— А что? — встрепенулся пан Бутля.
— Д-да ничего! Едут пять оборванцев, грязных, н-небритых, на заморенных конях. Зато при сабельках. К-кто ж не притаится?
— Эх! — тряхнул бородой Лекса. — Что за время нынче... того-этого... несуразное! Раньше так гостей не встречали. По-любому!
— Да неужто они лицо духовного звания не различают? — возмутился Лодзейко.
— Ага! — рассмеялся Юржик. — Лицо духовного звания! А может, ты убил какого пономаря и стянул с него скуфью да подрясник?
— Да что ж ты говоришь такое?! — Пономарь всплеснул ладонями. — Это ж инфамия какая! Как можно?..
— Т-тихо! — поднял руку с плетью пан Войцек. — Вижу я хозяев. Во-о-он они прячутся.
Он указал в сторону построек, до которых оставалось не более полета стрелы. Там за распахнутым ставнем мелькнул рукав темно-серого жупана. У ворот конюшни, за копной сена, тоже замечалось шевеление. Ендреку показалось, что он различил дугу самострела и чуть повыше сосредоточенное лицо. Это навевало грустные мысли. Если посадить двоих метких стрелков — одного в шинке, одного у конюшни, дать им сноровистых заряжающих — малочисленная хэвра даже до ворот не доедет. Не говоря уже об их отряде.
— Хорошо засели, — подтвердил его догадки пан Юржик. — Опытные, видать.
— Д-да и место... — согласился Меченый.
В самом деле, шинок стоял на расчищенном от ближнего березняка месте. Кусты тоже выкорчеваны — втихую не подберешься. Хоровский тракт, который здешние жители называли по другой конечной точке Искоростянским, просматривался на добрых три стрелища. Впрочем, в опасной близости от Стрыпы по-иному жить и нельзя. Беспечные погибают от стрел гаутских.
— И что будем делать? — спросил Бутля.
— Н-ничего. Ты что, штурмовать собрался или п-п-переночевать?
— Да уж, ясен пень, на приступ не пойду!
— Т-тогда руки на виду держи, и поехали. Да. Н-н-насчет рук, это ко всем. П-понятно?
— Чего уж не понять... того-этого... — за всех ответил Лекса.
Постоялый двор постепенно приближался.
Кони размеренно вышагивали. Всадники опасались резких движений.
Ендрек блаженно подставил щеку под лучи осеннего солнца. Теперь до пашня, пожалуй, тепла не будет. Придется ловить жалкие крохи.
Над дорогой царила тишина.
Собаки не лаяли. Хотя, несомненно, при шинке кормилась хотя бы пара, не считая приплода. Далеченько, аж в березняке, застрекотала сорока и смолкла, словно испугавшись собственной наглости.
Ворота постоялого двора перегораживала толстая жердь. Не всякий кметь в одиночку отодвинет. Это означало, что или хозяин шинка мужик здоровый, или среди слуг имеются силачи не хуже Лексы.
— Эгей! Добрые люди! — крикнул пан Юржик. — Что ж вы от постояльцев запираетесь?
— Постояльцев? — ответил хриплый голос из-за ставня. — Не похожи вы на честных проезжих.
— Как не похожи? — Пан Юржик аж задохнулся от возмущения. — Я — шляхтич в шестнадцатом колене! А вот и пан Кжесислав! — Так, памятуя о неудачном приключении в Жорнище, они сговорились между собой звать пана Войцека. — Пан Кжесислав вообще ясновельможный!
— Ага, только пообтрепались в дороге! — Обладатель хриплого голоса не испытывал, похоже, особого почтения к шляхетскому происхождению кого бы то ни было.
— Правда твоя, добрый человек. Пообтрепались. Едем издалека. Долго.
— А по дороге грабим потихоньку... Езжайте дальше, круки, будь вы хоть трижды шляхтичи!
— Мы не круки! — Даже добродушный пан Юржик побелел от ярости от сравнения с «благородным» разбойником. Решил применить самый последний довод, приберегаемый на крайний случай. — Мы из Жорнища выбрались!
— Да ну? — Нельзя сказать, чтоб человек за ставнем сильно удивился или восхитился, скорее в его голосе звучала неприкрытая ирония. — И что с того?
— Так вы еще не слыхали? Аранки Жорнище сожгли!
— Слыхали. Как не слыхать. Потому-то мне и невдомек — как же вы выбрались?
— Да вот так и выбрались. На коней попрыгали и удрали. Ты не думай, добрый человек, мы не грабители. С нами вот пономарь — божий человек, — пан Бутля указал на Лодзейко. — Он из Тесова. Лекса сам из Хоровского воеводства будет. Местный стало быть...
— Откуда будешь борода? — тут же обратился голос к Лексе.
— Дык... того-этого... неподалеку от Кудельки жил я, — отозвался тот. — Про Куделькину колдобину слыхал, нет?
— Слыхал, как не слыхать. Ты ее копал, что ли?
— Нет... того-этого... а вот застревать приходилось.
Невидимый собеседник отрывисто хохотнул. Скорее всего, он знал о Куделькиной колдобине не понаслышке.
— Ну, а молодой кем будет?
— Молодой? Он студиозус. Родом из Выгова, но обучение проходит в самом Руттердахе! — Пан Бутля поднял кверху палец. — Ученый человек. Медикус.
— Медикус? — заинтересовался хрипатый. — А пусть скажет мне, коли медикус, чего мне пить, чтоб брюхо не пучило?
Ендрек пожал плечами:
— Укропа с мятой завари да попей. Чего тут хитрого?
— Ха! Это у нас каждая бабка-травница знает. Ты такое средство скажи, чтоб по-настоящему проняло!
— Я-то тебе подскажу. А где ты возьмешь эти травки? Бери то, что растет под ногами.
За ставнем помолчали.
— Сразу ученого человек видно. Отбрил так обрил, — наконец проговорил хрипатый. — Ну, а скажем, грудной сбор. Чтоб не перхать, значится.
— Подорожник, солодка, мать-и-мачеха... Ее еще ранником, бывало, зовут. Завари кипятком, дай отстояться. Пей три раза в день. Утром, в обед и перед сном.
— Да? Ну, благодарствуй, медикус. Воспользуюсь.
— Ну, ты хитрован, добрый человек! — воскликнул пан Юржик. — Люди, знаешь, деньги платят, чтоб им средство какое от хвори прописали. А ты сразу от двух болячек выяснил и нас же у ворот держишь!
Хрипатый расхохотался в голос. Крикнул сквозь смех:
— Збышек! Злавек! Выходите! Открывайте ворота — гости у нас!
Из-за кучи сена поднялся широкоплечий парень лет пятнадцати-шестнадцати. Простое широкое лицо. Соломенные вихры и мелкие веснушки. Второй вышел из-за боковой пристройки к шинку — скорее всего, входа в погреб. Точная копия первого. Близнецы, сразу видно. У обоих в руках были взведенные и заряженные самострелы.
Первый бросил второму на руки свой самострел, подошел к воротам и, поднатужившись, снял жердь.
— Прошу, паны, заезжайте!
Пока они въезжали во двор и спешивались, на крыльце появился и хозяин шинка. Такой же светловолосый и веснушчатый, как братья, только с заметной проседью в бороде. Отличала его выправка и гордый разворот плеч, но хромал мужик сильно на левую ногу. Прямо-таки припадал при ходьбе.
— Милости прошу, панове! — Он сдержанно, с достоинством поклонился. Широко улыбнулся. — Гостям всегда рады.
При первых же звуках его голоса стало ясно, кто разговаривал с паном Бутлей через окно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});