Горячие слезы текли по его лицу и капали с дрожащего подбородка:
— А Тяжкий Бобр убил мою мать. Он прогнал Волчью Котомку. Он убил младенца Танцующей Оленихи… а потом и ее тоже. Он злой. Он плохой и жестокий.
— Тссс! — Два Дыма побледнел и опустился на одно колено, чтобы заглянуть ребенку в глаза. — Тише, малыш. Беда и без того над тобой нависла. Тяжкий Бобр обладает властью. Он может поступать, как ему вздумается, и никто не осмеливается возражать. Ты должен молчать. Обещаешь? Ради меня? Ты ведь знаешь, что первой жертвой буду я. Ему только повод нужен, чтобы расправиться со мной.
Маленький Танцор смотрел на него нерешительным взглядом. Острая боль пронзила до глубины его измученную душу:
— Я ненавижу его. Я его убью. Слышишь, Тяжкий Бобр? Я тебя убью!
— Замолчи! — Два Дыма плотно закрыл ему рот рукой и боязливо оглянулся назад. — Никогда так не говори. Никогда. Твоя жизнь и так отстоит от смерти не дальше чем на бросок дротика. — Два Дыма с трудом сглотнул; руки его дрожали: — Обещай мне, что больше никогда не будешь так говорить. Обещай мне! А потом мы пойдем отыщем твою мать, и тогда увидишь, как глупо было думать, что она умерла.
Маленький Танцор посмотрел на него, едва сдерживая горе и гнев. Он решительно вытянул руку:
— Она лежит там.
— Пойдем посмотрим. Может, по пути мне удастся хоть немного тебя образумить. — И Два Дыма взял его за руку.
Маленький Танцор, даже не стараясь вести себя вежливо, оттолкнул руку бердаче и обреченно зашагал вперед. Слезы продолжали стекать по его щекам. Время от времени он останавливался и вытирал лицо грязным рукавом, чтобы хоть что-то видеть.
Ее образ все время вставал в его памяти. Вот она улыбается ему и что-то ласково говорит. В теплом свете очага видно, что на ее лице отражаются любовь и беспокойство о нем. Сколько раз ее нежные руки гладили его по голове, утешая и успокаивая, сколько раз лечили царапины и ссадины… Каким счастьем озарялось вдруг ее лицо, когда он завороженно внимал ее рассказам или с аппетитом ел похлебку, что она приготовила… А когда снова придет зима, кто же будет теперь заботливо укутывать его шкурами в холодные ночи? Кому сможет он пожаловаться, с кем посоветуется? Свет померк в его душе, оставив после себя кромешную непроницаемую черноту.
Старая рощица хлопковых деревьев уже несколько лет тому назад была повалена бурей. Дожди и ветры сняли со стволов кору. Потом яркое солнце до блеска выбелило гладкие стволы. Ветка Шалфея остановилась там, где самый толстый ствол расходился надвое. Тут она и лежала: казалось, что руки дерева баюкают ее, будто в колыбели. Голова откинулась назад, лицо озарено лучами солнца. Она казалась уставшей и беззащитной. Рядом лежала потрепанная сумка с инструментами для разделки туш и валялся кусок черного обсидиана. Солнце блестело на свежем сколе. Тут же лежал и тяжелый кремневый молоток.
Мухи уже вились жужжащим столбом над своей пищей — красной кровью, собравшейся маленькими лужицами в складках одежды.
Сильная рука стиснула плечо Маленького Танцора и потянула назад.
— Отправляйся назад в селение, — приказал Два Дыма. — Ну, что еще такое! Иди!
— Она перерезала себе вены на запястьях, Два Дыма. Я почувствовал это. Тогда-то меня и вырвало. Она перерезала вены и покинула меня одного. — Горячие слезы снова заструились по его щекам. — Почему она умерла? Почему она оставила меня одного? Ведь она нужна мне, Два Дыма. Мне нужно, чтобы она обнимала меня.
— Пойдем домой.
— Больно ей не было, — бормотал Маленький Танцор сквозь слезы. — Обсидиан ведь такой острый. Она отколола пластинку и вскрыла себе вены. И умерла. Два Дыма, почему мир так жесток к нам?
Рука, лежавшая на его плече, неумолимо повлекла его обратно.
Вдруг они остановились. Два Дыма обнял его и до боли сжал в объятии. Они плакали вместе — двое сирот. Но даже разделив горе с другом, мальчик никак не мог заполнить больно сосущую пустоту в своей душе.
Пусто. Так пусто…
Тяжкий Бобр заморгал и проснулся. Сквозь дымоходное отверстие он увидел кусочек голубого утреннего неба. Спал он плохо. Подобно привидению, бродящему в тумане, дух его матери непрерывно возникал в тени его снов. Он попытался вспомнить, что же она говорила ему.
Почему все женщины не могли быть такими же безупречными, как его мать? Бесконечная тоска по ней переполняла его. Ее он любил, как никакую другую женщину. Стоило ему заплакать, и она тут же прибегала к нему. Когда мальчишки дразнили его, она прогоняла их палкой. Стоило ему хоть слегка ушибиться, как она утешала его и нежила. Когда его отец стал возражать против этой непрерывной заботы и попытался заставить его играть со сверстниками, она со страшными ругательствами выгнала его из дому. Она неколебимой преградой стояла между ним и миром. Во всем Племени она одна понимала по-настоящему его страхи и нужды. Она обнаружила его особые дарования раньше, чем он сам открыл их в себе. Но после того, как она объяснила ему его величие, он уже не мог позабыть о нем.
— Ты избран, Тяжкий Бобр. Поэтому-то ты и отличаешься от остальных людей. Духи выбрали тебя, чтобы совершить нечто необыкновенное. Вот почему тебе трудно общаться с простыми людьми. Поэтому твои сверстники тебя дразнят и подстраивают тебе каверзы — они просто завидуют. Они понимают, какой ты одаренный и необыкновенный человек, и это раздражает их. С выдающимися людьми всегда так получается — те, кто лишен их талантов, не желают с ними знаться. Вот увидишь, в один прекрасный день ты будешь повелевать всеми.
Если бы все женщины обладали такой же способностью ясно видеть вещи в истинном свете! Насколько лучше был бы мир! Ему не пришлось бы прилагать столько стараний, чтобы вывести Племя на правильный путь.
Хотя уже много лет прошло с тех пор, как она умерла, он по-прежнему все время тосковал по ней. Сейчас ему уже и не вспомнить, когда она впервые пожаловалась на одышку. Сначала он не обращал внимания на эти жалобы: другие вещи занимали его тогда. Ему казалось, что она всегда будет рядом — сильная, не ведающая сомнений, знающая, как поступить. Мысль, что ее когда-нибудь не станет, казалась нелепой. Это она решила, что он должен жениться на Красной Яшме. Она сама обо всем договорилась с семьей невесты. И она оказалась, как всегда, права.
— Красная Яшма — вот девушка, которая тебе подходит, послушная. Она не будет из тебя все соки высасывать, как другие женщины. Она достойна быть твоей женой: она признает твою одаренность, но не завидует. Видишь ли, ведь именно из-за этого Танцующая Олениха, и Ветка Шалфея, да и другие тоже не хотят спать с тобой. Они боятся, вот в чем дело. С тобой им не удастся всем заправлять по своей прихоти, как они привыкли. Ты ведь их видел? Шляются туда-сюда, трясут бедрами и грудями, лишь бы внимание привлечь. Нет, тебе не годится жить с такими женщинами. Они все время будут стараться оттеснить тебя в тень. Но так как им все равно придется быть на вторых ролях, они будут из кожи вон лезть, лишь бы ты не был счастлив — больше-то им ничего не останется. Да еще бабьи склоки. Ты ведь знаешь, как женщины любят строить козни. Лишь бы только не все гладко шло! Посмотри, к примеру, на Терпкую Вишню. Замечал, как она всегда старается меня унизить при людях? Всегда найдет, в чем упрекнуть. Тебе ворчливая жена ни к чему. Тебе такая нужна, которая понимает, чего ты стоишь, — вот как Красная Яшма.