провоевал вплоть до развала армии большевиками. Вероятно, жуткое зверство революции в России, вернее, ее последствия произвели такое отвратительное впечатление на юного русско-немецкого мальчика, что он в ужасе оттолкнулся от России и всего славянского. А поскольку в революции и большевистской партии такую большую роль играли евреи, то возненавидел он и их. Вернувшись в родную Эстонию, он решил впервые в жизни посетить родину предков, там встретил Гитлера и, увлекшись нацизмом, сочинил основополагающую расистскую книгу, в которой утверждал, что славяне — «недочеловеки», достойные быть только слугами или рабами немцев. Следуя за такими «авторитетами» расизма, как французский граф Гобино, английский расист, зять композитора Вагнера Чемберлен и другие, Розенберг утверждал превосходство арийской, или тевтонской, расы над всеми остальными народами мира, которой поэтому принадлежит господство в мире[7]. В нацистской расистской иерархии за тевтонцами как граждане второго класса шли латино-романские народы, затем славяне, достойные только рабского состояния, и наконец евреи, которым нацизм вообще не находил места на земле, ибо, с одной стороны, они были низшей расой, паразитами на теле арийских народов, но, с другой стороны, Гитлер и Розенберг признавали, что евреи — народ одаренный, хитрее самих арийцев и потому эксплуатирует их. К этому, вероятно, примешивался и опыт самого Розенберга,
188
видевшего евреев на многих руководящих постах у большевиков. Отсюда, по-видимому, и шло нацистское представление о евреях как об особо зловещем элементе, и в результате — смешение коммунизма и еврейства, еврейства со славянством, отождествление славянства с коммунизмом-большевизмом. Это говорит не о высоком уме и аналитических способностях «классиков» нацизма — над разумом у нацистских вождей и их последователей превалировали отрицательные эмоции: обида, комплекс неполноценности, злоба, ненависть... Во всей послевоенной Европе с концом войны и демобилизацией появились миллионы безработных ветеранов, да и не только ветеранов — ведь сократилось до минимума производство оружия и всевозможных припасов, необходимых в военное время. Как мы уже сказали, особенно болезненно этот процесс отразился на Германии, где фактический запрет на производство оружия и военных самолетов, с одной стороны, и демобилизация нескольких миллионов молодых людей, не имеющих профессий, применимых в мирное время, выбросило всю эту массу на улицу и на, так сказать, политический рынок. Это был готовый «товар» для частных армий и для любых демагогов — стоило только бросить спичку, чтобы он воспламенился. Такой спичкой была отмена федеральным канцлером Штреземаном пассивного сопротивления французам в Руре. В ответ баварское правительство в сентябре объявило особое положение, предоставив своему премьеру фон Каару диктаторские права. Федеральное правительство попыталось закрыть мюнхенскую газету нацистов «Народный обозреватель» («Фёлькишер Беобахтер»), но баварские власти, в том числе главнокомандующий баварским военным округом генерал фон Лоссов, отказались выполнить приказ Берлина. Берлин потребовал от баварского правительства отправить Лоссова в отставку. Гитлер и его союзники настаивали на походе на Берлин. Правительство Каара колебалось. Козыри, казалось, были вырваны из рук конспираторов после того, как федеральное правительство успешно подавило пробольшевистские мятежи в Тюрингии и Саксонии.
Но Гитлера и некоторых радикально-правых генералов, в том числе Людендорфа, национального героя и начальника
189
Генштаба в минувшую войну, уже было не остановить. На 8 ноября был назначен митинг правых националистов во главе с премьером Баварии Кааром в пивной «Бюргербройкеллер», в которой собрались и нацисты. Тут впервые в таком масштабе были задействованы отряды СА, окружившие здание пивной. Гитлер вошел внутрь и провозгласил начало национальной революции. Присутствующие Каар, Лоссов и другие националистические деятели были временно задержаны, отведены в соседнюю комнату, где Гитлер сначала безуспешно пытался их уговорить войти в заговор. Это ему удалось только после того, как подъехал Людендорф и объявил о своей поддержке Гитлера. Сообщение об этом боевом союзе было встречено овациями зала. Гитлер объявил массовую демонстрацию на следующий день, посредством которой должен был быть произведен политический переворот. Поверив Каару и Лоссову, Гитлер их отпустил по домам. Но Лоссов передумал и вызвал военные подкрепления в Мюнхен. Каар тоже передумал. На следующий день демонстрация 2 тысяч нацистов во главе с генералом Людендорфом и Гитлером была расстреляна войсками. Гитлер был арестован, судим. Теоретически ему грозила смертная казнь за измену родине. Но он сумел вызвать сочувствие правой общественности и судей заявлением, что он не изменник, а патриот, и что цель его была покончить с марксизмом. В результате он был приговорен всего к 5 годам тюремного заключения с правом в дальнейшем пересмотра срока в сторону его сокращения. И действительно, он вышел на свободу уже в рождественский сочельник 24 декабря 1924 года, успев за время своего заключения написать «Мою борьбу».
Выйдя на свободу, он застал уже совсем иную Германию: гиперинфляция окончилась, благодаря облегчению репараций и кредитам заработала промышленность. Германия, так сказать, была прощена Англией и Америкой и воспринималась уже как одна из западных демократий. Умеренно, но определенно рос уровень жизни, резко сокращалась безработица. Никто не хотел новых потрясений. Гитлер понял, что бунты и теракты в этих условиях сочувствия общественности не вызовут. Единственный путь к власти в этих условиях — это не нарушать конституции, пробиваться вверх законным путем,
190
пользуясь демократическими методами и предпочтениями избирателей, дожидаясь момента, когда в силу каких-то обстоятельств его партия получит шанс массовой поддержки. Между 1924 и 1929 годами о нацистской партии говорили в прошедшем времени.
По вот долгожданный Гитлером момент настал — так называемая Великая депрессия, то есть колоссальный экономический спад, о чем мы уже говорили выше. О Гитлере у власти и его политике мы будем говорить в отдельной главе. Скажем только, что нацизм, фашизм и фашизоидные симпатии в Европе между двух войн (да и за пределами Европы) не ограничивались Германией и Италией.
Какие же факторы в фашистских и фашизоидных движениях усыпляли европейцев, притупляли чувства беспокойства по поводу наступления этих диктатур при гораздо большем страхе в отношении коммунизма?
Как мы говорили в начале нашей книги, еще до Первой мировой войны начался упадок либерализма. В Германии этот процесс начался значительно раньше — с созданием Бисмарком Германской империи. Ведь создавалась она голой военной агрессией, что противоречило всем принципам либерализма. Однако национализм возобладал, и либералы в парламенте одобрили дело Бисмарка. Этим германский либерализм был полностью скомпрометирован. Следующий удар по классическому либерализму был нанесен гегельянским его пересмотром Оксфордской школой Грина. Затем российское Временное правительство 1917 года, не сумев опознать смертельную опасность слева и предотвратить захват власти большевиками, еще более основательно подорвало доверие европейской общественности к тому, что либерализм и демократия в состоянии предотвратить распространение коммунизма. С другой стороны,