что я знала.
Не успели мои руки согреться в тёплой квартире, как мы снова выбрались на улицу. Подруга пошагала в совершенно незнакомом мне направлении, мне оставалось лишь послушно следовать за ней.
— Слушай, я тут заходила к Глебу… — начала я.
— Да я уже поняла, — Лина кивнула в сторону бумажного стаканчика с эмблемой «La Palette».
— В общем, вроде как он скоро позовёт Ингу погулять.
— Это здорово. Мне кажется, из них получилась бы хорошая пара. Он такой чуткий и уверенный, а она очень робкая и стеснительная. Да и темпераменты у них схожи.
— Согласна! А еще, они оба жуткие интеллектуалы. Уверена, эта парочка не соскучится вместе.
— Ага, но самое главное, Глеб уже давно не подросток, которому важны лишь внешность и отношения ну… ради факта наличия отношений. Хотя Инга у нас и супер милашка, ты же знаешь, какая она ранимая. И чувствует себя комфортно лишь в беседе, в которой всегда на коне. Глеб должен это понять.
— Ты права, — закивала я в ответ.
— О, мы почти пришли, — неожиданно воскликнула спутница.
Раньше я полагала, что знаю все места в Солярисе, но я ошибалась. Улица, на которую мы повернули, была мне совершенно незнакома.
— Нам сюда, — добавила подруга, направляясь к небольшому зелёному зданию.
Со стороны он выглядел как самый обычный многоквартирный дом. Здесь имелись большие окна и двери, ведущие в подъезд. Никаких табличек и вывесок, которые могли бы дать мне подсказку. А еще полная тишина. По крайней мере, мне так казалось, пока Лина не открыла огромную железную дверь, и мы не вошли.
Внутри помещение оказалось гораздо просторнее, чем представлялось снаружи. По всей видимости, хозяева снесли несколько стен, освободив большую часть пространства под фойе. Большие окна, так приглянувшиеся мне на улице, были плотно занавешены бордовыми шторами. А стены выкрашены в такой же винный оттенок. На каждой из них висело множество электрических подсвечников, умело стилизованных под девятнадцатый век.
Пока я, словно последняя зевака, пялилась на чудно выкрашенный потолок, Лина преодолела холл и подошла к стойке администратора. Я поплелась следом, не отрывая взгляда от узора на входном коврике. Всё здесь было таким чудны́м!
— Полина Солмей? — спросила худощавая дама, с длинными русыми волосами.
— Просто Лина, — улыбнулась подруга, практически не выдавая внутреннего напряжения.
Сколько я себя помнила, практически никто не называл её полным именем, также как и меня. Еще в детстве, мама приучила девушку к ласковому «Лина», а подруга так привыкла, что перестала отзываться на полное имя. С тех пор прошло много лет, и пусть её мамы давно нет в живых, Лина до сих пор не признаёт полного имени. Говорит, что оно будто не её, чужое. Порой, кто-то из новых учителей может назвать её «Полина», но затем быстро переходит на привычную всем сокращённую версию.
— Можете снимать верхнюю одежду, вот бахилы и очки, — администратор протянула нам две пары бахил и двое прозрачных пластиков очков, так сильно похожих на строительные. — У вас зал номер три. Это прямо по коридору, затем налево.
Мы поблагодарили женщину и забрали из её рук всё необходимое.
— Пойдём, — кивнула подруга в сторону большого бархатного дивана.
Меня прямо-таки распирало от любопытства, но я сдерживалась.
Изо всех сил.
— Слушай, может, ты хоть что-нибудь объяснишь? А то я вообще ничего не понимаю! — умоляюще воскликнула я.
— Ладно, — ухмыльнулась подруга. — Думаю, больше нет смысла от тебя что-то скрывать. Особенно учитывая то, что через минуту ты сама всё увидишь.
Она вздохнула.
— В общем, я подумала, что у тебя столько всего накопилось за эти дни, что тебе просто необходимо выпустить пар…
— И? — уточнила я, всё еще не понимая, к чему она клонит.
Оставив верхнюю одежду в общей комнате, мы направились прямо по коридору, на который указала администратор.
— Я долго ломала голову, как это лучше провернуть. Лучше, в смысле продуктивно, но без риска для чужой и нашей жизни. Вот тут Кира и рассказала мне про это место, я уверена тебе оно понравится, — на последних словах подруга отворила дверь с табличкой «Зал три», впуская меня внутрь.
Помещение было размером с самую обычную комнату, её стены были отделаны штукатуркой белого цвета. С одной стороны возвышалось такое же большое окно, как и в фойе, но в этот раз оно было открыто и служило источником света для всего помещения. С другой стороны, вся стена была покрыта толстым металлическим листом, выкрашенным под серебро. Но самой причудливой деталью во всей комнате оказалась длинная столешница, разделяющая комнату н две части. На ней красовались несколько стопок стеклянной посуды разных оттенков, особенно ярко выделяющихся на фоне белоснежных стен. Здесь были и маленькие блюдца, и большие кружки, и даже несколько бокалов.
— Это то, что я думаю? — воскликнула я, широко раскрыв глаза. — Мы будем бить посуду?
— Именно! Ты всё правильно поняла, — подмигнула Лина.
— Круто! — я не сдержала прыжка и радостно хлопнула в ладоши. — Я такое только по телевизору видела!
— Ну вот, а теперь ты сама сможешь всё испытать. Я подумала, это то, что нужно.
— Сейчас проверим, — улыбнулась я, надевая очки и подходя ближе к ряду стаканов. — Так значит, нужно запустить посуду вон в ту стену? — я указала ладонью в сторону серебристого листа.
— Думаю да, — хихикнула Лина.
— Давай вместе? — предложила я.
— Давай, — поддержала подруга. — Только, чур, та желтая тарелка моя.
— Ой, да пожалуйста, мне вон та розовая больше не нравится, — засмеялась я, беря малиновое блюдце.
— Раз…два…три! — крикнула Лина, и мы дружно запустили посуду в стену. Та незамедлительно разлетелась на мелкие кусочки.
Не успели мы взять по второму снаряду, как я услышала негромкую музыку и обернулась. Оказывается, всё это время возле двери находились две невысокие колонки. Просто при входе мы так сильно залюбовались стеклянным инвентарём, что не обратили на них внимания. Подойдя вплотную к одной из них, я покрутила кнопку динамика, увеличивая громкость.
— Не слишком громко? — крикнула Лина, стараясь перекричать очередной попсовый хит.
— Думаю, то что нужно, мы же пришли выпускать пар, так почему бы не с песней?
Подруга засмеялась, и мы продолжили уничтожать разноцветную утварь.
Глава 9.2
Спустя тридцать минут вся посуда была перебита. Пол устилали сотни цветных осколков, мы даже немного запыхались и раскраснелись. Быстро войдя в раж, я начала метать посуду с особой силой. Первым делом проявилась злоба, потом обида, затем одиночество, но с каждой разбитой чашкой, с каждым разбитым блюдцем они таяли, словно снежинки на ладони. Комок, плотно спутавшийся у меня в животе,