Читать интересную книгу Даниил Галицкий - Антон Хижняк

Только теперь почувствовал Иванко усталость, одеревенела правая рука, ноет плечо. Он оборачивается и, удивленный, пятится назад. Сколько людей собралось!

Смущенный Иванко улыбается и низко кланяется Якуну.

— Спасибо тебе… Хорошая кузница у тебя. — Подает ему меч. — Вот меч… готов… надобно только закалить и рукоять закончить.

Якун осторожно берет меч, осмотрев его, передает длинноусому. Тот поправляет тряпку, крепко сжимает меч в руках, поворачивает во все стороны.

— Умелец! — тихо произносит он. — Поклон тебе, — склоняет голову старик. — Что скажешь, Якун?

— Умелец! Умелец! — скороговоркой выпаливает Якун и радостно обнимает Иванку. — Побольше таких кузнецов — мечей у русских будет много.

— А будет мечей у русских много — враг задрожит! — кричит Микула. — Иванко! Я мыслил, что ты только мед пить умеешь, а ты и мечи куешь! И от воинов тебе поклон. — Микула наклонил голову до самой земли. — А этот меч… подари мне, Иванко.

Смущенный Иванко поглядывал то на Якуна, то на Микулу, не зная, что ответить.

— Дари! Дари! — кричит Якун Иванке. — Твой меч будет, — поворачивается он к Микуле. — Я доделаю. То все едино, что Иванко.

Вокруг ни одного галичанина, где же они? Иванко вспомнил, что пришел сюда один. Хоть и нет близко земляков, разве ему плохо здесь, разве он одинок? Такие родные, такие близкие эти новгородцы!

— Иванко! — восклицает Микула и словно клещами сжимает его руку. — Сегодня я буду тебя потчевать. За такой подарок десять корчаг меду выпьем.

Якун лукаво улыбается. Откуда же такие деньги у веселого парня? Десять корчаг! Эка хватил Микула! Но коль сказал «десять корчаг» — пусть будет десять. Надо выручать веселого дружинника.

— А нас не кличешь? — спрашивает он Микулу.

— Вас? Всех зову!

— Пойдем выпьем за галицкого кузнеца Иванку, — кричит Якун. — Ты не будешь перечить? — трогает он Иванку за локоть.

Перечить? Не шутит ли Якун? Почему же не согласиться? Иванко радостно улыбается в ответ.

— Иванко не перечит. Пойдет! Пусть зовет Микула, — неугомонно басом рокочет Якун.

— Зову! Пошли!

Выйдя из кузницы, Иванко глубоко, полной грудью вдыхая свежий воздух, отправился с новгородцами на Торг, к медовару Михайле.

Не только Иванко встретил у новых друзей такую искренность и сердечность. Все галичане разбрелись по Новгороду, как по давно знакомому городу, и каждый нашел себе приятелей. Но никто не искал того, чем интересовался Кирилл. Его привлекали книги, он хотел видеть, как их пишут; хотел увидеть дивные рукописи, каких не было ни в Галиче, ни во Владимире. И он скоро столкнулся с молодым списателем Матвеем, почти своим ровесником.

Матвей работал в книгохранилище при Софийском соборе. С утра и до ночи сидел он, согнувшись за узеньким столом, и переписывал книги. Он был не один. В длинной неприветливой горнице таких писцов сидело человек двадцать. Все они прилепились возле окон и непрерывно скрипели гусиными перьями. Много интересного показал Матвей Кириллу — как делают чернила, как выбирают самые лучшие перья, как готовятся красные, синие, голубые краски для разрисовывания книг. Кирилл внимательно слушал все рассказы Матвея, но выразил желание заглянуть в книги, почитать их.

— А это не у нас, мы только переписываем, — покашливая, слабым голосом поведал Матвей. — А ты попроси дьяка Андриана, он надзиратель за книгами. Но он злой человек, насмешник и сквернословец. — Робкий Матвей отвернулся и перекрестился. — И над нами он потешается, всякие прозвища придумывает. И меня дразнит, называет немой щукой — по той причине, что я худой и мало разговариваю. А я боюсь всех. Мать моя говорит, чтоб я никому не перечил, всех слушался, а то выгонят, и нечего есть будет.

Кирилл пожалел беззащитного, забитого отрока и дал ему двадцать ногат из своего ничтожного запаса, решив несколько дней не покупать рыбы, а довольствоваться во время ужина хлебом и водой. К тому же на Алексеевом подворье всем гостям давали такие сытные обеды, что можно было незаметно спрятать под кафтан добрую краюху хлеба и принести сюда. Как бывал рад Матвей этому хлебу! Он осторожно заворачивал его в чистенькую тряпочку и растроганно шептал:

— Это я матери понесу.

Хотя и робким был Матвей, но все же отважился привести Кирилла к Андриану. Кирилл был благодарен ему за это. Какие богатства тут увидел! Сначала Андриан показался и впрямь нелюдимым. Надменный сидел он в пропахшей пылью и мышами, отгороженной от всего помещения комнате. Вокруг, вдоль стен, на широких полках под самый потолок, одна за другой стояли книги.

Приметным было иссиня-красное пучеглазое лицо Андриана. Его приплюснутый нос торчал между нависшими, одутловатыми щеками; под глазами пухлые мешки, взгляд пустой, стеклянный.

— Щука карася привела. Ну-ка, повернись, карась, покажи, что у тебя на спине! — пренебрежительно проскрипел Андриан.

— Я не карась, — робко сказал Кирилл.

Но и этот скромный ответ показался, хозяину дерзостью.

— Прочь отсюда! — вскочил Андриан со скамьи.

Удивительно, что пугливый Матвей на этот раз не растерялся, а смело отвечал сердитому монаху;

— То Кирилл, он из Галича.

Андриан моментально обмяк, суровость его как рукой сняло. Он поманил к себе Кирилла:

— Иди ко мне. Ты из Галича? Ты и князя Даниила видел? Здрав буди.

Увидев, что все закончилось благополучно, Матвей незаметно вышел.

Кирилл учтиво поклонился.

— Видел. Как не видеть!

— Садись сюда. — Андриан подвинул книги, освободив на скамье место для Кирилла и для себя. — И я бы там был, да не привелось. Еще в ту пору, когда Роман, отец Даниила, в Новгороде был. — Андриан задумался. — Давно то было, без двух полста лет. Молодым я был, таким, как ты. Уходил Роман на Волынь и говорил: «Поедем со мной, писцы мне нужны». Собрался я, но не поехал — лихорадка била. Да что ты, как воробей на ветке, с краешку прицепился? Садись на скамью. — Он взял Кирилла за плечи и подвинул к стене. — Вот так. Выходит, что мы с тобой земляки — ты оттуда приехал, а я туда собирался ехать.

…Теперь Кирилл целыми днями пропадал у Андриана, перебирал книги, перечитывал их. Монах сидел в дубовом кресле, сделанном им самим, и все время бормотал, радуясь внимательному слушателю.

— Так мне удобно сидеть, — откинувшись на грубо отесанную спинку, говорил он. — Одышка меня мучит, в груди что-то болит. До того щеки отекают и глаза пухнут, что глядеть невмоготу. Тут я и живу и сплю вон там, — он указал в уголок светлицы, на деревянный настил, зажатый между книжными полками. — Говорят, что злой я. Но не зол я — то хворь меня донимает, от этого и ненавижу всех. Востер на слово — это так. А зла никому не причинил. Потешаются люди надо мной, пучеглазым обзывают, а я и огрызаюсь. Книги, сынок, читай. Есть у нас такие, что у вас и не сыщешь, — еще никто их не переписывал.

— Мне бы о чужих странах, отче, — попросил Кирилл.

— Возьми «Сказание о святой Софии в Цареграде» — там, на верхней полке, справа, лежит…

Кирилл приставил лесенку и достал толстую книгу, оправленную в переплет из телячьей кожи.

— Почитай, там много интересного есть. Купцы наши не раз бывали в Цареграде. Уважают там купцов русских за честность в торговле и русские добротные товары. А сие — слава земли Русской. Видели купцы, как там люди живут, и все то писцы из уст их записали.

Кирилл до самого позднего вечера читал, расспрашивая Андриана о том, что ему было непонятно.

— Вишь, как любопытно тебе! Читай, Кирилл. Завтра покажу еще одну книгу, написанную нашим новгородцем. Недавно, десять лет, как сделана.

На следующий день Кирилл прибежал к Андриану рано-ранехонько — не спалось от нетерпения, хотелось поскорее увидеть расхваленную Андрианом книгу.

— Гляди, я уже приготовил, — промолвил Андриан, как только Кирилл переступил порог.

Кирилл увидел на столе такую же толстую книгу, как и вчера. Осторожно поднял оправу и вслух прочел на первом листе:

— «Книга-паломник». О чем сие?

— А это боярин Добрыня Ядрейкович в странствии был, в Цареграде жил и все то списал в книгу. Недавно были там наши и молвят, что в том Цареграде разрушены дома многие, в сей книге описанные…

— Крестоносцы разрушили? — спросил Кирилл, листая шершавые страницы.

— Они. А ты ведаешь о них?

— Ведаю. Стары люди говорили, что император цареградский бежал от крестоносцев на Русь, в Галиче спасался.

— Про тот Цареград вся книга исписана.

Кирилл не знал, как и благодарить Андриана за такие книги, — столь много нового узнавал из них.

— За что благодарение? За то, что ты сам читал? — с напускной строгостью, улыбаясь, протестовал Андриан. — Для того и писано, чтоб читали. А мне радостно за тебя — ты книголюб вельми великий, мало я таких видел.