Читать интересную книгу Тисса горит - Бела Иллеш

— Ну, идемте!

Он повел нас опять к вахмистру, который теперь уже не был так скуп на слова, как утром, хотя и отдавал свои распоряжения коротко, по-солдатски.

— Вы обойдете стоящий на вторых путях поезд и заберетесь в угольный вагон. Один лишь кочегар знает, что вы там будете находиться. Смотрите, чтобы никто вас до Вены не видел! А там можете делать, что хотите, это меня не касается. Поняли?

— Поняли.

— Есть хотите?

— В последний раз мы ели вчера вечером.

— Так… А деньги-то у вас есть?

— У меня есть немного.

— Давайте сюда. И садитесь скорей, а я пока куплю вам чего-нибудь поесть.

Анталфи дал ему двадцать чешских крон.

— Ну, ступайте.

Это было наше последнее приключение в Чешской республике.

Вахмистра мы, понятно, больше не видели. Двадцать крон он, верно, сохранил себе на память о нас.

Едва мы забрались в угольный вагон, как раздался свисток. Несколько минут спустя мы уже оставили позади себя пограничные столбы, где с одной стороны — чешские легионеры с пулеметами, а с другой — австрийские жандармы с винтовками стояли на страже мира.

В эмиграции

Вокзал был еле-еле освещен, и нам удалось не замеченными выскользнуть из угольного вагона. В виду того, что выходы охранялись слабо, мы без особого труда выбрались на улицу. Электрические часы на фронтоне вокзала показывали без нескольких минут час ночи.

Стояла прекрасная теплая осенняя ночь. После тюрьмы, конюшни и угольного вагона воздух венских улиц показался нам необычайно мягким. Мы шли молча, лишь чех время от времени бормотал про себя ругательства. Широкие улицы были почти безлюдны, трамвайные пути заброшены, дуговые лампы не горели.

— Рановато венцы укладываются, — заметил я.

— Больной город, — шопотом отозвался Анталфи, словно боясь громким словом вспугнуть спящего.

Медленно, взявшись под руки, брели мы по тротуару. Чеха, видимо, сердило, что мы разговариваем по-венгерски. Анталфи выразил предположение, что он сердится не столько на то, что ничего не понимает из нашей беседы, сколько оттого, что, будучи честным патриотом, от глубины души ненавидит все венгерское.

Время шло, мы проголодались, устали и, зайдя в парк, решили, наконец, присесть на скамейку и отдохнуть.

— Хорошо бы малость перекусить…

— С этим придется подождать до утра.

Мы заснули, сидя на скамье. Проснувшись от свежего предутреннего ветерка, мы увидели, что легионер покинул нас, даже не попрощавшись.

— Куда же нам деваться?

— Прежде всего пойдем в баню. Кости у меня уже старые; от этой ночи, проведенной на скамье, я ослаб еще больше, чем от голода, горячая вода подбодрит меня, не говоря уже о том, что и вообще помыться не мешает.

После долгих поисков мы нашли баню, но выяснилось, что старались мы напрасно, так как из-за недостатка угля бани бездействуют. То же самое оказалось и в двух других банях.

— Послушай, Анталфи, баня — баней, а поесть тоже бы не мешало.

Несколько минут спустя мы уже сидели в маленькой кофейной. На одной ее половине стулья еще стояли опрокинутыми на столах, на другой же два покрытых белой бумагой стола ожидали посетителей. При нашем появлении белый, как лунь, мертвенно-бледный, сгорбленный официант оставил метлу, прикрыл лопатой сметенный на середину комнаты сор и подошел к нам, лязгая на ходу маленькими ножницами, извлеченными им из его поношенных солдатских брюк.

— Ваши хлебные карточки?

— Хлебные карточки? Это еще что такое? — удивился Анталфи.

— Вы, вероятно, венгры? — сурово спросил официант. — Ну, понятно, в вас сразу же можно угадать венгров.

— А разве венгры не могут есть иначе, как по хлебной карточке?

Официант улыбнулся. При этом он казался еще старше.

— У нас равенство, — тихо ответил он. — Ни для кого нет исключений. Венгры, как и все остальные, не могут есть без хлебной карточки.

— У нас нет хлебных карточек, но мы хорошо заплатим за хлеб.

— Тут не в деньгах дело, — возмутился официант. — Это вопрос порядка, а без порядка не может быть и социализма. Это каждый обязан понимать. Карточка…

— Мы уже два дня не ели, — прервал его Анталфи.

Официант удивленно вытаращил на нас глаза, как-то странно покачал головой, как будто ее дергали сзади за веревочку, потом неожиданно сунул ножницы в карман и подошел к нам поближе.

— Вы, быть может, товарищи? — шопотом спросил он.

— Да.

Он тотчас же скрылся за узенькой дверью и спустя некоторое время возвратился с большим деревянным подносом, на котором лежало два маленьких ломтика черного хлеба. Поднос он поставил перед нами ка стол.

— Что прикажете, товарищи, кофе или чаю?

— Вы социалист? — довольно недружелюбно спросил его Анталфи.

— Да, я организованный социал-демократ. Итак, чего же вам подать, товарищи?

Я мало что понимал из разговора, и Анталфи вкратце передал мне слова официанта.

— Чорт его знает, — добавил он, — как смотреть на австрийских социал-демократов: как на друзей или как на врагов?

Официант, видимо, неправильно истолковал смысл нашего разговора, потому что опять исчез и через несколько минут появился, держа в руках маленькую книжечку.

— То, что вы, товарищи, проявляете известную осторожность — это очень правильно, — сказал он почти торжественным тоном. — Очень, очень правильно… Вена кишмя-кишит шпиками, провокаторами и всяким сбродом. Но что касается меня, то я легко могу рассеять ваше недоверие: вот мой партийный билет; не далее как вчера я уплатил партийный взнос. Двадцать семь лет состою в организации! Двадцать семь лет!

Анталфи внимательно рассмотрел подписи и печать и, одобрительно кивнув, возвратил официанту билет.

— Прекрасно, товарищ Бергман. Ваши бумаги в полном порядке. Так вообразите себе, товарищ, мы уже два дня ничего не ели! Официанту не приходится объяснять, что значит голодать два дня.

— Понимаю, вполне понимаю. Я подам все, что только можно подавать без карточек. Мы, социалисты, и как партийцы и как частные лица, всегда оказываем полное содействие венгерским эмигрантам.

От этих слов Анталфи взорвало.

— Тогда надо было помогать, чорт вас дери, когда от вашей помощи еще могла быть какая-нибудь польза! На что нам теперь ваша помощь! Да и сейчас он разглагольствует вместо того, чтобы принести поесть!

Добрый старик испуганно отскочил от разъяренного Анталфи. Он, видимо, хотел возразить, но потом передумал и удалился, не проронив ни слова. Вскоре он вернулся с двумя чашками кофе и ветчиной, которую он положил на лежавшие на столе ломтики хлеба, после чего снова взялся за метлу. Но вместо того, чтобы закончить уборку, он снова подошел к нашему столику.

— Вы, товарищи, видно, большевики, большевики же судят о положении Австрии и поверхностно и несправедливо, — сказал он. — Я это не в упрек вам говорю, а чтобы объяснить истинное положение вещей. Мы, австрийские социал-демократы, отнюдь не худшие революционеры, чем русские большевики, но мы много умнее и уже во всяком случае образованнее их. Вы, надеюсь, не сомневаетесь в том, что Отто Бауэр как социалист не ниже вашего Ленина, а Отто Бауэр ясно доказал, что Австрия — это не Россия. Да, товарищи, Австрия — маленькая, слабая, нищая, изголодавшаяся страна, и она окружена огромными могущественными врагами. Мы, австрийцы, отданы на милость Антанте. Стоит Антанте на три дня приостановить посылку поездов с продовольствием — и снова начнется голод, а голодающие рабочие не могут совершать революций. Как вы хотите, чтобы рабочий шел на баррикады, когда он не уверен, не умирает ли дома с голоду его семья! Когда окончится эта нищета и мы соберемся с новыми силами, когда у каждого рабочего или, по крайней мере, у большинства будут если и не обильные, то во всяком случае достаточные запасы, тогда и мы, — своим, австрийским, путем, хотя и обходным, но вернее и без крови и риска, — придем к социализму. Вы увидите, товарищи, что при ближайших же выборах…

— Можно ли получить без хлебной карточки еще две чашки кофе? — прервал его Анталфи. — Об остальном же мы потолкуем как-нибудь на диспуте, — добавил он, заметив, что официант обиделся на нас за наше невнимательное отношение к австрийскому пути к социализму.

— Для кофе не нужно хлебной карточки, — сказал официант. — Что же касается остального, то вы, товарищи, вскоре убедитесь, насколько мы правы.

Когда мы напились, Анталфи достал из жилетного кармана деньги. Официант не очень-то обрадовался чешским деньгам, недоверчиво осмотрел двухвостого льва, но потом решился и на белой бумаге, покрывавшей стол, высчитал, сколько мы ему должны чешских крон и сколько австрийских нам причитается сдачи.

— Мне будет очень обидно, товарищи, — сказал он на прощанье, — если вы так далеко зайдете в. своем коммунистическом пристрастии, что откажетесь от моей помощи. Я могу вам помочь в двояком отношении. Первое — вот! — и он сунул Анталфи в руки два маленьких картонных листика.