нашего королевства, - воскликнул он, - хоть злодеи и наказаны, их казнь не возместит всей тяжести нашей утраты. Больше чем кто-либо еще я виню себя за эту смерть – я ведь подозревал, я спешил как только мог – и все же мне не хватило лишь мига, чтобы успеть спасти моего любимого брата. С волнением сердца я думаю о том, какой удар постигнет моего отца, когда он вернется с победой из земель язычников. Но я, как его сын, обещаю всем вам, что…
Топот копыт и возмущенные крики бесцеремонно расталкиваемых придворных, прервали эту проникновенную речь. Пипин замолчал, недоуменно рассматривая взмыленного коня, топтавшего копытами мертвые тела. С седла ссыпался мужчина, сразу же рухнувший на колени перед Фастрадой. Королева узнала его – один из приближенных ее отца, ушедший вместе с ним и Карлом в поход на славян и саксов.
-Что это значит?! – неожиданно высоким голосом воскликнул Пипин, - как смеешь ты …
- Ужасная весть, Ваше Величество, - не глядя на него, выдавил воин, скорбно уставившись на Фастраду, - король Карл и ваш отец пали в бою с язычниками!
Помазанный кровью
- Прими эту жертву, о Всеотец!
Не оборачиваясь, Инга подала знак и дюжий сакс вышиб колоду из-под ног очередного франка. Другой ее сподвижник взвесил в руке копье и мощным броском пришпилил дергавшегося в петле врага к древесному стволу.
Инга словно перенеслась на семь лет назад – воды Аллера вновь текли кровью и курганы из отрубленных голов вырастали под стенами Вердена, под крики слетавшегося воронья и рыбы пировали на обезглавленных телах, загромоздивших реку.
Всего семь лет минуло – но как все изменилось с тех пор. Сейчас у врат города – выбранного Ингой как напоминание о массовой казни Карлом саксонских мятежников, – потоками франкской крови смывался позор тех лет. Кого-то вешали в жертву Отцу Могил, кому-то отрубали головы, насаживая на колья – по обычаю славянских союзников, кого-то же бросали в реку, насыщая некков, духов вод и источников.
И никто здесь не усомнился в праве Инги руководить этим жертвоприношением. Саксы, велеты, даны, гауты, ободриты – все они почтительно внимали одноглазой пророчице. Под ее руководством творились и жестокие обряды в честь Богов Смерти с бросанием пленников в ямы со змеями и вырыванием окровавленных сердец, что возлагались на золотые блюда, покрытые изображениями богов и чудовищ.
Точно также никто не возражал, когда Инга руководила погребением павших в битве при Зверине. Тогда пророчица тоже принесла в жертву всех пленных врагов, кроме ободритов – их Люб упросил пощадить, в обмен на принесение клятвы верности ему и Годфреду. В живых было оставлено и около двух десятков франков – им разрешили увезти на родину тело Карла и даже дали провожатых до Рейна.
Остальных пленных ждала жестокая смерть.
Великие почести воздавались павшим вождям – Старкаду и Драговиту. Первому, прямо посреди крепости, под открытым небом, был возведен огромный курган из переложенных хворостом и облитых маслом тел убитых франков. Позже на эту гору трупов был на руках занесен один из драккаров. В нем и нашел последний приют ярл Хеорота, с собственной отрубленной головой на широкой груди, поверх положенной там же секиры. Драговит же был погребен в княжьем доме, окруженный телами павших дружинников и тоже – на драккаре. Рядом со старым князем лег и его убийца – князь ободритов Дражко.
Сотню пленников утопили в озере и окрестных болотах – дабы почтить здешних духов. Остальным же Инга собственноручно перерезала глотки, окропив их кровью все, что могла в Зверине. Особенно свирепо Инга расправлялась с захваченными священниками Карла: по славянскому обычаю они были живьем разрублены на куски, а головы утверждены на стенах крепости на копьях. Свершив воззвания к богам, она приказала предать крепость огню. Люб согласился без споров – сейчас, после разгрома франков и ободритов, Зверин во многом потерял прежнее значение. Крайний рубеж обороны отныне проляжет куда западнее.
Черный дым уходил вверх и яростное пламя, объявшее крепость, жадно лизало тела Старкада, Драговита, Дражко и прочих павших. Вот рухнули стены крепости и в ворохе ярких искр, погибшие воины вознеслись в тот воинственный мир павших героев, что даны и саксы именовали Вальхаллой, а велеты и ободриты – Сваргой.
Весть о великом сражении и гибели Карла разнеслась быстро – не дожидаясь прихода победителей, поднялись саксы и фризы, сжигая церкви, убивая священников и всех франков. Столь же свирепо расправлялись они и со своими крещеными соплеменниками – но это уже остановил сам Люб, когда, вместе с союзниками явился в Саксонию.
Сейчас победители, восседая перед раскрытыми воротами, наблюдали как Инга, окруженная младшими жрецами и пророчицами, творит свой обряд. Здесь был и сам Люб: в полном княжеском облачении, восседал он на большом троне, покрытом золотыми и серебряными