Читать интересную книгу Способность любить - Аллан Фромм

4. Женщины могут возразить против предыдущего пра­вила по практическим причинам. Если встречаешься с муж­чиной больше одного раза, он начинает сексуальные при­тязания. Возникает вопрос, как с этим справиться. Каков же ответ? Ответ может быть только таков: научиться справ­ляться с подобной ситуацией — значит научиться быть жен­щиной. Подобная ситуация может потребовать немного больше умения и такта, чем другие, но женщины умеют тактично выходить из самых сложных ситуаций. Многие опытные женщины усвоили правило: обещай мужчине все, но давай только то и только тогда, когда тебе хочется.

Одиночество хуже

Может показаться, что в указанных выше правилах про­блема одиночества решается слишком легковесно, но на самом деле они сформулированы очень серьезно. Вырабо­тать привычку к людям — значит найти все возможные спо­собы быть с ними, делать что-то вместе с ними, быть вов­леченным в их дела. Такая привычка легче всего возникает в молодости, но ее можно выработать в любом возрасте и в любых обстоятельствах.

Для тех, кто пробует выработать ее впервые, она может показаться искусственной. Чувствуешь себя неловко, не­удобно, даже слегка нелепо, как когда впервые пробуешь танцевать, или плавать, или кататься на лыжах или конь­ках. Чем старше мы становимся, тем трудней вырабатывать новые привычки и приобретать новое мастерство — не по­тому что мы утратили способность учиться, а потому, что накапливается больше запретов, усиливается робость и за­стенчивость.

Но как бы неловко вы себя ни чувствовали при попыт­ках установить контакт с людьми, помните: это не так бо­лезненно, как одиночество. И чем дольше мы живем в оди­ночестве, тем трудней изменить положение. Привычка к людям будет даваться легче, как только вы начнете дей­ствовать. Чем больше людей вас окружает, тем выше веро­ятность, что вы найдете тех, кого сможете полюбить. И лег­че сумеете к ним приспособиться.

12. ЛЮБОВЬ И ДРУЖБА

Неудивительно, что великая любовь в истории — всегда любовь между людьми противоположного пола. Любопыт­но отметить, что великая дружба — всегда между людьми одного и того же пола. Присутствие или отсутствие секса в отношениях, конечно, важная проблема, и поэтому приня­то считать, что дружба весьма отлична от любви. Но если любовь — привязанность и дружба — привязанность, хотя это и не делает их одним и тем же, это означает, что у них есть много общего.

Само слово friendship «дружба» происходит от глагола язы­ка одного из древненемецких племен, и означал этот глагол «любить». Этот язык отразил опыт человечества: общее про­исхождение и дружбы и любви. Как определяет словарь, друг — это «тот, к кому относишься с уважением, кого высо­ко ценишь и любишь, с кем стремишься быть вместе».

Подобно любви, дружба также обладает большой исто­рической традицией. Дружба обессмертила Давида и Иона­фана, Дамона и Финтия. Каждый готов был пожертвовать жизнью ради друга. Ионафан вызвал смертельный гнев сво­его отца царя Саула, отказавшись предать Давида. Дамон готов был принять смерть вместо друга и едва не погиб, но Финтий, который мог бежать и спастись, вернулся, чтобы умереть. Тирана Сиракуз так поразила эта дружба, что он отменил смертный приговор Финтию и попросил разреше­ния стать третьим в их дружбе[36].

Платоническая любовь

В некоторых обществах, иных, чем наше, дружба на са­мом деле соперничала по значению даже с любовью муж­чины и женщины. Так было во времена рыцарства в Евро­пе, в золотые дни арабской культуры, в великие годы Древ­ней Греции. Именно о дружбе писал Платон, когда описы­вал идеальную любовь. Однако, как мы увидим, платони­ческая любовь стала означать нечто иное. Впрочем, это произошло много столетий спустя.

Платон анализировал дружбу примерно так, как мы ус­танавливаем, узнаем предметы. Подобно другим великим философам своего времени и более поздних времен, он за­дался вопросом, откуда мы черпаем знания об окружаю­щем мире?

Откуда, например, мы знаем, что дерево — это дерево, а автомобиль — автомобиль? Занятые своими делами, мы при­вычно распознаем объекты и на этом успокаиваемся. Но если остановимся и задумаемся, то будем удивлены. Как мы их распознаем? Как узнаем тысячи предметов, с которыми стал­киваемся ежедневно? Они выступают во множестве форм, размеров и цветов; разнообразие, с которым они предстают перед нами, невероятно велико. Однако мы никогда не спу­таем автомобиль с электровозом, собаку с лошадью или даже с кошкой. Идеи представляют еще более поразительную за­гадку. Как мы узнаем любовь или красоту?

Платон попытался разрешить эту загадку путем введе­ния представления о чистом или идеальном типе, который существует во всех предметах, вопреки разнообразию их внешних форм. Он определил этот тип как внутреннюю сущность вещей. Платонова сущность состоит из призна­ков или характеристик, абсолютно необходимых для пред­ставления о предмете. Эти характеристики составляют, на­пример, «лошадность» лошади, «деревность» дерева, «лю- бовность» любви. В этом принципе сосредоточены всё ха­рактеристики, представляющие сущность конкретного пред­мета или концепта, а все случайные, поверхностные и час­то преходящие, временные признаки игнорируются. Так, когда мы смотрим на роскошный «роллс-ройс» и на подер­жанную машину, мы ни на мгновение не сомневаемся, что и то и другое — автомобили.

Сущность вещей, которую мы распознаем с помощью органов чувств, является общей для всех вещей такого типа. Иногда такой способ идентификации может привести к зат­руднениям. Когда в Австралии впервые открыли черного лебедя, натуралисты оказались в затруднительном положе­нии, потому что лебеди были известны многие столетия и неотъемлемую часть их представлял как раз белый цвет. Воз­никло сомнение, можно ли называть этих австралийских птиц лебедями. Наконец, ученые договорились называть их черными лебедями, но пришлось исключить из идеала, или лебединой сущности белизну, поскольку она больше в эту сущность не входила.

Платоническая идея, или сущность первоначально была чисто интеллектуальным или познавательным изобретени­ем, которое помогало идентифицировать или классифици­ровать предметы в окружающем мире. Слово «идеал» не использовалось в этическом или эстетическом смысле как синоним слова «лучшее». История, однако, сыграла шутку, и то, что Платон сознательно исключил из сущности люб­ви, как он эту любовь определял, было понято по-другому и стало считаться самой желанной, или высшей формой любви. То, что Платон исключил секс из сути любви, из тех характеристик, которые необходимы для распознавания любви, побудило людей столетия позже назвать любовь без секса платонической.

Платон две тысячи лет назад увидел то, что нам ясно сегодня: секс часто имеет очень малое отношение к любви или вообще с ней не связан. Главным мотивом сексуаль­ных контактов часто бывает личное наслаждение. Сексу­ально возбужденный мужчина может даже испытывать вражду к женщине, от которой хочет получить физичес­кое удовлетворение. Есть, конечно, люди, которые испы­тывают другие чувства, и для них секс может стать одним из самых глубоких проявлений любви. Однако те же са­мые люди могут выражать свою любовь в несексуальных терминах. Иными словами, секс и любовь могут быть свя­заны, но во многих случаях они никак не связаны. Платон не мог включить в сущность любви то, что не является ее обязательным признаком. Он считал секс мощной силой, но не верил, что привязанность, которую люди испытыва­ют друг к другу, должна быть обязательно и исключитель­но сексуальной.

История подхватила эту мысль, когда феодализм рас­цвел веком рыцарства. Развитая в то время концепция люб­ви называется рыцарской. Это романтическая любовь в наи­более экстравагантной форме. Женщина помещалась на пьедестал, и рыцарь служил своей леди, писал ей стихи, любил ее и умирал за нее, а в качестве награды ожидал только одобрительного взгляда или платка, который мог повязать на шлем. Признаками величайшей рыцарской любви были любовь к абсолютно недостижимой женщине и физическое и сексуальное отчуждение от нее.

Этот аспект любви перешел и в следующий период — период Возрождения, где он получил новый толчок. Рост влияния религии, представленной христианством, побуж­дал все духовное ценить выше физического, плотского. Ве­личайшей из всех женщин и самой святой из них была Дева Мария, а одно из величайших деяний всех времен — непо­рочное зачатие. Это постоянно подчеркивали в своих по­лотнах художники Возрождения. Богоматерь предстает на их картинах не как обычная женщина, но скорее как идеа­лизированная версия женщины. Лицо ее отражает покой, удовлетворенность и любовь. В ее честь называли многие церкви, например, Нотр Дам — собор Парижской Богома­тери. И женщин призывали жить в соответствии с такими возвышенными стандартами.