Еще один легкий жест — и в руках у Хубилая оказалось горячее и влажное полотенце. Великий хан неторопливо вытер рот и пальцы. Немой слуга тем временем склонился над черным лакированным подносом с нефритово-жемчужной инкрустацией, куда затем было брошено полотенце. Сын Неба милостиво наблюдал, как слуга предлагает поднос с полотенцем всем, удостоенным чести. И хан ханов наблюдал, как они вытирают пальцы и рты. Потом высказал надежду, что все теперь подкрепились. Все снова опустились на колени и поверглись ниц, заверяя повелителя, что воистину подкрепились.
Хубилай чуть наклонил голову, увенчанную золоченой, усыпанной самоцветами державной шапкой, столь отличной от небольших кожаных шапочек или кожаных шлемов монгольских воителей.
— По правде, — заметил он, — есть только три вещи, которые должны у меня быть и которых я не имею. Желать ли мне несметных богатств? Ха, они у меня есть! Желать ли мне беспредельного могущества? Ха, и оно у меня есть! Сынов? Внуков? Поднятого из руин и процветающего царства? Все, все это у меня есть. Все дал мне Тянь, Высший небесный владыка.
— И ты, — Хубилай назвал имя одного из влиятельнейших сановников, — и ты, — последовало еще одно имя. Великий хан называл имя за именем, благодаря своих верных слуг и заверяя их в своем настоящем и будущем благоволении. Называя одного за другим, он назвал их всех. А под конец сказал: — И ты, По-ло, и твой младший брат, и твой разумный сын. Все трое. Вы также мне помогли. Вас не ждет моя неблагодарность. Нет-нет.
И все-таки есть три вещи, которые должны у меня быть и которых я не имею. Первая и наиглавнейшая — это покровительство Бхайшаджья-хана, лазурно-лучистого Будды-хана врачевания, которое вернет доброе здравие моему любимому сыну, царевичу Чингину, и избавит меня от этой несносной подагры.
— Следующее — сюзеренитет островов Чипангу, этих неуступчивых островитян с их клановыми спорами и враждой. Для них же самих было бы лучше признать меня своим верховным властителем. Если они этого не сделают, я снова пошлю на них мои боевые флотилии. Священный ветер наполнит паруса… я сотру в порошок их золотые города… возведу башни из черепов… впрочем, достаточно. Еще не время. Надо посоветоваться с астрологами на императорской Террасе Управления Небесами. Они как раз вычисляют подходящее время для этого доблестного морского похода. Все знают, что из-за тех островов восходит солнце. И я буду ими править. Но пока что не правлю.
Тут великий хан не то тяжко вздохнул, не то фыркнул. Усеянная самоцветами чаша бесшумно упала на бесценные ворсистые ковры — подарок племянника Хубилая, хана Персии. И ни капли из чаши не вытекло…
Седеющая голова великого хана чуть наклонилась. И вдруг резко вскинулась. Глаза, мгновение назад полузакрытые, широко распахнулись. Огненный взгляд пронесся по всему императорскому приемному залу. Сын Неба высматривал, не позволил ли себе кто-то заметить происшедшее. Нет, никто не позволил. Все, как того требовал обычай, опустили глаза долу. Тогда в пристальном взгляде великого хана засветилось довольство. И, чисто из вежливости, он испустил грандиозную винную отрыжку.
— А в-третьих, мне не по душе все время находить в моей рисовой чашке одно и то же кушанье — нет-нет, — сказал затем Хубилай. — Я люблю подремать — многотрудное царствование уже порядком меня утомило. Дремать я буду долго. Но проснусь свежим и обновленным. Я люблю власть. Следом за властью я люблю жизнь. Следом за жизнью я люблю красоту. Но где та красавица, что поднимется вместе со мной, обновленная сном?..
Как Марко уже не раз подмечал, речи великого хана бывали подчас сбивчивы — но никогда не бывали праздны. В надлежащее время лазурно-лучистому Будде-хану врачевания были предложены надлежащие приношения. Трое Поло, опять-таки в надлежащее время, были отправлены в трудное и опасное путешествие за новым кушаньем для рисовой чашки великого хана. Им предстояло отыскать долго дремавшую красавицу, которую Хубилай пробудит в надежде восстановить собственные иссякающие силы. А прежде всего этого, словно желая доказать, что могущество его пока еще не уменьшилось, Хубилай предпринял визит на Террасу Управления Небесами, чтобы посоветоваться с астрологами насчет часа, наиболее подходящего для доблестной атаки на Чипангу…
Пока Марко описывал в своем дневнике астрологическую обсерваторию, к нему по песчаному берегу приблизились две фигуры. Сфинкс, при каждом шаге аккуратно стряхивавший песок со своей львиной лапки. И немой паж Оливера. Марко обрадовался компании и решил их позвать.
— Паж! Прелестный сфинкс! Не хотите ли послушать одну историю? крикнул он, не забывая о лестном обращении к маленькому существу.
Паж, казалось, заколебался — но сфинкс тут же подбежал к Марко и свернулся калачиком у его ног.
— Прелестная загадка еще посмотрит, прелестна ли загадка, — как всегда загадочно прошептал он, деловито вылизывая свою золотистую шерстку. Паж неохотно последовал за спутником и, с заметной неловкостью усевшись невдалеке от Марко, стал вглядываться в море из-под надвинутой на самые глаза кожаной шапочки.
— Позвольте я расскажу вам о нашествии Хубилая на Чипангу, — начал Марко.
Слуга продолжал угрюмо глядеть вдаль, а сфинкс выгнул спину и загадочно улыбнулся. Остроконечные уши его, казалось, навострились, а в золотистых глазах заблестело нечто, превосходящее человеческое разумение.
25
Ли: Сияние.
Яркое пламя сверху; яркое пламя и снизу.
Солнце всходит дважды на дню.
Итак, Марко начал читать сфинксу и немому пажу Оливера, пристроившимся рядом с ним на ветреном берегу, отрывок из своего путевого дневника:
— Грандиозная процессия сопровождала великого хана к Террасе Управления Небесами, что представляет собою каменную башню в восточной части города Тай-тиня. Хубилай со своим любимым сыном Чингином ехали в паланкинах, занавешенных золотой и пурпурной парчой с вышитыми на ней императорскими символами солнца и луны. Ибо императора неотвязно мучила подагра, не позволявшая Сыну Неба сесть на коня, а царевич Чингин в тот день особенно ослаб от своей странной изматывающей болезни. Спереди и сзади паланкины великого хана и царевича Чингина охраняли фаланги монгольских всадников. Их парадные седла, кожаные доспехи и отороченные мехом шлемы украшены были серебром и перьями феникса. В руках конники держали луки, алебарды и развевающиеся знамена с солнцем и луной. Разгоняя по сторонам шумную толпу, музыканты звенели огромными тарелками. Особо доверенные сановники и военачальники ехали вместе с царским кортежем. В их числе оказался и я. При упоминании столь высокого знака монаршего благоволения сфинкс развернул крылья и одобрительно кивнул.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});