Е.П.: Значит, так. Дураков мы из себя не строили, поскольку ими не были. Мы действительно довольно агрессивно говорили о том, что Союз писателей неправильно устроен. Вот Фазиль Искандер, например, которого трудно заподозрить в неискренности или расчете, он на секретариате сказал, что это — шулерство, когда у Попова, то есть меня, три положительные рецензии в издательстве «Советский писатель» на книжку, и на основе этих трех положительных рецензий пишется отрицательное редзаключение. Это был бунт внутри Союза писателей, и я не собираюсь строить из себя борца за права человека.
А.К.: Бунт прямой, открытый.
Е.П.: Но никто ведь из нас не кричал: «Долой советскую власть!» Предлагали, в общем-то, некоторые меры, чтобы эта власть была, допустим, еще краше. В той стенограмме даже у Василия Павловича есть слова: «Так пускай еще богаче будет наша литература». Это он в ответ на разглагольствования кого-то из начальствующих совписов о том, что мы и так живем в замечательное время, когда печатаются крайне острые вещи, например, в деревенской прозе. Такие аксеновские, да и наши фразы можно считать, конечно, уловками, они и были частично уловками, но сейчас, когда прошло уже столько лет и врать решительно незачем, я думаю, что была в таких репликах некая конформистская истина, желание расширить размеры клетки, в которой мы все сидели. Мы хотели создать прецедент, приемлемый хотя бы для части советского начальства. Еще раз привожу к собственной невыгоде пословицу алданских бичей «Мы не из тех, что под танки бросались и первыми входили в города». Потому что, как говорится, возможны были варианты и компромиссы, понимаешь? И — сеанс саморазоблачения продолжается! — ты заметил, например, что в альманахе нет настоящих диссидентов — ни Войновича, ни Владимова, ни Копелева? Потому что нас в этом случае тут же обвинили бы в том, что мы создали антисоветскую диссидентскую контору. А официальный писатель Трифонов, например, которого Аксенов позвал в альманах, отказался и честно сказал: «Ребята, у меня своя игра». Он в это время печатал в американском «Ардисе» роман «Отблеск костра» — про расстрелянного отца, про репрессии тридцать седьмого. Не знаю, как там было с Окуджавой, не моя компетенция, Аксенов с ним одно время был в ссоре. Знаю про Евтушенко. Он меня однажды спрашивает: «Женя, почему вы не взяли меня в альманах “МетрОполь”?» Я отвечаю: «Мы с вами, Евгений Александрович, люди разного поколения. Я в альманахе отвечал за свое поколение, а ваш друг Василий Павлович — за ваше. Вот вы его и спросите, почему». Он говорит: «Если бы меня взяли, то никакого “МетрОполя” не понадобилось бы, мы бы и так все вопросы решили». — «Вот потому, наверное, и не взяли», — не удержался я. Так что в принципе дело «МетрОполя» не было дурацким или безумным предприятием. Оно имело шанс. Тем более что все это происходило в 1979 году, а в 1985-м уже перестройка началась, понимаешь? И в конце восьмидесятых «МетрОполь» вряд ли оказался бы таким же эксклюзивным, экзотическим предприятием. И я, ты знаешь, своей судьбой доволен. Потому что, извини за прямоту, я играл — и в конечном итоге выиграл. Но мог проиграть очень сильно, понимаешь? Впрочем, хватит об этом. У нас ведь книга о Василии Павловиче, а не обо мне.
А.К.: Выиграл, да. Хотя возможны были неприятные варианты.
Е.П.: А неприятности в любом случае были предрешены. Если бы не «МетрОполь», мне рано или поздно все равно пришлось бы печататься на Западе. Ведь это не то шизофрения, не то паранойя, когда тебя не печатают, когда ты берешь слева чистые листы бумаги, исписываешь их и кладешь справа. И — всё! Безо всякого движения! Результата! Отклика! И так годами, десятилетиями… сколько это могло продолжаться? Я для сохранения своего душевного здоровья участвовал в альманахе «МетрОполь». И думаю, что многие из моих товарищей — тоже. Включая и Василия Павловича. Я уже рассказывал, какое было первоначальное отношение к «МетрОполю» у эмигрантов на Западе, но ведь и здесь «круги андеграунда» иногда ехидно именовали его «диссидентским “Огоньком”, то есть изданием на потребу. Мне об этом Юра Кублановский рассказывал, он более моего был связан с «литературным подпольем».
А.К.: Что ж, довольно остроумно.
Е.П.: И я тебе сейчас даже еще больше скажу в припадке откровенности: если бы конкретно пошла речь о публикации альманаха в СССР, то я не уверен, что мы не пошли бы на изъятия и замены при сохранении, разумеется, числа всех авторов. Но они нам такой возможности проявить слабину не дали, пришлось быть героями.
А.К.: Это Феликс Феодосьевич себе карьеру делал с вашей помощью.
Е.П.: Он ее и сделал в конечном итоге.
А.К.: Он мог бы лучше карьеру сделать, если бы поддержал вас. Имел бы тогда репутацию царя-освободителя, а не палача «МетрОполя». Хотя… вот этими папочками с тесемочками, независимым поведением вы спровоцировали эту литературную шпану, и она на вас кинулась. Вы не могли не понимать, что они кинутся на вас первыми, так уж они были устроены.
Е.П.: Странно… надеюсь, что не лукавлю, однако нет, не понимали. Потому что жизнь уже была чуть-чуть другая, чем при классических Советах. Не свобода, а вольность стала появляться… хотя бы внутри нашей метрóпольской компании. Компания-то была замечательная, понимаешь?
А.К.: То есть вы рассчитывали, грубо говоря, что вам уступят? Сдадут назад как при возможности столкновения, ну, двух автомобилей, например? Вы ведь им в лоб пошли и что, думали, они уйдут в сторону?
Е.П.: Да.
А.К.: Или сдадут назад?
Е.П.: Совершенно верно. Нам казалось, что так было бы логичнее, если бы они чуть-чуть пошли на попятную. У советской власти масса была способов обволакивать людей. К примеру, начать в микроскопических дозах печатать меня и Ерофеева. Простить Аксенову антисталинский «Ожог»…
А.К.: И напечатать отрывки из него, как сделали с битовским «Пушкинским домом».
Е.П.: Совершенно верно. Но для этого нужны были воля и разум исполнителя. Так что советская власть пусть Феликса Феодосьевича со товарищи благодарит за этот международный скандал, последний крупный литературный скандал канувшей эпохи.
А.К.: Если бы Вася действительно имел целью на «МетрОполе» въехать на Запад, и он должен был бы за это благодарить Феликса Феодосьевича. Но только я тебе замечу, если уж мы заговорили в таких категориях: ему ведь было выгоднее здесь остаться. Если уж говорить о его личной судьбе. «Ожог» он мог бы со временем издать на Западе, живя здесь. Посадить бы его явно за «Ожог» не посадили бы. Не те времена.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});