держал все в себе. Я никогда не думал, что Шей будет тем человеком, которому я откроюсь, но я рассказал ей свою тайну в надежде, что она меня не осудит.
Она этого не сделала. Осуждение всегда легко заметить – в словах, движениях, взгляде. Но в глазах Шей не было ничего, кроме искренности. Я не знал, как сильно нуждался в ее искренности, пока она мне ее не дала.
– Почему ты чувствуешь себя подавленным? – спросила она.
– Не знаю, – признался я, и слова эхом отдались у меня в голове.
Я был похож на дядю больше, чем мне бы того хотелось. Часто мне казалось, что некоторые из его темных демонов вселились в меня. Может быть, эта тоска была заложена в моих генах.
Каждый день я чувствовал, как сражаюсь с депрессией.
Депрессия.
Почему это слово кажется таким тяжелым?
Почему оно заставляет меня чувствовать себя таким неудачником?
Я боролся за то, чтобы меня не поглотил мой собственный разум, и это было изнурительной битвой. Я бы хотел, чтобы в школе нам говорили о депрессии. Я бы хотел, чтобы нам давали советы и рекомендации, как не погрязнуть во тьме. Вместо этого мы решали алгебраические уравнения. Не могу дождаться, когда это наконец мне пригодится.
– У тебя депрессия? – спросила она.
Она задала вопрос так, словно это не был заряженный пистолет, направленный прямо мне в лицо.
– Нет, – солгал я.
Я всегда об этом лгал. Люди смотрят на тебя по-другому, если знают, что у тебя депрессия, – особенно когда твой образ жизни создает впечатление, что тебе совсем не о чем грустить. Я знал это на собственном опыте – узнав о депрессии Ланса, я посмотрел на него иначе. Это происходит само собой. Когда человек, которого ты любишь, сломлен, ты видишь его трещины каждый раз, когда он рядом, и единственное, чего тебе хочется, – найти способ их склеить.
– Ты всегда лжешь, когда отвечаешь на этот вопрос?
– Нет, – честно сказал я. – Мне не приходилось лгать, потому что никто и никогда меня не спрашивал.
– Ты не захочешь со мной общаться. Я задаю много прямых вопросов и не люблю подслащивать горькую пилюлю.
– Ну и хорошо. Я бы не хотел заболеть диабетом. К тому же я ничего не приукрашиваю. Мне не хватает на это сил.
Некоторое время она смотрела на меня, наклонив голову и делая мысленные заметки.
Затем она заговорила:
– Я должна вернуться в дом кузины, прежде чем она заметит, что я ушла.
– Да, конечно.
Я хотел, чтобы она осталась еще ненадолго. Нам даже не нужно было разговаривать. Мы могли бы просто посидеть в тишине – этого мне было бы достаточно. Но она мне не принадлежала.
Беспокойство об отце все еще прожигало ее изнутри, и у нее было полное право грустить. Ланс тоже боролся с алкоголизмом, и это стало основной причиной его смерти, так что я знал, насколько это серьезно.
Я не пытался заставить ее забыть о грусти. Я позволил ей в полной мере чувствовать то, что она чувствовала.
По дороге мы проехали мимо парка, и Шей быстро меня окликнула:
– Мы можем ненадолго здесь остановиться?
Я поднял бровь.
– Зачем?
– Хочу кое-что увидеть.
Я остановил машину, припарковался, и мы оба вышли на улицу. Теперь настала моя очередь ей довериться. Мы шли через парк по тропинке, и создавалось впечатление, что Шей ищет какую-то определенную вещь.
Когда мы добрались до места, где росли две огромные ивы, Шей приблизилась к деревьям и провела пальцами по коре. Два дерева соединялись, вплетаясь друг в друга так, словно им было предначертано стать одним целым. Чем ближе я подходил к стволу, тем отчетливее видел множество надрезов на его коре.
– Оно называется деревом влюбленных, – сказала Шей, продолжая что-то искать. – Легенда гласит, что если влюбленные вырезают на коре этого дерева свои инициалы, то их любовь будет длиться вечно. Моя семья делает так уже несколько поколений.
– Это банально, – пробормотал я.
Но вообще-то довольно круто.
– Мне нравится, – ответила она. – Точнее, нравилось.
Она остановилась, когда нашла инициалы:
КАМ и КДГ
Прежде чем я успел задать ей вопрос о том, чьи это имена, Шей полезла в карман, достала связку ключей и начала выцарапывать буквы.
– Воу, воу, воу, полегче, – крикнул я, схватив ее за талию и потянув на себя.
Несмотря на свое телосложение, она была сильной. Она вырвалась из моей хватки и снова принялась кромсать кору.
Я снова схватил ее, на этот раз крепче, и развернул лицом к себе.
– Какого черта ты творишь, Цыпа? Ты не можешь просто взять и разрушить чье-то счастье.
– Нет, я должна. Легенда гласит, что их любовь будет длиться вечно, а не то, что они будут счастливы, а мои родители несчастны. Они попали в эту чертову петлю, и я должна ее прервать.
Это разбило мое холодное сердце. Ее трясло, когда она рвалась к дереву, но я ее не отпускал. Я не мог. Я обнимал ее, а она плакала, разбиваясь на части.
– Это дерево не дар, это проклятие, и моя мама никогда не сможет отпустить папу, пока здесь есть их имена. Так же, как моя бабушка была привязана к моему деду, так же, как мои прадедушки и прабабушки. Это дерево проклято. Я должна стереть их имена, – кричала она.
– Шей, – прошептал я, чувствуя, как дрожит мой голос. – Шей, послушай меня. Даже если ты сотрешь эти буквы, твои родители не станут другими людьми.
– Может быть, это сработает. Может быть, это дерево – часть какого-то проклятия или… может быть… может быть… может быть…
Она уронила ключи на землю и зарыдала в моих объятиях. Я не знал, что сказать. Я не знал, как заставить ее почувствовать себя лучше, поэтому просто стоял и держал ее, пока ее сердце разбивалось на миллионы осколков.
Я так долго ненавидел ее, думая, что она Маленькая Мисс Совершенство. Я ненавидел ее счастье. Я ненавидел ее, потому что у меня были шрамы, а у нее их не было, а теперь, думая об этом, я чувствовал себя чертовым идиотом. Оказалось, что у всех есть шрамы. У каждого есть свои трещины и порезы, кровоточащие каждую ночь. Некоторым людям просто удается их скрывать.
Она схватилась за мою кофту, прижавшись к моей груди, а я держал ее так, словно никогда не собирался отпускать. Она дрожала в моих объятьях, и мое сердце растаяло – из-за нее, из-за ее боли, из-за ее страданий. Наконец, успокоившись, она смущенно отстранилась. Вытерев нос