Листья, травы и цветы пахли дурманно, истово.
Инспектор снял форменную фуражку, отер платком высокий лоб с наметившимися залысинами. Вот уже сень лет, отправляясь по делам в сторону предгорий, Шухов непременно поднимался на сопку, хотя ее благополучно можно было бы обойти низом. Однако привычка брала свое, и он, словно впервые, оглядывал открытый с высоты как на ладони поселок Горный.
В тайгу чаще приходилось выбираться зимой. На лыжах, подбитых камусом, лейтенант, а теперь старший лейтенант, быстро поднимался на знакомую сопочку, с которой когда-то впервые увидел селение, ставшее его родным домом, где жила теперь его семья: он да учительница поселковой школы Степанида Кондратьевна, а попросту Стеша. Каждый раз вид на Горное с вершины как бы наново открывал Семену Васильевичу знакомое селение. Инспектор подмечал, как в малых и солидных переменах Горное постепенно приобретает тот вид, который поселок имел на макете в мастерской районного архитектора.
Будущей зимой, говорили, прибудет в поселок рудничное оборудование и начнут строить профилированную дорогу. Много еще будет перемен в этом глубинном таежном углу. Да и теперь людей уже понаехало. Дом инспектора стоит сейчас не крайним в ряду, а пятым. Вон он светится ошкуренными лиственничными стенами, красуется резными наличниками — новостью в этих местах. Не так уж и хороши эти кленовые поделки, мастерил их Семен Васильевич сам. Да тем сердцу дороже.
Избу он тоже рубил почти что один. Не по нужде, в охотку. Местным жителям это понравилось. Они стали относиться к нему с большим уважением. Коли дом ставит — не «сезонный» человек, крепко решил тут корни пустить.
Налюбовавшись вдоволь видом Горного, инспектор двинулся дальше. Шел он не торопясь, с той уверенной обстоятельностью, с какой двигались в горные дебри старожилы, чьи ухватки стали и его, Семена, манерой. Таежный опыт пришел вроде бы незаметно, сам собой, по необходимости, а значит, прочно въелся в душу, стал ее частью.
Дело, которое требовало обязательного присутствия инспектора в отдаленном от его участка горном узле, было сомнительное. Приметил охотник Ефрем Шаповалов три дыма от костра на южном склоне дальних увалов. Там, где охотников быть не должно. Ефрем был новым человеком в Горном, перебрался туда после организации промхоза, когда заработки охотников здорово подскочили. Зверобоем слыл он отменным, хорошим организатором и рачительным таежником. Явился Шаповалов к инспектору под вечер, в день своего возвращения из поездки: он завозил промхозовским катером продукты на зиму в охотничью избушку. Разговор начался издалека. Видимо, не совсем был уверен Ефрем в своих подозрениях, но и таить их про себя считал делом постыдным. Прищурив один глаз от витиеватого дымка махорочной самокрутки, Шаповалов теребил рыжую, по-летнему ухоженную бороду и бросил, будто ком по снежному склону:
— А не понравились мне, Семен Васильич… костры на Хребтовой сопке…
— Эк тебя куда занесло… — протянул сочувственно инспектор.
— На самой-то Хребтовой я не был.
— Что ж костры, что не понравились, в бинокль разглядывал?
— И бинокля с собой не имел. Откуда, да и зачем? Я летом в тайгу не ходок.
— Егерю Зимогорову говорил? Или с Марьей Ивановной беседовал? Уж охотовед должен знать, кого там носит.
— То-то и оно… — медлил Шаповалов. — Федора Фаддеевича нет. Он в другой стороне от Хребтовой. А новый охотовед на смену Марье Ивановне еще не прибыл.
— Как их наследник?
— Вопит любо-дорого. А Марья Ивановна сказала, мол, в той стороне не должно никого быть. Ближе есть один охотничек, Комолов Антон. Он заходил к егерю. Сообщил, что к Хребтовой направляется. Но ему того склона с кострами не увидеть. Понимаешь?
Район, о котором говорил Шаповалов, считался в промхозе чем-то вроде заказника, где шло естественное воспроизводство зверя. Располагался он между ближними, довольно бедными участками и дальними, куда охотничьи бригады доставлялись вертолетами на всю зиму. Летними месяцами там пока на мясного зверя не охотились: за морем телушка полушка, да дорог перевоз. Размышляя об услышанном, Семен Васильевич понимал, что начало лета — мертвый сезон в охоте. И лишь одна добыча могла интересовать промысловика — панты. «Убить панты», — как говаривали таежники, дело трудное, требующее большого умения и особой выдержки, но и доходное. Хорошие молодые, еще не окостеневшие рога изюбра, марала ли сотни рублей стоят. Ну, а какой целебной силой они обладают, как настойка из пант может восстановить силы уставшего человека, Шухов знал по своему самому первому выходу в тайгу, когда, уставший не в меру, выпил рюмку у лесничихи по прозвищу Лосиха. Потом уже узнал Семен Васильевич, сколь ценятся в медицине панты изюбров и разводимых в питомниках маралов. Лекарства из них при лечении многих болезней способствуют заживлению ран. И нет, пожалуй, лучшего средства для укрепления ослабевших сил. Не одну тысячу лет пользуются люди этим лекарством.
— Загадка-то в том, Семен Васильевич, — продолжал Шаповалов, — что не продано в те места ни единой лицензии. А что Комолов поблизости, так особая статья. Порадели, можно сказать…
— Это и для меня не секрет, — кивнул Шухов. — Только кто там так нахально безобразит?
— Да уж не местный. Чего нашим безобразить, когда на заработок жалоб нет…
— И то верно… А Серега, твой напарник, ногу потянул… Потому ты и решился сам туда один идти? Ко мне вот пришел.
Шаповалов потупился.
— Так кто ж знает, может, и не безобразят там, — тихо проговорил он. — Чего ж зря беспокоиться. Вон лонись, летом, сами знаете, пошли братья Панины, а там и не браконьерничали вовсе, а ученые насекомых отлавливали. Поди ж разберись. Столько всяких людей тайгой занимается, что скоро продыху не будет! Плюнь, ан на чей-нибудь воротник угодишь.
— И это верно… — кивнул Семен Васильевич. — Только не принял бы я всерьез твоих слов, коль Серега ноги действительно не повредил. Не дело охотнику за тайгу не заступиться.
— Оно конечно… — хмуро продолжал Шаповалов. — Однако один на один с лихим человеком встречаться… оно… и накладно выйдет. Мое дело донести…
— Тоже мне доносчик, — усмехнулся Шухов. — Твое ж охотничье добро, может, грабят.
— То-то и оно, что «может». А на дворе сенокос. А там, может, и не грабят…
«Что ж, при таких обстоятельствах не возразишь, — подумал старший лейтенант. — В селенье сейчас один день почти год скотину кормит. А идти туда да обратно — едва за полторы недели управишься. И рассуждать особо не приходится — идти надо. Добро еще по дороге удэгейцы встретятся. Они люди наблюдательные. На чужака в тайге у них особое чутье… Ждать нельзя! Если там кто-то убил панты и за ними только и пришел, скроется этот человек. Через Горное «чужаки» не проходили… Но могла какая-либо экспедиция изменить маршрут. С ними такое случается. Может быть, и миновал какой человек Горное стороной… Однако, может, не без ведома кого-нибудь из здешних… Комолова, скажем, того же… Только откуда у него знакомства на стороне?»