Самодельный глушитель уже не годился, поэтому он прихватил подушку из спальни родителей. Через нее убил Эрика, пятнадцатилетнего сына Луиса и Роды, прежде чем тот успел толком проснуться.
Покончив с этими тремя, Блэквуд остался один на один с семнадцатилетней Шейрон Солленберг. Потом вскрытие определило, что девушку застрелили через четыре часа после смерти брата.
От унижений и жестокостей, которые согласно результатам вскрытия пришлось вытерпеть девушке в течение этих четырех часов, замутило даже детективов отдела расследования убийств, которые, казалось бы, повидали всякое, но дикость и изобретательность этого монстра существенно расширили их кругозор.
Ее страдания не закончились и когда Блэквуд выстрелил в нее. Анализ взятых из раны тканей свидетельствовал, что умерла девушка примерно через полчаса.
Три обертки и следы шоколада на обивке показали, что ее убийца сел в кресло и съел три батончика «Аменд Джой», наблюдая, как жизнь уходит из Шейрон. Кровь на обертках говорила, что он не помыл руки перед тем, как закусить.
Как и все тела в доме Вальдано, четырех Солленбергов оставили с черными четвертаками, приклеенными к глазам, дисками из высушенных экскрементов во рту и яйцами, лишенными исходного содержимого, в связанных руках.
Двадцать лет спустя в другом большом городе жили тысячи семей, состоящих из отца, матери, дочери и сына. И не представлялось возможным определить, какая из них приговорена к смерти.
Более того, убийца мог выбрать семью с пятью членами, а не с четырьмя, с двумя или даже тремя дочерьми. В конце концов, овдовевшая тетушка, которая погибла в доме Вальдано, двадцатью годами позже стала бабушкой в доме Лукасов, да и возраст Вальдано не совпадал с возрастом Лукасов. Способ убийства и некоторые другие подробности не изменились, но о полной идентичности преступлений речь не шла.
Полиции всего штата не хватило бы для того, чтобы вести скрытое наблюдение за всеми семьями, которые могли стать мишенью.
Когда сентябрь плавно перетек в октябрь, деревья сменили летнюю зелень на осенние наряды. Пурпурные буки стали ярко-медными, фризии — более оранжевыми. В серебристой листве тополей добавилось золота, в кроне огромного дуба, который рос в южной части участка Кальвино, — багрянца.
Ближе к вечеру четвертого октября, накануне роковой даты, когда Джон вернулся домой вроде бы с работы, весь дом преобразился. Джон почувствовал разницу, едва вышел из автомобиля в подземном гараже. Воздух стал свежее, всё вокруг — чище, будто ветром унесло болотный туман. И ощущение это только усилилось, когда он поднялся в дом.
Снедаемый тревогой, ранее он и не замечал, какой давящей стала атмосфера в доме. Долгие недели комнаты выглядели не такими уютными, как прежде, люстры, торшеры, бра светили тускло, картины не подходили одна к другой и к мебели. И хотя в воздухе не воняло мочой Билли Лукаса, он стал затхлым, как загустевший от пыли и истории воздух старого музея. Джон осознал все это только теперь, на контрасте, потому что дом вновь сиял и светился радушием.
Возможно, никто другой так остро не почувствовал эту перемену, как Джон, поскольку только он подозревал — хорошо, знал, — что двадцать один день тому назад что-то вошло в дом, приехав с ним из больницы штата. Если Никки и дети не отдавали себе отчета в том, что дом накрывало темное облако, которое теперь рассеялось, то они все равно почувствовали разницу, потому что за обедом вели себя живее и радостнее, чем многие дни до этого. За столом не умолкал веселый, остроумный разговор.
Еда казалась вкуснее, вино — лучше, и не потому, что Уолтер и Имоджин превзошли себя: они всегда придерживались самых высоких стандартов. Просто вернувшаяся атмосфера радости, ранее царившая в доме, стала дополнительной приправой, которая улучшала вкус всех блюд. Если что-то потустороннее и провело в доме последние три недели, то теперь оно, безусловно, отбыло.
Как только Джон убедил себя признать неведомое, согласиться с тем, что злобный призрак может каким-то образом проникнуть в этот мир и вернуться в его жизнь, он представлял себе, что этот призрак будет все чаще давать о себе знать, как это описывалось в книгах и показывалось в фильмах. Сначала редким странностям находились более-менее логичные объяснения, потом этих странностей, все более страшных, прибавлялось, пока в финале ужас не открывался во всей своей истинной ярости и дом, где поселился призрак, не превращался в ад на земле. Раньше ему не приходила в голову мысль, что призрак может и исчезнуть на пути к финалу, что на отношениях между ним и людьми, живущими в доме, где он поселился, может сказаться скука и безразличие, как сказываются они на отношениях живых людей.
Джон лелеял эту надежду, пока ел суп и, отчасти, второе, но задолго до десерта понял, что призрак, поселившийся в их доме, ушел не навсегда. Как бы ни путешествовали призраки, с помощью магии или лунного света, автомобилей или собственной злобы, этот отправился на поиски следующего Билли Лукаса, перчатки, в которой он мог укрыться, чтобы убить еще одну семью. И по завершении кровавой церемонии призрак вернется.
29
Мейс Волкер — посыльный и вор. Теперь тридцатилетний, он с девятнадцати лет развозит цветы для цветочного магазина, а ворует с одиннадцати. Его никогда не ловили, на него даже не падало подозрение, потому что природа даровала ему открытое лицо, мелодичный голос и бесстрашие, и все эти элементы обмана он использует так же искусно, как гастролирующий пианист — свои руки.
Мейс ворует в магазинах, обчищает карманы, залезает в дома. Крадет не ради денег, а потому, что ловит от этого кайф. Украденные деньги и вещи доставляют ему физическое наслаждение, таких ощущений он не получает даже от поглаживания бархатистой кожи какой-нибудь красотки. Нет, он не получает оргазма, лаская украденные деньги, но сильно возбуждается от прикосновений к ним, иногда часами дразнит себя, разжигая желание, простыми поглаживаниями украденных десяток и двадцаток. Психиатр, возможно, запишет Мейса в фетишисты. У него было несколько подружек, но только потому, что он мог многое у них украсть: деньги и вещи, честь, и надежду, и самоуважение. Обычно же он обращается к проституткам, потому что самый лучший для него секс — украсть деньги, только что заплаченные за оказанные услуги.
В Мейса Волкера можно попасть через десять дверей — его чувствительные и вороватые подушечки пальцев.
Дважды в неделю он приносит цветы в дом Кальвино, розы в студию Николетты, иногда и на обеденный стол. Четвертого октября, около пяти вечера, он привез тридцать желтых, с длинными стеблями роз для студии художницы, каждые десять в отдельной пластиковой упаковке. Им не овладевают, когда он звонит в дверь, но прикосновения указательного пальца к кнопке звонка достаточно, чтобы его узнали и захотели.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});