«Ты чего?» — раздался испуганный голос Джека. Он стоял в дверях, уставившись на пенис своего отца.
«Сегодня я могу заполучить его доверие, даже не прикасаясь к нему». С этими словами я начеркала на листке «Ты был великолепен, спасибо» и положила его на тумбочку рядом с головой Бака. У меня было упрямое желание запустить руку в трусики и смазать губы Бака спермой Джека, но мне не хотелось делать это при нем, вряд ли он понял бы мой поступок.
Джек не позвонил мне ни в этот день, ни в выходные. Это показалось мне странным. Обычно он делал это хотя бы раз в сутки, даже если свободное окно между отъездами Бака было слишком маленьким, и он знал что я откажу ему. «Ну приезжай просто так», — умолял он иногда. «Он во дворе, пьет пиво с соседом. Что-нибудь можно успеть. Я могу вставить тебе палец. А ты полижешь мне лопатки, как ты любишь». В понедельник он появился в классе минута в минуту со звонком и весь урок просидел рассеянно, уставившись то в пол, то в потолок, и ни разу не посмотрев прямо. Этого было достаточно, чтобы порядком напугать меня. После занятия он подошел ко мне и сказал что нужно поговорить. Мои внутренности немедленно судорожно сжались, к глазам подкатили слезы. «Что случилось?» — спросила я. — «Отец нормально проснулся?»
Джек сморщил лоб. «Да. Я, гм… думал, а что мы будем делать на день святого Валентина?»
Я всегда ненавидела этот праздник, из-за непременной обязанности секса с Фордом. Но вопрос Джека мог перевернуть эту традицию. День пыток мог превратиться в праздник чрева и плоти, каким он был для других. Я села за стол и вытащила из ящика тарелку с конфетами, предлагая ему.
«Blow Pop?» Он отрицательно покачал головой, но я взяла одну себе и стала разворачивать фантик, представляя, как мокрый липкий леденец скользит по светлому пушку на животе Джека. Повертев леденец между губ с гиперболизированной артистичностью, как это делают в рекламе, я с сочным хлопком втянула его в рот. «Святой Валентин, ну конечно. А что у тебя на уме?»
* * *
Праздник выпадал на вторник, то есть график Бака давал нам с Джеком лишь час, чтобы по-быстрому сделать все в 69-й, да поиграть в Марио-карт на Nintendo, но Джек настоял на экскурсии в выходные. Я с трудом припоминаю, что мы делали с Фордом в этот день, в основном потому что после возвращения от Джека я приняла приличную дозу снотворного. Форд поменялся сменами, чтобы прийти домой пораньше; мы пошли куда-то, где заказали диетический ужин; потом был запланированный акт до невозможности банального «необычного» секса, заключавшегося в том, что мы делали это на софе в гостиной, перед зеркалом, обращенным ко входу. Наши тела нагрелись и терлись о кожу дивана, которая от этого издавала мягкое поскрипывание. Меня едва не вырвало от вращающихся лопастей вентилятора на потолке, в который упирался мой взгляд. Только на следующее утро я заметила розы и алмазный кулон, которые он оставил на тумбочке. Он спал, когда я собралась и ушла в школу. Во время обеденного перерыва я позвонила ему чтобы поблагодарить за подарок. «Я рад, что ожерелье тебе понравилось», — ответил он. «Вечером я не мог понять этого. Ты что ли набралась слегка?»
Не то слово. К тому моменту, когда я слезла с дивана, комната ходила ходуном у меня перед глазами, так что мне пришлось чуть ли не ползти в спальню на четвереньках. Форд, как обычно, пошел принять обычный посткоитальный душ и, наверняка, не заметил моего кошмарного состояния. Интересно, он когда-нибудь замечал, что мое сознание постоянно уходит куда-то прочь, когда мы занимаемся сексом? А если замечал, то отказывался признавать или был безразличен? «Наверное», — согласилась я. — «Но на праздники так обычно делают».
На следующую субботу я улизнула из дома, сказав Форду, что отправляюсь на весь день на образовательный семинар. Этот день мы с Джеком провели на роллерном катке по другую сторону залива. Загадочный сумрачный свет помещения видоизменял наши лица, отчего мы казались совершенно другими людьми. Как же восхитительно было огибать поворот на скорости, с развивающимися волосами, и сквозь них видеть кого-то очень похожего на Джека, но в то же время будто другого человека, доступного для объятий моих рук. Впрочем, кажется, никто не усматривал в нас ничего подозрительного — может оттого, что я казалась моложе, или Джек достаточно взрослым, чтобы сгладить различие — не знаю. Я до сих пор считаю, что было довольно безрассудно испытывать судьбу, присоединяясь к толпе подростков, лениво слоняющихся по игровой комнате. Зато когда мы грохнулись на полированный деревянный пол, образовав кучу-малу, у Джека появились намеки на эрекцию. Пока мы барахтались, пытаясь подняться и удержаться на роликах, то снова и снова сталкивались друг с другом. Я вывела его с катка и мы принялись обжиматься за игровым автоматом, пока какая-то маленькая девочка не бросила в него четвертак, отчего тот обрушил на нас шквал света и грохота, чуть не наградив сердечным приступом. Мы с замиранием прождали несколько минут, пока она играла, чувствуя сладостную боль в прижатых гениталиях. Она управляла металлической клешней, стараясь подцепить мягкую игрушку, но промахнулась на несколько сантиметров, и это было хорошим метафорическим сравнением для нашего упущенного оргазма. Взамен мы купили сахарную вату и «Slurpees», от которых наши рты окрасились синим и я ощутила почти медикаментозный прилив сил, когда мы поспешно закончили начатое на полу под аккомпанемент двух финальных песен, которые словно замедляли и торопили в одно и то же время.
Позже, в машине, Джек вручил мне красный конверт, в котором оказалась открытка, инкрустированная блестками и розами и подкрепленная надписью, клянущейся мне в вечной любви. «Это невероятно мило», — проворковала я, хотя мне стоило труда сдержать возмущение от такого глупого поступка, после всего прекрасного, чем был наполнен этот день. — «Но я не могу это оставить, ты же понимаешь?»
Он готов был разозлиться, но подумав, кивнул. «Нужно придумать какую-то церемонию с этим… например, сжечь ее вместе», — предложила я. «Или порвать на мелкие клочки и развеять над океаном».
Он ничего не ответил, так что я завела мотор. Он молчал, пока мы не выехали на шоссе, и тут он уступил рвавшимся наружу мыслям. «Кажется, от этого становится только тоскливее», — произнес он. Я промолчала, заставляя его остановиться на этом — нужно было показать, что его поведение неприемлемо. Повозившись с ремнем безопасности, он, наконец, направил свое разочарование в самоотверженную романтическую прокламацию. «Я просто хотел сделать тебе подарок. Понимаешь? То что с ним будет дальше мне не важно». Я думала, что он добавит что-то еще, но это были последние слова, которые он произнес в этот вечер.