Читать интересную книгу Тернистый путь - Леонид Ленч

И папа не стал со мной спорить!

ДОЛГОИГРАЮЩАЯ ПЛАСТИНКА

Работал на одном некрупном и незвонком машиностроительном заводе слесарем-инструментальщиком некто Леша М., совсем еще молодой паренек, застенчивый, розовощекий, улыбчивый.

Работал на производстве хорошо и от общественных поручений не отвиливал, водкой не баловался. В общем, Леша представлял собой живую модель положительного героя нашего времени. Впрочем, высокое слово «герой» как-то не вяжется с Лешиной скромной натурой, лучше, пожалуй, сказать, что Леша М. мог служить примером для других молодых рабочих этого завода Вот так будет как раз в точку1

Лешу много и часто хвалили. То Почетную грамоту ему отвалят, то в многотиражке статейкой погладят по голове, то в руководящих речах на собраниях упомянут.

Леша читал и слушал эти похвалы, густо краснел и отшучивался, когда дружки требовали «обмыть» очередную общественную похвалу

— Если, ребята, каждое хорошее слово, про тебя сказанное, «обмывать», можно всего себя начисто, целиком, смыть!

Но вот что странно: хвалить-то Лешу М. хвалили, но как только дело доходило до материальных форм поощрения, все почему-то уходило как вода в песок.

Распределяли квартиры в новом жилом доме для рабочих завода — Лешу обошли. Потом выяснилось, что на ту квартиру, которую хотели дать Леше, объявился другой претендент и квартиру отдали ему.

Председатель завкома Никанор Павлович вызвал Лешу к себе и, пряча глаза, сказал:

— Ты, Леша, нас извини, но ты парень хороший, глубоко свой, ты нас поймешь. Этот жук… ну, которому мы твою квартиру отдали, он знаешь какой горлопан! Горло бы мне переел, если бы ему не дали. А ты человек сознательный, стойкий, потерпишь до следующего распределения. Не журись и не обижайся!..

Леша покраснел, молча пожал протянутую ему председателеву руку и пошел в цех — работать.

Потом такая же история произошла при распределении садовых участков, опять Лешу обошли, и опять перед ним извинялись и говорили, что он, как сознательный и стойкий товарищ, должен все понять и спокойно ждать, когда подоспеет новое распределение.

Леша терпел и ждал И опять его обходили Не выдержал он, когда не нашлось места в яслях для его годовалого сынишки Петьки Тут он сам явился в завком и в присутствии посторонних людей наговорил Никанору Павловичу кучу дерзостей. Тот даже рот раскрыл от удивления, и пока Леша не кончил свой монолог, так и слушал его с раскрытым настежь ртом

Под конец Леша сказал:

— На вас, Никанор Павлович, если горлом не надавишь, вы пальцем о палец не ударите. Надоела мне ваша долгоиграющая пластинка на тему моей стойкости и сознательности. Имейте в виду: не дадите для моего Петьки местечка в яслях — буду на вас жаловаться. И по вертикали, и по горизонтали!

Хлопнул дверью и ушел.

Кто-то из посторонних сказал:

— Это его Нюшка, молодая жена, так настроила. Вы на него не серчайте, Никанор Павлович. Сам по себе он парень тихий, скромный, мухи, как говорится, не обидит.

Никанор Павлович закурил, подумал и сказал с тяжелым, самокритическим вздохом:

— Нет, товарищи дорогие, тут корень вопроса не в Нюшке. Захвалили мы его — вот он и зазнался! Сами, собственными безудержными языками, испортили парня! Хвалить людей тоже надо умеючи, а то… хвалим, ласкаем, а потом сами удивляемся, откуда это и с чего бы такие прыщи выскакивают на здоровом теле коллектива! Печально, но факт!

В комнате завкома наступило тягостное молчание, которое я бы лично не назвал знаком согласия.

СО СКРИПОМ

Братья-близнецы Беспалины Владимир и Петр, шоферы, мужики богатырского сложения и роста, жили в пригородном поселке, в ветхом деревянном домике, принадлежавшем их отцу Алексею Ивановичу.

Алексей Иванович много лет проработал слесарем в инструментальном цехе на одном большом заводе, «не слезая с Доски почета», как он сам с законной гордостью о себе говорил.

Человеческие руки — не то что золотые, а даже и стальные — со временем устают. Старик Беспалин стал слабеть на заводской работе и ушел на пенсию.

Казалось бы, отдыхай! Но, как выяснилось, Алексей Иванович без дела не мог и дня прожить. Он устроил у себя в сараюшке маленькую вроде как бы мастерскую, поставил тиски, обзавелся нехитрым слесарным инструментом и с утра отправлялся в сарай — «на работу». Вставал по будильнику, как и раньше, когда работал на заводе. В сараюшке он чинил испорченные замки, делал новые ключи взамен утерянных или сломанных, изобрел какую-то необыкновенную беспалинскую соковыжималку для яблок и вишен, какие-то особого типа крышки для герметического закупоривания банок с плодами и ягодами, отобранными для домашнего консервирования, чем и заслужил уважение и любовную признательность у местных женщин, тем более что денег за свою работу не просил, дадут рублевку — брал, не дадут — не обижался.

Владимиру и Петру не нравилось, что Алексей Иванович с утра до вечера торчит у себя в сарае в замызганном комбинезоне, колдуя над жестяными обрезками. А он в ответ на их воркотню, посмеиваясь, говорил:

— По конституции, каждый человек имеет право на труд!

— Вы, папаша, по конституции, должны отдыхать, а не вкалывать как чумовой! — гудели шмелиными басами близнецы, перебивая друг друга.

— Должен? — иронически щурился Алексей Иванович. — Нет, ребята, принуждать человека к отдыху никто права не имеет. Ни бог, как говорится, ни царь и не герой. И тем более не вы, кутята желторотые. Одним словом — цыц! И брысь отсюда!

Братья затеяли строиться. Отцовский домик совсем обветшал, скособочился, почернел, — не дом, а старый, червивый подберезовик с жухлой шапкой. К тому же Владимир женился, и жить стало тесно — невмоготу.

Алексей Иванович задумку близнецов одобрил, сказал, что и он руки свои знаменитые приложит к сооружению нового, как он выразился, беспалинского ковчега. Но тут близнецы встали на дыбы:

— Нет уж, папаша, ваше дело — сидеть и ждать. Сами всё сделаем, без вас, а в доме вам будет отведена лучшая комната с видом на цветущую сирень. И даже сараюшку новую вам поставим. Управимся без вас!

Алексей Иванович усмехнулся и сквозь зубы процедил:

— Ну, посмотрим!

Сначала все шло у братьев Беспалиных лучше не надо. Но когда дело дошло до крыши, все застопорилось. А ведь дом без крыши все равно что рюмка без донышка.

Кто-то надоумил их: в другом таком же поселке, через станцию от них, по той же железной дороге, есть некое строительное управление, надо найти ход к директору и из его запасов добыть за наличный расчет если не листового железа, то хотя бы шиферу.

Близнецы пошли к депутату, отзывчивому человеку, и он на их заявление на имя строительного директора написал резолюцию: так, мол, и так, прошу вас, дорогой Сергей Серафимович, помочь братьям Беспалиным, честным труженикам, в их нужде.

Дорогой Сергей Серафимович внял просьбе депутата и отпустил близнецам за наличный расчет по магазинной цене 60 листов шифера. А им нужно было таких листов 120–130, не меньше. Когда полученные 60 листов были израсходованы, близнецы снова двинули к депутату, и тот снова написал дорогому Сергею Серафимовичу резолюцию-просьбу: подкиньте честным труженикам Беспалиным еще 60 листов шифера, не могут же они, сами понимаете, жить в доме, покрытом крышей наполовину!

На этот раз близнецы вернулись от строительного директора чернее тучи. Когда Алексей Иванович зашел в дом, братья-богатыри сидели за столом и свистящим шепотком, даже не шепотком, а каким-то змеиным шипом ругмя ругали дорогого Сергея Серафимовича. Алексей Иванович, не любитель крепких слов, нахмурился, прикрикнул на братьев:

— А ну цыц! Рассказывай ты, Владимир, в чем беда!

— Не дает, паразит, шиферу! — сказал Владимир

— Заходим в кабинет, дверь ужасно заскрыпела, — перехватил эстафету Петр, — смотрим — он сморщился так, будто у него все зубы сразу заболели, взял нашу бумагу, прочитал. «Нет, говорит, больше не могу!

— И попрошу, говорит, больше у меня не скры-петь! — вставил Владимир.

— А дверь сильно скрыпит?!

— Скрыпит! Как пилой по стеклу! И все двери у них почему-то скрыпят, в конторе ихней.

Близнецы снова зашипели неприличным шепотком, Алексей Иванович махнул рукой и пошел к себе в сарай.

На следующий день он надел новый черный костюм, свежую белую сорочку, повязал галстук, на седую голову чертом посадил летнюю шляпу из прозрачной серой соломки, прихватил обшарпанный дерматиновый чемоданчик и отправился на станцию, к утреннему поезду.

Через двадцать минут он был уже на месте — в строительном управлении у дорогого Сергея Серафимовича

Дверь в кабинет открылась с ужасным скрипом. Звук был точно такой, как рассказывал Владимир, пилой по стеклу.

Сидевший за письменным столом в кабинете рыхлый, полный мужчина поднял голову Его лицо страдаль чески сморщилось.