Читать интересную книгу Аксенов - Александр Кабаков

А.К.: Это говорит о том, что в их реакции (во всех смыслах этого слова) было очень много самодеятельности…

Е.П.: Злобной самодеятельности…

А.К.:…которая была или не согласована, или плохо согласована с ГБ. Действовали они с энтузиазмом злобных дураков.

Е.П.: И нанесли тем самым государству с кратким названием СССР вреда гораздо больше, чем мы. Витьке Ерофееву они пели, что пошли ему навстречу, печатая его сложные статьи про Шестова и де Сада, а он их доверия не оправдал. Потом нас выгнали, велев хорошенько подумать, ввели Битова с Искандером. Ну и под вечер мы все явились к Аксенову, рассказываем ему, друг друга перебивая, подробности. Он же, не дослушав нас, набирает номер и говорит без «здравствуй» или «гуд дэй»: «Феликс, это ты? Ты что это ребят терроризируешь?» — «Вася, ты где?» — кричит Феликс. «Неважно где, — отвечает ему суровый В. П. Аксенов. — Ты учти, что мы выйдем на Леонида Ильича». «Когда?» — спрашивает бедный Феликс. «А вот уж наше дело!» И хрясь трубку на рычаги! Мы онемели, но Битов не мог сдержать возгласа восхищения. «Крутой мэн», — высказался он тогда про Васю. И действительно, Феликс весь день парился по «метропольским» делам, а пришел домой — и с порога получил не тарелку борща, а палкой по рогам от Васи.

А.К.: Бедный, действительно…

Е.П.: Потом, значит, началась индивидуальная обработка. Ко мне приставили сотрудника «Дружбы народов» критика Валерия Гейдеко, к Битову — Вадима Кожинова, не помню, кто работал с Ерофеевым. Я Гейдеке вежливо объяснил, что дурного ничего не делаю и, собственно, не понимаю, что я должен прекратить? Ведь я уже принят в Союз писателей, у меня есть бумага, где секретарь Союза Лазарь Карелин поздравляет меня с приемом и желает мне больше общественной активности.

А.К.: Куда уж больше-то?

Е.П.: Пытались заставить наших рекомендателей в Союз писателей «отозвать» свои рекомендации. С великой радостью сообщаю, что ни один из них на это не пошел. Ни Георгий Витальевич Семенов, ни Николай Семенович Евдокимов, ни Галина Васильевна Дробот, еще одним моим рекомендателем был Андрей Битов, но с ним начальству и так все было ясно. Николай Семенович только спросил меня, представляю ли я последствия своего поступка? Я сказал, что представляю, а он сказал: «Ну и в добрый час!» Попили чаю и расстались на долгие годы. Вот. А потом, значит, был этот знаменитый секретариат, ровно за день до «вернисажа» альманаха. «Вернисажем» мы именовали то, что сегодня называется «презентацией». Тогда слова «презентация» в широком обиходе еще не было. Для презентации-вернисажа сняли кафе «Ритм», что в Миуссах, на улице имени чешского тов. Готвальда, ныне улица расстрелянного большевиками Чаянова. Там во время перестройки был кооперативный писательский ресторан «Нил», а сейчас снова кафешка.

А.К.: На углу с улицей Фадеева, да? Напротив РГГУ?

Е.П.: Совершенно верно. Директор этого заведения (тогда понятие «хозяин» отсутствовало) был приятелем Юза Алешковского и счел за честь, когда Юз с Ахмадулиной туда явились. Сказал, что из уважения к таким персонам сам лично поедет на рынок, купит петрушку, киндзу… Всенародно известная поэтесса и автор песни «Товарищ Сталин, вы большой ученый»… Ему и в голову прийти не могло, что он антисоветчиков вознамерился принять. Вот по этому случаю и собрали экстренный секретариат Московской писательской организации.

А.К.: Минуточку! А откуда они узнали про «вернисаж»? Вы им приглашение послали?

Е.П.: Ага! Щас! Это ты меня спрашиваешь? Ты, может, с Луны свалился? Они пронюхали об этом по своим каналам. Кстати, к тому времени и в ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам, созданное в СССР в 1973 году в связи с присоединением Советского Союза к Всемирной конвенции об авторском праве), и в Госкомиздат (Государственный комитет по делам издательств, полиграфии и книжной торговли СССР), и в издательство «Советский писатель» мы с Ерофеевым по экземпляру альманаха, значит, уже занесли.

А.К.: То есть они собрали секретариат, намереваясь пресечь эту акцию?

Е.П.: Угу. Там с нашей стороны было пять составителей плюс сочувствующий Булат Окуджава, а с их стороны — целая кодла идеологических борцов. Например, когда Ерофеев вышел в коридор покурить, то следом за ним заседание покинул другой любитель табака, советский поэт Николай Грибачев, который гордился тем, что имеет кличку «автоматчик партии». Он Ерофею сказал: «Ну что, сукины дети, попались? Что бы вы сейчас нам ни вякали, будет вам крышка». Они альманах в результате тут же осудили как антисоветскую акцию и сказали, что если вернисаж состоится, все участники альманаха будут исключены из Союза писателей… За исключением тех, кто в Союзе писателей не состоит. Это шутка моя, нынешняя… Заправлял судилищем все тот же Феликс Феодосьевич. Сохранилась стенограмма, которую вел я. Свою стенограмму они под шумок уничтожили во время перестройки. А нашу напечатала с комментариями в журнале «Новое литературное обозрение», 2006, № 82 замечательная итальянская исследовательница Мария Заламбани из университета Форли. Рекомендую. Выглядит как пьеса театра абсурда. Мы все вечером после секретариата собрались и проспорили полночи — отменять вернисаж или нет. Отменили. По тактическим соображениям. Тем не менее я утром к этому кафе пошел, чтобы предупредить тех, кто еще не знает об отмене. А там, смотрю, батюшки светы! В переулках черные гэбэшные «Волги», на двери объявление «Закрыто на санитарный день». Вижу, идет к кафе корреспондент «Франс Пресс» с двумя красивыми бабами, читает объявление, и волчья улыбка антисоветчика озаряет его мужественное лицо. А вечером того же дня все «голоса» уже трубят о преследованиях писателей в СССР. Процесс пошел, как потом говорил Михаил Сергеич. За такую рекламу миллион дают, понимаешь? А нам ее Феликс Феодосьевич со товарищи устроил бесплатно. И если бы они на этом остановились, то это нас бы тоже устроило. Что им стоило напечатать альманах тиражом, например, в тысячу экземпляров, распределить по начальникам, как любой книжный дефицит, по экземпляру нам сунуть, остальное продать в «Березке» иностранцам-славистам?

А.К.: Тогда им надо было не тыщу экземпляров печатать, а все пять. Тысяча только «по служебному назначению» ушла бы.

Е.П.: Ну, пять. В те времена, когда средний тираж прозаической книжки был сто тысяч экземпляров, нас и это устроило бы. Клянусь! И скандала такого масштабного не было бы. Знаешь почему? А потому, что эмиграция сначала, в первые дни развития событий, встретила «МетрОполь» довольно кисло. Максимов высказался в том смысле, что это советские писатели с жиру бесятся, хотят и рыбку съесть, и так далее. При обсуждении альманаха в эмигрантской газете «Русская мысль» звучала примерно та же аргументация, что и в конторе Феликса Феодосьевича, но только с другого боку. Для него альманах был антисоветским, а для «Русской мысли» — советским, приземленным, бездуховным. Старых эмигрантов шокировали грубости, эротика… Все изменилось в одночасье, когда мы благодаря глупому писательскому начальству стали жертвами, понимаешь? Я невыгодные для себя вещи говорю, но это было так. Короче говоря, Карл Проффер, видя, что нас месят и дальше будет только хуже, взял да и объявил, что у него есть экземпляр «МетрОполя», и альманах обязательно будет напечатан. Еще на этом можно было успокоиться, но в феврале, это уже был февраль, День Советской Армии, вдруг появляется сдуру как с дубу в газетке «Московский литератор» огромный материал под названием «Мнение писателей об альманахе “МетрОполь”: порнография духа». Где «отметились» весьма даже уважаемые персоны, например писатель Сергей Залыгин, который сообщил городу и миру, что я — графоман, и он меня ни за что не принял бы в Литинститут. «Порнография духа» — это, кстати, цитата из Вознесенского. Нет чтобы самим что-нибудь такое-эдакое, идеологичненькое придумать! Многих использовали. Старый писатель и зэк Олег Волков послал нам полный текст своего отзыва, где было сказано, что ему альманах понравился за редкими исключениями, которые он обругал. А «Литератор» напечатал только эти исключения. Старик Волков разрешил предать свой текст гласности «хоть на “Голосе Америки”. Лев Гинзбург написал отзыв при условии, что он не будет опубликован. А когда обнаружил свое имя в верстке, устроил Кузнецову скандал, грозился, если его в это втянут, положить партбилет. Молодец! Его отзыва нет и, получается, не было! Появилось в том же «Московском литераторе» искрометное сочинение Феликса Кузнецова «Конфуз с “МетрОполем”», затем его же опус с блатным названием «О чем шум?». Это была уже реакция на то, что пять ведущих американских писателей: Эдвард Олби, Курт Воннегут, Уильям Стайрон, Артур Миллер и Джон Апдайк — один из авторов нашего альманаха — выступили в нашу защиту. Желающие могут насладиться чтением отповеди Кузнецова зарвавшимся американцам в «Литературной газете» за 1979 год. Ну, а потом мы уехали в Крым, а пока ездили, нас с Ерофеевым исключили из Союза писателей. В Коктебеле посетили в Доме творчества Фазиля Искандера, он нам и показал анонимную телеграмму: «Радуйся, двух ваших щенков наконец-то выкинули из Союза». Мы успокоили Фазиля, что таких анонимок было полным-полно, что это очередная туфта, но, когда мы вернулись в Москву и я только что вошел в квартиру, раздался Васин звонок: «Ты знаешь, все, к сожалению, подтвердилось. Вас исключили. Если вас не восстановят, я выхожу из Союза писателей». Я этого его звонка никогда не забуду. Он поступил как старший брат. Он знал, что я тут же узнаю об исключении, и мне станет страшно. А мне и было страшно, не стану врать.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});