— Идеологическая борьба с сорняками! — воскликнул я. — Это здорово, Сократ! Несомненно, ты самый лучший агроном в Космосе.
— Ну… — потупился Сократ. — Может, один из лучших. Самым-то лучшим, конечно, является диалектический Межеумович. Кстати, вот он несется.
Я оглянулся. По дорожке между огородами бежал исторический материалист с огромным дрыном в руке. Размахивал им, что-то кричал, останавливался на миг, топал ногами и снова мчался. А за ним с соседних, да и с дальних огородов выскакивали люди и, видимо, что-то поняв, устремлялись за Межеумовичем. Толпа росла прямо на глазах, да еще и приближалась к сократовскому экспериментальному огороду.
— Опять, — сказал Сократ. — Это просто напасть какая-то…
И тут возбужденная толпа хлынула во владения Сократа.
— Где?! Кто?! Убью! — кричал Межеумович.
— Убивать их надо! — поддержали его и все другие, на глазах превращаясь в нас-всех.
Вокруг вопили, размахивали руками, ругались и даже сквернословили. И вот уже снова вихри враждебные реяли над нами-всеми. И я бы сейчас убил, разорвал, уничтожил. Жаль, что ничего подходящего под рукой не было.
Сократ с сожалением смотрел на то, как вытаптывают сорняки на его огороде. И то, что он не рассердился, не бросился на орущую толпу (а ведь мог бы, даже обязан был!) в драку, вырвало меня из беснующихся рядов нас-всех.
— Граждане сибирские афиняне, — спокойно обратился он к нам-всем. — Ну, что там у вас еще сперли?
— Весь лук выпластали! — с хрипом в голосе сообщил Межеумович.
— Да ну?! — удивился Сократ. — Смотри-ка…
— Ни головки не оставили!
— У всех соседей!
— Проходимцы!
— Бомжи!
— Три грядки выдернули!
Ну и дальше в таком же духе. Но все же они начали успокаиваться. Скорбная фигура сидящей под навесом Ксантиппы, что ли, на них так подействовала?
— А у тебя, Сократ? — все еще шумно дыша, спросил диалектик.
— А у него ни головки не выдернули, — сказала Ксантиппа. — Он свое добро никому не отдаст.
— Как же?! — начали удивляться в толпе. — Ночью охраняешь, что ли?!
— Казаков надо нанимать в охрану!
— А почему это, Сократ, у всех лук повыпластали, а у тебя — нет?! — удивился Межеумович. — Это весьма странно!
Сократу сразу и не поверили и начали бродить по огороду, надеясь найти грядки с только что выдернутым луком. Но поиски, кажется, заканчивались безрезультатно.
— Тогда открой секрет! — потребовал Межеумович. — Почему это у всех лук воруют, а у тебя — нет?!
— А как вы думаете, что нужно для того, чтобы лук с огорода не украли? — спросил Сократ.
— Охранять крепко, — предположил кто-то.
— И что, помогает? — спросил Сократ.
— Нет, как видишь…
— Тогда, что еще?
Тут даже мыслительная способность Межеумовича зашла в тупик.
— А ведь ничего нет проще, — сказал Сократ.
— Ну, ну… — заволновались вокруг, окончательно вытаптывая траву.
— Да не сажать вовсе, вот его никто и не сопрет.
Истина была неопровержимой. И это, кажется, дошло до нас-всех.
— Действительно, — растерянно сказал Межеумович. — Я же знал, что любое диалектическое противоречие разрешимо. Диалектика никогда не подведет!
Огородники еще некоторое время машинально дотаптывали сорняки, потом начали расходиться, обремененные важной истиной.
— Ну вот, — сказал Сократ, — опять весь опыт насмарку пошел. Старался, старался…
— Не горюй, — морально поддержала его Ксантиппа. — У тебя впереди еще много заходов.
— И верно, жена, — оживился Сократ, оглядываясь по сторонам, сорвал, не ожегшись при этом, несколько случайно не вытоптанных пучков крапивы и торжественно преподнес их Ксантиппе.
Та благодушно приняла букет и сказала:
— Тогда скидавай штаны.
Но только никаких штанов у Сократа отродясь не было. Он же ведь по продуманному сибирскому обычаю ходил в помятом гиматии.
— Скидавай, скидавай! — поддержал жену Сократ.
Оказывается, это они оба ко мне обращались.
— Зачем это еще? — поинтересовался я.
— Чирьи твои лечить будем, — сообщила Ксантиппа.
И тут Сократ так дернул меня за ремень, что тот лопнул, а штаны и в самом деле сползли вниз. Совместными усилиями, да я от растерянности не очень-то и сопротивлялся, они уронили меня на колоду и начали лечить. Размеренно и согласованно опускали они пучки крапивы на мой голый зад и ноги. Я уже и вылечился, а они все еще продолжали лечебные процедуры, для профилактики, видимо.
— Ну вот, — удовлетворенно сказал Сократ. — Не зря на огород ездили.
— И то верно, — согласилась с ним Ксантиппа.
Глава двадцать четвертая
И тут со всех сторон начали раздаваться истошные вопли огородников:
— Пожар! Пожар! Милон горит!
— Клянусь собакой! — сказал Сократ, прерывая лечебную процедуру. — Кажись, Пифагор опять помирать собрался.
— У вас только и забот — пить, помирать, да философствовать, — сказала и Ксантиппа и напоследок так ожгла меня по голому заду, что я аж подскочил.
Чирьи-то они точно вылечили. Никакой боли от них я больше не чувствовал, да и не мешали они мне теперь. Но как натянуть штаны на пылающий огненным шаром зад, я не представлял. И все же я встал, прикрываясь штанами пока что только спереди. Встал, да и безумно огляделся, и это на миг отвлекло меня от нестерпимого жжения.
С пригорка все хорошо было видно. Где-то внизу у небольшого озерца поднимался столб дыма. Огородники, побросав свои неотложные дела, бежали на этот сигнал и, как мне показалось, вовсе не по дорожкам между участками, а напрямик, благо участки-то впереди были все сплошь чужие.
Сократ и Ксантиппа, не спеша, начали спускаться к дому Милона. Я еще некоторое время примеривался, как бы мне все-таки натянуть джинсы на пылающий зад, но вскоре сообразил, что сделать этого в ближайшем будущем не удастся: не тот размер был теперь у штанов. Но и стоять тут, как статуя копьеносца, смысла не было. Прикрываясь спереди ненужными теперь джинсами, я осторожно (ноги-то ведь тоже жгло от крапивы) двинулся вниз, обходя огороды стороной.
Когда я приблизился к догорающему дому, можно сказать, все было кончено. Огородники ходили возле тлеющих бревен, ковырялись палками в пепелище, собирали что-то, сортировали, группировались кучками, снова расходились, мирно беседовали друг с другом, словно здесь ничего и не произошло.
Я по вполне понятной причине держался немного в стороне, ближе к небольшому озерцу, образованному запрудой, откуда насосы, видимо, и качали воду для поливки огородов.
Тем не менее своим обостренным сейчас слухом (побочный эффект лечения, вероятно) я впитывал разрозненную информацию, и в голове возникла цельная картина произошедшей здесь трагедии.
Оказалось, что в доме Милона проводил важное совещание со своими ближними и единомышленниками некий Пифагор. И случилось так, что кто-то из недопущенных в его общество, позавидовав и возревновав, поджег этот дом. Сам Пифагор все же успел выскочить из горящего дома, но когда выбежал, то увидел, что весь огород засажен бобами. И тогда он остановился и сказал: “Лучше смерть, чем потоптать их!” Здесь его настигли и зарезали. Здесь же погибла и большая часть его учеников, человек до сорока. А спаслись лишь немногие.
Впрочем, ни трупов, ни тех, кто резал, я что-то не заметил. Хотя дом точно сгорел дотла.
Сократ, углядев мою одинокую и неприглядную фигуру, подошел и сказал:
— Опять Пифагор погиб…
— Что значит — опять? Он что, погибал уже?
— Да бессчетное число раз. И все не своей смертью.
То, что здесь не было ни обгоревших трупов, ни “резчиков” с окровавленными ножами и мечами в руках, мне нравилось больше, хотя вопросы именно от их отсутствия и возникали в голове.
— А откуда ты, Сократ, знаешь, что здесь погиб именно Пифагор?
— Да ведь вон какая пропасть свидетелей. И ты в их числе.
— Я-то пока, кроме сгоревшего дома, ничего не вижу.
— А… Ты вот о чем! — догадался Сократ. — Так ведь это когда было! Или будет? А точнее, было-будет.