище. Вернее, литературный псевдоним автора сатирических заметок. Радамесу принадлежит идея шутки, которую так удачно осуществила газета “Утро Анары” с моим дядей Филимоном.