рассказывала им истории о безликих дамах, вечно ищущих зеркала, и всадниках без головы, от которых путникам посчастливится сбежать, если удастся ослепить их. Теперь, когда ирландка больше не боялась мистера Пембрука, Ифе превратила страх в забаву.
Чарльз с отцом ужинали, и пока служанки убирали тарелки, миссис Бэнбёри подала кусочки ветчинного пирога и холодный картофель. Ифе сидела в конце стола, воздев над головой проткнутую половину картофелины на вилке.
– Но, конечно же, он не оценил такое, ведь он был джентльменом и знал больше, чем вы или я. Но уже на следующую ночь…
Дейзи фыркнула:
– Я-то могу рассказать вам, что отлично знают джентльмены.
Миссис Бэнбёри рассмеялась:
– Только не дай Берте поймать тебя на этом. Повезло тебе, что она ищет ещё одну служанку, иначе бы не прислуживала сейчас хозяевам за столом.
Ифе обвела их взглядом:
– Я сказала: на следующую ночь снова раздался стук, на этот раз – прямо за дверью его спальни…
Дейзи постучала костяшками пальцев по кухонному столу и подмигнула Ифе. Ирландка покраснела.
– Итак… из-за двери. Двери в спальню. Так. Но он знал, что это просто невозможно, ведь рядом никого не было, и…
Раздался ещё один стук. Ифе указала вилкой на Дейзи:
– Это ты, я знаю.
– Нет, не я, – ответила Дейзи, поднимая тарелку.
– Ты! – настаивала Ифе. – Элла, скажи ей, что…
И снова раздался стук. Дейзи держала тарелку, Элеонора – нож и вилку, а миссис Бэнбёри как раз наливала себе воды, но замерла. Все посмотрели друг на друга. Элеонора ощутила, как внутри расползался страх.
Ифе отложила вилку.
– Вы…
Снова раздался стук, и Ифе взвизгнула. Элеонора вскочила, нащупала кухонный нож.
– Это за дверью, глупышки! – воскликнула миссис Бэнбёри.
– Я не буду подходить, – быстро сказала Ифе.
Миссис Бэнбёри многозначительно смотрела на Элеонору, пока та наконец не подошла к двери для торговцев. Рука Элеоноры дрогнула у замка. В самом деле, бояться было нечего!
За дверью оказалась Лея.
Элеонора с трудом узнала в обтянутом кожей черепе красивое округлое личико Леи. На девушке было то же платье, в котором она покинула особняк, только рваное и всё в пятнах, обвисшее на плечах и натянутое на животе. При виде Элеоноры гостья улыбнулась такой родной улыбкой, что у Эллы всё внутри сжалось.
– Крошка Нелл, – проговорила Лея. – Я надеялась, что откроешь ты…
– Лея! – ахнула Элеонора. – Боже мой… входи же, входи!
Лея направилась прямо к печке и всхлипнула, протянув руки к теплу. Элеонора вытащила стул, и гостья тяжело села.
– Простите, – сказала Лея. – Я просто не знала больше, куда идти.
Миссис Бэнбёри уже доставала тарелку.
– Не извиняйся, милочка. Помой руки.
Лея окунула руки в раковину, потом схватила тарелку мокрыми пальцами. Она урчала и чавкала, хватая горячий картофель голыми пальцами и высасывая каждую капельку жира из-под ногтей. Элеоноре пришлось отвернуться. Лея никогда прежде не ела так неряшливо.
– Как ты? – спросила Элеонора, когда Лея закончила с ужином.
Лея вся ощетинилась:
– Сносно, спасибо. Я была у брата.
– А как он?
Лицо Леи потемнело:
– Я не стала спрашивать.
Элеонора заметила слабый запах, исходивший от высыхающих юбок Леи, – сырой, холодный, чем-то напоминающий запах канализации. Где же девушка спала всё это время?
– Съешь кусок пирога, – сказала миссис Бэнбёри. – Как ребёнок?
Лея прижала ладонь к животу:
– Беспокоится, трепыхается. Это нормально?
– Мама всегда говорит, что так и должно быть, – сказала Ифе. Её глаза были полны слёз.
Элеонора положила руку на колено Леи. Платье гостьи было влажным и липким.
– Не думай, что мы не рады тебе, Лея, – мы ужасно за тебя волновались. Но почему ты решила прийти?
Лея отставила тарелку.
– Я хочу подняться наверх и увидеть его. Это – его ребёнок. Он должен что-то сделать.
Ифе зажала рот ладонями. Дейзи, вытиравшая тарелки, замерла. Миссис Бэнбёри подозвала ирландку.
– Принеси старые вещи Лиззи. Лея может их забрать, если захочет.
Ифе бросилась наверх. Лея поднялась, потирая поясницу.
– А Лиззи не будет против? Где она?
В кухне воцарилась тишина. Хлещущая в раковине вода, казалось, разбивалась о молчание, словно волны о волнорез. Дейзи побледнела, выдернув руки из воды, и Элеонора вспомнила холодный болезненный запах, исходивший от корыта.
– Лиззи мертва, – сказала Элеонора.
Дверь открылась, и вошла миссис Филдинг, а за ней – Ифе, прижимавшая к груди изъеденный молью саквояж. При виде Леи глаза миссис Филдинг сузились.
– Прошу… – начала Лея.
– Я ясно изложила ваше положение, – отрезала экономка. – Я лишь хочу…
Миссис Филдинг повернулась к Ифе:
– Кликни констебля.
Элеонора побежала наверх за шалью. К тому времени, как она вернулась на кухню, Лея уже, сгорбившись, шла по улице и рыдала. Элеонора выбежала через чёрный ход и устремилась за подругой, подхватив саквояж.
– Вот, – она сунула шаль и сумку Лее в руки и, прежде чем та успела что-то сказать, побежала обратно в дом.
* * *
Октябрь наслал на город холод. Сквозь окна просачивалась сырость. Плесень протянула ползучие пальцы по дому и залила всё чёрными и зелёными пятнами. В комнатах, которые не использовались, Элеонора видела, как её собственное дыхание срывается с губ и зависает облачками пара. На чердаке было так холодно, что девушка проснулась от того, что дрожит. На кухне служанки сгрудились возле печки, словно скряги, склонившиеся над своими драгоценностями.
Будь миссис Пембрук жива, такого бы никогда не случилось. Она заказывала уголь летом, когда цены были ниже, и всегда была готова к зиме, когда холод просачивался в щели под дверями. Она всегда велела служанкам разводить огонь в каминах, и по её распоряжениям они бегали по дому, вооружившись горячей водой и карболовым мылом. Но теперь миссис Филдинг вынуждена была выпрашивать деньги у мистера Пембрука, который скупился на каждый пенс, если тот не был потрачен на бренди или членские взносы для его клуба. С каждым днём в доме становилось всё тише и темнее. Воздух стал безвкусным, и от него хотелось отказаться.
Миссис Филдинг старалась поддерживать в доме порядок. Она заставляла всех подниматься до рассвета, мыть, стирать, полировать, а ещё ждала, что у всех будут чистые волосы и безупречно чистая форма. Руки болели, ладони саднило. Элеонора отправлялась спать с застрявшей под ногтями полиролью и резким запахом карболового мыла, от которого першило в горле. Но когда звонил колокольчик в библиотеке, Элеонора могла бросить все щётки и тряпки и спрятаться в тихой тёплой комнате.
Чарльз настоял на том, чтобы огонь горел и везде были зажжены лампы. Единственными звуками были треск горящих углей, скрип пера Элеоноры и низкий голос Чарльза. Комната светилась. Там всё казалось возможным. Она даже рассказала Чарльзу про Лею, и когда мужчина увидел её дрожащие руки, услышал, как срывается её голос, то пообещал найти её подругу. Элеонора не позволила бы никому отнять у неё эти минуты. Другие могли бы попытаться, но никто из них не умел читать.
Однажды, спустившись, Элеонора увидела, как Ифе склонилась над «Иллюстрированными лондонскими новостями», водя пальцем по словам и хмурясь. Дейзи при виде ирландки засмеялась