Сохранился листок, на котором по просьбе искусствоведа Леонида Козлова Андрей написал фамилии режиссеров и фильмы, которые были для него вехами. Среди них – Бунюэль, Бергман («Земляничная поляна»), Брессон («Дневник священника», «Мушетт»), Антониони, Куросава («Семь самураев»), Тэсигахара («Женщина в песках»), Мидзогути, Чаплин («Огни большого города»), Виго.
Эти режиссеры учили Тарковского не каким-то формальным приемам, не стилю, а умению найти адекватное соответствие формы и содержания, искусству раскрепощения образного мышления.
Впрочем, на определенном этапе развития Андрей как бы перестал учиться у внешнего мира, перестал делать открытия в том, что его окружало. Terra incognita переместилась для него в сферы собственного подсознания, в область духовного (мистического) опыта. В письме одному из друзей в январе 1973 года он сообщает:
Раньше мне казалось, что Новое формирует меня, вытягивает из меня новые возможности, деформирует и развивает. В конструктивном смысле этого слова. А сейчас нет. И впечатления сталкиваются во мне, словно в какой-то игре, суть которой – бесконечный обмен, размен (вроде шашек или шахмат), в результате которого твоя информация сводится к нескольким, более или менее выпуклым, впечатлениям, которые как бы доказывают тебе твою правоту по тому или иному поводу.
То есть какая-то дикая схоластика, где ты наперед знаешь и не веришь в чудеса, способные изменить твое отношение к действительности.
Грубо говоря: сколько бы ни накапливалось сведений, впечатлений, мыслей, вплоть до образов прекрасного – все обессмысливается тем, что все это не способно изменить меня самого.
Есть нечто, что способно меня изменить, сдвинуть, потрясти: это чудеса. А с чудесами сейчас сам знаешь. Не густо!
Выходит, уже на стадии «Зеркала» учеба и постижение нового прекратились? Это и так, и не так.
В конце жизни Андрей говорил, что было время, когда он мог назвать имена людей, влиявших на него, ставших для него учителями. Но теперь в его сознании сохраняются лишь «персонажи», наполовину святые, наполовину безумцы, подобные Доменико из «Ностальгии» или Александру из «Жертвоприношения». Режиссер объяснял:
Эти «персонажи», может быть, слегка одержимы, но не дьяволом; это, как бы сказать, Божьи безумцы. Среди живущих я назову Робера Брессона. Среди усопших – Льва Толстого, Баха, Леонардо да Винчи… В конце концов, все они были безумцами. Потому что они абсолютно ничего не искали в своей голове. Они творили не при помощи головы… Они и пугают меня, и вдохновляют…
Совершенно особое место среди учителей Андрея занимал отец. Хотя был воспитан Андрей матерью, но нельзя не заметить значительного влияния судьбы и творчества Арсения Тарковского на мировоззрение сына.
Эстетика фильмов Андрея – это не только обогащенное личным опытом наследие кинематографа Довженко, Бергмана и итальянских неореалистов, это и аура русской классической поэзии – Тютчева, Блока, Ахматовой и, конечно, Арсения Тарковского.
Выбор сделан
Милан. 1984
В ХХ веке произошло роковое разделение среди творцов русской культуры – на тех, кто уехал из России, и тех, кто остался.
Соблазн покинуть родину был и у Ахматовой, однако она устояла.
Мне голос был. Он звал утешно,Он говорил: «Иди сюда,Оставь свой край, глухой и грешный,Оставь Россию навсегда.Я кровь от рук твоих отмою,Из сердца выну черный стыд,Я новым именем покроюБоль поражений и обид».
Но равнодушно и спокойноРуками я замкнула слух,Чтоб этой речью недостойнойНе осквернился скорбный дух.
У Арсения Тарковского выбора «уехать или остаться» не было. В 1920-х это было почти нереально, да и бессмысленно – ни опыта, ни денег, ни славы молодой стихотворец не имел. А главное – его «почва» была здесь, на родине, он поразительно сильно чувствовал родную землю: «Я ветвь меньшая от ствола России…»
После войны Арсений Тарковский несколько раз побывал за «железным занавесом» – ездил в 1960-х годах в Лондон и Париж в составе писательских делегаций, однако и мысли не возникло расстаться с Россией. Западноевропейскую культуру Тарковский ценил и любил, особенно – античность, итальянское Возрождение, но не соотносил их с современной Европой. В европейском искусстве ХХ века Тарковского привлекали живопись импрессионистов и экспрессионистов. А к западному менталитету, к стилю жизни европейцев он оставался равнодушен. Не отрицал и не хвалил западный образ жизни, но словно и не замечал его.
Отношение Андрея к Европе было, безусловно, иным. Он бывал много раз в западных странах и имел возможность сравнивать – уровень жизни, культуру общения, отношение к искусству. Идеализировал ли он Запад, решаясь остаться вне родины? В 1984 году Андрей давно уже не был новичком в западном кинопроизводстве. Еще в мае 1980 года, когда шли переговоры о съемках фильма «Ностальгия», он послал председателю Госкино Ф. Ермашу такое письмо:
Дорогой Филипп Тимофеевич!
Пользуясь оказией… спешу нарисовать Вам объективную картину ситуации, связанной с запуском фильма и с подписанием контракта телевидением Италии с «Совинфильмом».
Для того, чтобы получить добро от специалистов консультативного совета на получение для нашего фильма денег на постановку, 2-я программа телевидения (г. Фикера) должна продать еще не сделанный фильм прокатчикам и собранные таким образом деньги дать нам (съемочной группе) для реализации фильма. Этим сейчас и занимается Фикера, это и отнимает у нас время…
Вообще должен сказать, работать здесь чрезвычайно трудно по многим и многим причинам, и я часто вспоминаю «Мосфильм», как родной дом, где не в пример легче, удобней и спокойней работается.
Здесь денег на ветер не бросают и из нашего брата жмут соки, не считаясь ни с замыслом, ни с творчеством. Деньги, деньги и деньги – вот принцип кино здесь, в Италии.
Феллини снял очень плохой фильм «Город женщин», который критика обругала в Канне, Антониони шестой год не может найти денег на постановку, Рози, несмотря на успех «Христа, остановившегося в Эболи», тоже не может начать работу. Мне кажется, самое время приглашать их работать на «Мосфильм», как Вы в свое время поступили с Куросавой. Он до сих пор не может этого забыть и всюду расхваливает Советский Союз – своего спасителя.
Да, выбрав эмиграцию, Андрей не строил иллюзий. Он просто искал оптимальный вариант творческого выживания.
10 июля 1984 года на пресс-конференции в Милане Андрей Тарковский заявил о том, что решил остаться на Западе, избрав судьбу эмигранта.
Это решение было вызвано не политическими причинами – Андрей всегда стоял в стороне от политики, презирал и чурался ее. Но чиновники отнимали у художника время для самореализации.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});