Виктория и Альберт покатались утром — и как же это было здорово! — на лошадях, проскакали галопом по длинной аллее к Снежному Холму, где был воздвигнут памятник ее деду Георгу Третьему.
— Он постоянно ссорился с дядей Георгом, — сказала она, — но именно дядя Георг установил здесь в память о нем эту статую.
— Лучше бы он ладил с ним, пока тот был жив, чем ставить ему памятник после смерти.
— Вы правы, Альберт, — серьезно сказала она.
Они поскакали через Большой парк, и она рассказала Альберту легенду о Херне-Охотнике, лесничем, который повесился на дубе и призрак которого витал в лесу. Если он кому-нибудь являлся, значит, человеку этому скоро умереть.
Альберт тут же вспомнил легенды о Черном Лесе.
Она жадно слушала. Как интересно Альберт рассказывал, каким красивым выглядел он верхом на лошади и какое счастье было иметь такого мужа! Право, не должно бы между ними быть разногласий. Если бы не ее необузданный характер; если бы Альберт не был так убийственно спокоен; если бы он и Лецен могли поладить; если бы он наконец понял, что она королева, а он, хоть и горячо любимый ею муж, не король, а всего лишь консорт, и последнее слово во всем должно оставаться за нею…
Но зачем омрачать это славное морозное утро такими мыслями?
Альберт остановил лошадь, чтобы полюбоваться готической архитектурой часовни св. Георга. Альберт хорошо в этом разбирался и показал ей некоторые здания с такой стороны, с какой она никогда еще на них не смотрела. Но ведь Альберт знал много и обо всем другом — о музыке, о литературе, об искусстве.
В то рождественское утро Альберт сказал:
— При дворе было бы гораздо интереснее, если бы вы время от времени приглашали на обед, а может, и просто с визитом интеллектуальных людей.
— Интеллектуальных людей?!
— Я имею в виду писателей, художников, ученых… и им подобных.
Королева задумалась.
— Тогда, смею сказать, будет слишком много умных разговоров, которых я не могу понять.
— Со временем поймете.
Виктория ничего не ответила. Она, безусловно, не собиралась допускать, чтобы у нее за обедом люди говорили о том, что выше ее понимания. Но она действительно не хотела испортить это утро.
Она пустила лошадь в галоп, и Альберт последовал за ней, и так они молча проскакали несколько минут.
— Ах, Альберт, — воскликнула Виктория, — какая приятная прогулка! Как мне от нее хорошо!
Они пели дуэтом, они играли на рояле; они рисовали вид из окон, потому что было слишком холодно, чтобы выходить со двора.
Рождество действительно получилось счастливым.
Омрачила ее настроение только смерть Дэша. Подойдя однажды утром к его корзине, Виктория обнаружила, что пес уже не дышит.
Она горько заплакала, а Лецен сказала:
— Он был стар, любовь моя, а последние несколько месяцев вообще не радовался жизни. На него было жалко смотреть.
Виктория обняла баронессу.
— Вы помните, как он у нас появился? Сэр Джон Конрой подарил его маме, но он сразу же стал моим псом.
— Стоило ему бросить на вас взгляд, как он вас сразу же полюбил.
— Милый, милый Дэши. Он так был ко мне привязан. Бывало, не выгонишь его из голубого кабинета, когда у меня сидел мой премьер-министр. Лорд М. любил его, а ему нравился лорд М. Его, кстати, любили все собаки, и понятно почему. Но Дэши был к нему просто неравнодушен. Он облизывал его ботинки.
Лецен сказала, что нет смысла горевать, что все к лучшему. Пусть Виктория подумает о бедном Дэше, у которого от ревматизма то и дело сводило лапы, а теперь ему не больно.
Она согласилась и сразу почувствовала себя гораздо лучше. Альберт предложил похоронить Дэша у коттеджа Аделаиды, которую пес особенно любил, и создал рельефное изображение пса. Под ним положили трупик, и повесили мемориальную доску с надписью, в которой превозносились его достоинства, и прежде всего — верность.
Теперь каждый раз, навещая его могилку, Виктория сможет вспоминать товарища своих детских игр.
Вообще же пребывание в Виндзоре, если не считать смерть Дэша, было просто замечательным. Виктория находила, что от сельской жизни она получает все больше удовольствия.
Альберту она сказала, что у нее начинает меняться мнение о сельской местности, а увидев, что порадовала его этим признанием, продолжала:
— Раньше я никак не могла дождаться, когда вернусь в Лондон; я чувствовала себя просто несчастной, покидая его. Но теперь, когда я замужем, я чувствую себя поистине несчастной, уезжая из сельской местности.
Альберт был на седьмом небе от счастья. Кажется, она начинала его понимать. Возможно, ему все-таки удастся отучить ее от сибаритских привычек.
Он сжал ее руку.
— Значит, вы не сожалеете, что вышли замуж?
— Милый Альберт, и как я могла быть такой злой?
— Злой? Да что вы, любовь моя! Этому никто не поверит. Просто вас подводит иногда ваш неуправляемый характер. Он, как старый горный тролль, вкладывает в ваши уста слова, которые ваше любящее сердце никогда бы не одобрило.
— Истинная правда, Альберт. Как умно вы сказали. Я часто думаю, что я сейчас счастлива. А что можно сказать о моем жалком существовании до брака?!
— Продолжайте, продолжайте, любовь моя, прошу вас.
— Вы слишком благонравны и терпеливы.
— Мы вместе будем бороться против старого тролля, хорошо?
Виктория радостно засмеялась.
— Если вы беретесь мне помочь, мы его наверняка победим.
— Я счастлив, что вы начинаете все больше любить сельскую жизнь.
— Я, вероятно, начинаю смотреть на все по-другому. Было время, когда я не отличала черного дрозда от обыкновенного, пшеницу от ячменя и можжевельник от боярышника. А ведь когда знаешь, это же совсем другое дело.
— Ну конечно. Вот почему я думаю, что вам будет приятно, когда во дворце появятся интересные люди.
Она сжала губы.
— Я бы не очень хотела, чтобы банкет превращался в своего рода урок.
Сигналы опасности. Как это он упустил из виду? Тише едешь — дальше будешь.
— Но, хотя мне теперь и нравится сельская местность, — продолжала она, — я нисколько не разлюбила ни Лондон, ни лондонские развлечения.
— Ну, разумеется, — спокойно сказал Альберт. Он решил сменить тему разговора. — Вы уже решили, какого числа мы будем крестить Киску?
— Мне пришла в голову одна мысль. Что вы думаете о десятом февраля?
— Это, — отозвался Альберт, — весьма важная дата в моей жизни.
— И в моей — самая важная, — пылко воскликнула королева. — Так что, мой дорогой Альберт, крестины Киски состоятся в годовщину нашей свадьбы.