Двумя днями позже в сумерки на том месте, где лежали надгробные плиты, собралась небольшая группа скорбящих людей.
Строки из Библии над могилой прочла сама Пруденс; вряд ли Луанн согласилась бы, чтобы это сделал священник. Маленькая Бетси была положена вместе с матерью. Над могилой установили простой деревянный крест, который смастерил Джо.
– Никак не поверю, что она умерла, – произнесла сквозь слезы Сара. Моуди привлек ее к себе и успокаивающе погладил по голове.
– Не плачь по Луанн, – сказала ей Мэри, крепко сжимая руку Уилла. – Ты знаешь, она не одобрила бы этого. Она говорила, что хотела бы, чтобы на ее похоронах люди танцевали и веселились.
– Смерть – это просто переход в другую жизнь, – заметила Элиза, закрываясь воротником от холодного ветра.
Шорти вышел вперед и негромко кашлянул, прочищая горло:
– Я плохой оратор, но я хотел бы сказать несколько слов. Луанн была хорошим человеком, хотя кое-кто и считал ее падшей женщиной. – Он опустил голову. – Запад – хороший край для мужчин и собак, но женщинам и овцам здесь жить очень трудно.
Больше никто ничего сказать не смог, и скоро все разошлись, кроме Пруденс и Брока. Они стояли молча; каждый вспоминал о своей былой утрате. Пруденс первая нарушила тишину:
– Спасибо, что ты сообщил всем эту новость. Я бы не вынесла.
– Ты ошибаешься. Разделенное горе всегда легче переносить.
– Не знаю... – Пруденс прижала руки к лицу – слезы снова полились из ее глаз.
Брок подошел к ней и привлек к своей груди.
– Ты не могла спасти жизнь Луанн, Рыжая. Ты сделала даже больше, чем могла. Ты подарила ей свою заботу, дала чувство самоуважения, которого ей так не хватало. С этим она и ушла в мир иной, а это очень много.
Он наклонился и легонько коснулся ее губ своими и почувствовал, что Пруденс ответила на его поцелуй. Он с изумлением заглянул ей в глаза и увидел в них боль.
– Останься со мной, Брок. Останься со мной, я хочу знать, что в жизни есть что-то, кроме неизбежной смерти.
Эти слова его поразили:
– Ты сама не понимаешь, что говоришь. Ты устала. – Отчаянием Пруденс Брок пользоваться не собирался.
Она обняла его за талию и прижалась к его груди – сильной и крепкой, как стена.
– Ты нужен мне, Брок. Люби меня. Я хочу, чтобы мои чувства ожили.
– Ты в самом деле этого хочешь? Ты уверена? Пруденс подняла голову:
– Я ни в чем не была так уверена за всю свою жизнь.
Брок поцеловал Пруденс в губы и, обняв за плечи, повел к дому.
В доме было тихо и холодно – после похорон все разошлись по комнатам, а Ханна, которая обычно следила за отоплением, все еще болела. Дрова в камине давно прогорели, однако угольки еще тлели, и как только Брок подбросил поленьев, огонь весело занялся, обдавая теплом.
Обернувшись, Брок увидел, что Пруденс так и стоит там, где он ее оставил, – у двери в комнату, с прижатыми к груди руками. По ее смущенному лицу было видно, что она не знает, что делать.
– Ты еще можешь передумать, Рыжая. Я не хочу, чтобы ты потом о чем-нибудь жалела.
Его тихие слова как будто подтолкнули ее.
– Ты не поможешь мне расстегнуть пуговицы? – прошептала она и подняла сзади волосы. – Мне всегда трудно дотянуться до них.
Брок отметил, что у него дрожат руки. После каждой расстегнутой пуговицы у нее на шее он прикасался к ней губами.
– Никогда не делала этого раньше, – призналась она, чувствуя, как краска заливает ее щеки.
Он закончил свою работу и повернул Пруденс к себе. Лиф ее платья упал к талии. Отсветы огня делали ее кожу ало-красной, и Брок прикоснулся к ней губами. Ощутив, как испуганно бьется сердце Пруденс, он успокаивающе провел пальцами по ее щеке.
– Я счастлив, что буду у тебя первым, Рыжая. Любой мужчина ценит это очень высоко.
«Особенно муж», – подумалось Пруденс. Но Брок ничего не говорил о браке, а ей так не хватало сейчас этих слов... И пугало то, что сейчас произойдет.
– Надеюсь, я тебя не разочарую.
– Никогда! – воскликнул Брок, нежно ее целуя. Он увлек ее к дивану и бережно уложил на него. – Но ты все еще можешь передумать, – добавил он, заметив в ее глазах нерешительность и страх.
Чувствуя, что ее щеки пылают огнем, Пруденс начала развязывать тесемки на сорочке. Но Брок не мог ждать. Он отстранил ее руки и, помогая себе зубами, стал поспешно развязывать их сам.
– Ты прекрасна, – восхищенно прошептал он, прежде чем прикоснуться губами к ее груди.
Движения его губ вызвали отклик во всем теле Пруденс. Мгновение она думала, как это будет – держать у груди ребенка Брока. Но эти мысли моментально исчезли, как только губы Брока опустились к низу ее живота.
Между ног стало очень горячо. От новых ласк наслаждение становилось острее с каждой секундой.
– Пожалуйста, – молила она, не зная, как безумно звучит ее голос. – Мне нужно... – Она смело сжала пальцами у Брока то, что должно было ее успокоить. – О Боже! – выкрикнула она, когда горячие волны наслаждения захлестнули ее.
Брок прижался к ней всем телом. Пруденс развела бедра, и он двинулся внутрь. Преодолев барьер девственности, он остановился, давая ей возможность справиться с болью.
Чуть подождав, он двинулся дальше, нежно гладя ее руками, чтобы она быстрее достигла пика своего наслаждения. Это произошло в тот же момент, когда он выплеснул свое семя.
Когда оба немного успокоились, Брок набросил на Пруденс одеяло, погладил ее по щеке и нежно поцеловал.
На стене над ними продолжали играть отблески огня. Теперь Рыжая принадлежала ему всецело. Она была той женщиной, которую он будет любить, беречь и охранять. Он понял, что любит ее, действительно любит, как никого не любил после смерти Кэтрин.
Брок мягко улыбнулся, глядя на спокойно спящую рядом женщину.
Утренняя тишина внезапно была прервана звоном разбитого стекла.
– Что? Что это? – мгновенно проснувшись, тревожно спросила Пруденс. Одеяло сползло с ее плеча, обнажив грудь, и она поспешила прикрыться его краем.
Брок выскользнул из-под одеяла, нисколько не стесняясь своей наготы, и подбежал к окну. В слабом свете утра он сумел разглядеть двух всадников, стремительно уносящихся от дома. На полу, в осколках стекла, лежал большой камень, к которому была привязана записка. Брок развернул ее, и его лицо помрачнело.
– Что там? Что там написано?
– Отлично! Просто великолепно, – пробормотал Брок и передал записку Пруденс. Записка имела более чем угрожающий характер:
«Покиньте город, вы, дочери сатаны. Покиньте до того, как Бог сойдет с небес, чтобы сокрушить вас карающей десницей».
Пруденс со страхом посмотрела на Брока:
– Боже! Кто мог это написать! – В таком городе, как Абсолюшен, подобное послание мог составить почти каждый. По стилю записка напоминала речь Энтвистла. – Не думаю, что преподобный может зайти так далеко, чтобы действительно угрожать жизни этих несчастных женщин.