— На Пьелле любят театр. Жена второго полпреда была актриса. Зела Оорл.
— Зела Оорл? Знаю-знаю, была такая красавица… но, кажется, он увез ее на Вилиалу.
— Да. А потом на Пьеллу.
— Там она и сгинула в безвестности.
— Это вам отсюда так кажется. Она, конечно, умерла, но не в безвестности.
— Не обижайся. По мне всё, что не Земля — глубокая провинция, даже Марс.
— Не обижаюсь. Но попробуй скажи это какому-нибудь лисвису. Всем известно, что культурный центр галактики — это Вилиала.
— Похоже, Вилиалу ты знаешь лучше, чем Землю.
— Похоже, — кинул он.
Чай остывал, Леций сделал пару глотков для приличия, но допивать не стал. Цирцея сидела напротив с красиво разрезанным апельсином на блюдце, оранжевая кожура цветком распадалась в разные стороны. Она любила всё делать красиво, и такой же красивый и ярко-оранжевый был у нее маникюр. Что-то в этом было от продуманной мизансцены: загорелая блондинка с апельсином… Он не знал, когда он сможет ее пригласить на Пьеллу, но идея ему понравилась.
— Пьелла очень похожа на Землю, — сказал он, — тебе понравится.
— Так ты серьезно?
— Вполне.
— Ладно, — усмехнулась земная звезда, — навещу вашу дыру. Не представляю только, как ты это устроишь.
— Мы всегда кого-то приглашаем. Почему не вашу труппу?
Она не очень-то поверила.
— Не обещай невозможного, Одиссей. Я знаю, как это делается. Но считай, что твою галантность я оценила. И букет мне понравился.
— А гость? — спросил он прямо.
— А гость, — насмешливо взглянула она, — давно мне нравится, я ничего не забыла… но ведь он просто хочет что-то доказать своей жене, не правда ли? Поэтому нашел женщину, которая еще старше, чем она. Ну зачем тебе такая старая, потасканная стерва, Одиссей? Я хороша только в гриме. Со мной еще можно выйти в свет, если ты так хочешь, но для этого вовсе не обязательно устраивать постельные сцены. Да и не за этим ты пришел, как я вижу.
— Да — признался он, — мне важнее с тобой поговорить.
Она не обиделась: он ведь только с ней согласился, или сделала вид, что не обиделась.
— Думаешь, я смогу тебя утешить?
— Да мне уже легче. Ты же говоришь, это рядовой случай.
— Конечно. В нашем мире вообще ни к чему нельзя насмерть привязываться, и к женщине в том числе. Но особенно к мужчине. Это я уже о своем…
— А ты бы бросила молодого мужа?
— Да я только этим и занимаюсь!
— Ах, ну да…
— У меня работа такая. Я актриса. Обычной семейной рутины как-то не получается. Вот твоя жена — она кто?
Леций посмотрел и сказал честно:
— Королева.
— Это мы все — королевы, — отмахнулась Цирцея, — по профессии она кто?
И он понял, что ему всё равно не поверят, поэтому ответил:
— Раньше была капитаном звездолета.
Актриса понимающе кивнула.
— Женщина — капитан? Представляю, что у нее за характер!
— Ужасный характер, — согласился он, это вообще-то не было великой тайной.
— Что, очень властная?
— Нет, скорее, своенравная. Тигрица. И мне это даже нравилось когда-то.
— А! Ты чувствовал себя укротителем?
— Нет. Какой из меня укротитель… Просто я, как все бывшие уроды, поклоняюсь красоте. Она очень красива.
— Бывшие уроды? Я не ослышалась?
— Я аппир, Цирцея. Мы все уроды. Земляне привели в порядок наши тела, но не души. Комплексы остались. Один бреется по пять раз на дню, другой только недавно перестал окружать себя непотребным количеством красоток, а третий, то есть я, судорожно цепляется за женщину, которая его не любит и которой беспрерывно нужно угождать. Вот так…
— Всем женщинам нужно угождать, — сказала Цирцея умудренно.
— Не всем, — ответил он, — есть женщины которые просто любят… не меня, к сожалению. Есть женщины, которые умеют ждать… тоже не меня. Это очень редкие женщины. На всех не хватает.
— Преданные мужчины тоже редкость, — сообщили ему, — это вообще атавизм — такая зацикленность на одном партнере. Я бы сказала, что это болезнь.
— А я бы сказал, что это судьба.
— Даже если так, — улыбнулась Цирцея, — ты своей судьбы не знаешь. Кто же знает, что там, впереди? Есть и другие женщины, кроме твоей жены. Не делай из этого трагедии. Может, ты скоро встретишь кого-то моложе и еще красивее. Не знаю, как на Пьелле, а на Земле такого добра навалом. Одна лучше другой! Да хоть у нас в театре…
— Не надо, Цея, — перебил он, — не надо меня ни с кем знакомить. Я пришел к тебе, мне этого достаточно. А через неделю я буду уже очень далеко, где вряд ли вообще водятся женщины.
— И на сколько лет ты снова пропадешь? — прищурилась она.
— Хотел бы я знать, — усмехнулся он.
— Ну, ладно… в таком случае пойдем, я покажу тебе остров.
Йон уже чувствовал легкое подташнивание от недостатка энергии, а рыжая девочка рядом с ним была такая сладкая! Он не знал, откуда она подпитывается, и только удивлялся этому и с трудом сдерживал свои всасывающие рефлексы.
— Вот, — сказала она, — это здесь.
Они прилетели на его «галоше» к старому замку, серому и заброшенному, как и всё на этой планете, в заросшем саду за этим замком была большая каменная плита с выдолбленной надписью.
— Здесь моя бабушка, — сказала Ассоль.
Он прочел: «Ассоль». Это ему понравилось.
— Классно, — сказал он, — это ты здорово придумала.
Он тоже нашел пирамиду с «розовой сиренью» и придумал себе отца. От пирамиды, изнутри исходили какие-то невнятные периодические звуки: «Йон, йон, йон…». Он решил, что это будет его имя, потому что это папа зовет его к себе, так было интересней… А Рыжик нашла имя на плите и придумала себе бабушку. Так он понял.
— Дурак, — сказал она, — это правда моя бабка! Она умерла при родах. Родила близнецов: моего папу и дядю Конса и умерла. А это — замок моего деда.
— Тут столько замков, — усмехнулся Йон, — я бы тоже мог какой-нибудь присвоить. Но пирамида мне больше нравится.
— Ну, ты и тупой! — поморщилась она, — я же говорю, это правда!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});