и бухаринцев по существу вела к реставрации капитализма, к капитуляции перед мировой буржуазией. Представим себе на минуту, что бы получилось, если бы у нас в партии в 1928–1929 годах победила политическая линия правого уклона, ставка на „ситцевую индустриализацию“, ставка на кулака и тому подобное. У нас не было бы тогда мощной тяжелой индустрии, не было бы колхозов, мы оказались бы обезоруженными и бессильными перед капиталистическим окружением.
Вот почему партия вела непримиримую борьбу с идейных позиций, разъясняла всем членам партии и беспартийным массам, в чем вред и опасность антиленинских выступлений троцкистской оппозиции и правых оппортунистов. И эта огромная работа по разъяснению линии партии дала свои плоды: и троцкисты, и правые оппортунисты были политически изолированы, подавляющее большинство партии поддержало ленинскую линию, и партия сумела вдохновить и организовать трудящихся на проведение в жизнь ленинской линии партии, на построение социализма.»
«Но через несколько лет, когда социализм был уже в основном построен в нашей стране, когда были в основном ликвидированы эксплуататорские классы, когда коренным образом изменилась социальная структура советского общества, резко сократилась социальная база для враждебных партий, политических течений и групп, когда идейные противники партии были политически давно уже разгромлены, против них начались репрессии.
И именно в этот период (1935–1937–1938 гг.) сложилась практика массовых репрессий по государственной линии сначала против противников ленинизма — троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев, давно уже политически разбитых партией, а затем и против многих честных коммунистов, против тех кадров партии, которые вынесли на своих плечах гражданскую войну, первые, самые трудные годы индустриализации и коллективизации, которые активно боролись против троцкистов и правых, за ленинскую линию партии.»
Таким образом, впервые было открыто заявлено, что троцкистских заговоров не существовало. Они были выдумкой Сталина. Это заявление было сделано сидящим в 1956 году в зале людям, которые еще отлично помнили, что сам Хрущев активно поддерживал борьбу с этими заговорами.
Два плюс два — всегда четыре. Если лидер партии отрицает очевидное, наличие заговоров, и объявляет о реабилитации заговорщиков, то даже получившему образование историка должно быть ясно — это декларации о приходе к власти в партии сторонников расстрелянных заговорщиков.
Конечно, основной массе делегатов съезда, тем более членам ЦК, это и так было ясно уже давно. Еще тогда, когда место Маленкова в Секретариате занял Хрущев. Этим докладом Микита только уже открыто подтвердил, что ЦК будет и дальше проводить ту политику, которая нужна большинству сидевших в зале — политику диктатуры партии.
Но главные адресаты доклада, главные лица, которым он предназначался:
«А возьмите первый Пленум ЦК после XIX съезда партии, когда выступил Сталин и на Пленуме давал характеристику Вячеславу Михайловичу Молотову и Анастасу Ивановичу Микояну, предъявив этим старейшим деятелям нашей партии ничем не обоснованные обвинения.
Не исключено, что если бы Сталин еще несколько месяцев находился у руководства, то на этом съезде партии товарищи Молотов и Микоян, возможно, не выступали бы… В результате своей крайней мнительности и подозрительности Сталин дошел до такого нелепого и смехотворного подозрения, будто Ворошилов является английским агентом.»
Вы видите, что это прямое предложение самым авторитетным большевикам пойти на соглашение с троцкистско-оппортунистической бандой?! Ведь явно же!
И предупреждение, если не согласятся:
«В связи с этим нам предстоит провести большую работу над тем, чтобы с позиций марксизма-ленинизма критически рассмотреть и поправить получившие широкое хождение ошибочные взгляды, связанные с культом личности, в области исторической, философской, экономической и других наук, а также в области литературы и искусства. В частности, необходимо в ближайшее время провести работу по созданию полноценного, составленного с научной объективностью марксистского учебника по истории нашей партии, учебников по истории советского общества, книг по истории гражданской войны и Великой Отечественной войны.»
Микоян пошел на соглашение, поэтому он в истории СССР хрущевско-брежневского времени остался уважаемым членом партии.
Молотов был вычеркнут даже из истории революции, поэтому до сих пор и Февральская революция у нас воспринимается как заговор либералов против царя. А Ворошилова откровенно обосрали. Простите, но другим словом нельзя назвать то, что сделали с его биографией. С особой ненавистью.
А ведь Микита Клименту Ефремовичу прямо сделку предложил:
«Сталин очень любил смотреть фильм „Незабываемый 1919-й год“, где он изображен едущим на подножке бронепоезда и чуть ли не саблей поражающим врагов. Пусть Климент Ефремович, наш дорогой друг, наберется храбрости и напишет правду о Сталине, ведь он знает, как Сталин воевал. Тов. Ворошилову, конечно, тяжело это дело начинать, но хорошо бы ему это сделать. Это будет одобрено всеми — и народом и партией. И внуки за это будут благодарить.»
Ну что, придурки, которые Ворошилова считают ренегатом, вы читали такую «правду» от Климента Ефремовича?
Даже в том куцем отрывке его мемуаров «Рассказы о жизни» — о Сталине с глубочайшим уважением…
* * *
Много лет назад, когда у меня еще даже в мыслях не было заниматься исторической публицистикой, когда я еще только активно читал почти всё, что выходило в печати по истории СССР, особенно интересуясь сталинским периодом, как-то сидя ночью в своем кабинете заместителя начальника таможни по правоохранительной деятельности, в ожидании доклада оперативников о результатах проведения какой-то операции, скучая перечитывал с ноутбука работы и тексты выступлений И. В. Сталина.
В том числе и текст выступления Иосифа Виссарионовича на совещании с военными по результатам финской войны. Причем, я это выступление читал не в первый раз. И еще очень интересовался историей этого военного конфликта, к тому времени уже были проштудированы многочисленные мемуары и исследования по вопросу. Но ясной картины так и не складывалось. Во всех без исключения прочитанных мною работах ситуация выглядела до крайности противоречивой.