С «орбитой» Надей было хуже. Она «как бы» манила, она «как бы» намекала, она «как бы» была. Она говорила: «Подожди, и у нас как бы все будет». Она говорила: «Еще немного, и я как бы стану той, о ком ты мечтаешь». Она говорила: «Я тебя как бы люблю». И однажды Жоржик сказал ей: «Я как бы этому рад». Этого Наденька ему не простила. Ей, размытой и неуверенной во всем, нужна была конкретика. Она тоже ушла.
И вот теперь опять. Люба. Она не была «орбитой» нестабильного, но стремительного метеора по фамилии Груздев. Напротив — вокруг нее вращалось совсем другое тело как в переносном, так и в самом прямом смысле. Но так хотелось, так хотелось! Хотелось, чтобы «орбита» все-таки была. Но… Это вездесущее «но»… Это совсем ненужное «но»…
Но Любочка принадлежала другому мужчине.
«Это все лирика», — думал Груздев, уверенный, что она-то о нем не вспоминает.
И тут, как в известном стихотворении детского поэта, у него зазвонил телефон.
— Кто говорит? — торопливо поинтересовался стремительный Груздев, соображая, кто в перспективе может стать следующей жизненной орбитой.
— Люба, — просто ответили в телефонной трубке, и Груздев озяб. В прямом смысле этого слова. Он почувствовал, что его знобит, и подумал: «Психосоматика. Заболеваю. Видимо, я еще не готов…»
Но Любочка так не считала. У нее и вообще, и в частности было на все свое мнение.
— Ты мне сегодня нужен, — просто сказала она.
— А муж? — попытался отвертеться от неизбежной встречи психотерапевт Груздев.
— А муж объелся груш, — ответила Любочка, намекая на то, что муж в командировке.
Жоржик понял, что в данном случае серьезные отношения ему не угрожают. Муж — категория постоянная. Любочка назначила встречу вечером, а он почему-то согласился. Из-за этого свидания Георгий Сильвестрович-то волновался весь день, именно из-за Любочки строил планы на вечер и тут же придумывал тысячу причин для того, чтобы планы эти сорвались.
Груздев всю свою жизнь делал то, что было, во-первых, правильно, а во-вторых, нужно. Сегодня он впервые сделал то, что было неправильным и ненужным, — согласился на свидание с замужней женщиной.
Именно из-за этой встречи он так нервничал целый день, стараясь скорее принять пациентов и уйти с работы. Именно из-за этой назначенной настырной Любочкой на вечер встречи ему не хотелось покидать безопасный кабинет. Однако желание победило разум, и Жоржик ушел с работы на два часа раньше.
До назначенного времени оставалось совсем немного. Груздеву хотелось сбежать, он чувствовал себя метеором, летящим к небесному телу, которое окутано атмосферой и просто изобилует жизнью. Но в атмосфере метеоры сгорают, и жизнь идет дальше без них. Хотя… горят ярко…
Груздев вспомнил недавнюю встречу с Любочкой. Он не видел ее лет сто, и вдруг — она. Стояла на остановке, залитая весенним солнцем, и улыбалась. Улыбалась ему, обещая что-то недоступное, всегда ускользающее. На Любочке сияло магазинной новизной красное пальтишко, на голове красовалась красная шляпка, а на ногах, как влитые, были надеты мягкие даже на вид красные сапожки. Сумочка в руках почему-то черная, но она только дополняла ансамбль.
— Любочка! Вы хорошо выглядите во всем красном! Хотя красный с черным не самое удачное сочетание цветов, вызывает ощущение опасности, — сказал Груздев и подумал: «Явно выраженный истероид».
— Спасибо, Жоржик, ты очень любезен, — ответила Любочка и подумала: «Явно выраженный психолог».
Дальше последовал формальный разговор ни о чем.
И вот спустя полгода после этого ничего не значащего разговора приглашение в гости.
Два часа Жоржик ходил вокруг да около, размышляя о том, что бы это значило. Для него большая проблема решиться на такой, как он считал, легкомысленный шаг. Завалиться в гости к явно замужней женщине. Но… эту женщину он явно хотел. Хотел давно и безнадежно. Стемнело, и он должен был уже как час находиться в гостях.
— Эх, Люба, Любочка, Любовь… — пробормотал Груздев и, решившись, прошмыгнул в подъезд вслед за жильцом, отщелкавшим на законном основании цифры кода.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Груздев вызвал лифт. Загудел мотор, потом что-то щелкнуло — и свет погас. Георгий Сильвестрович сказал спасибо за то, что Любочка живет всего лишь на втором этаже. А ведь могла бы обосноваться и в квартире на девятом. Что ж, во всем должно быть чувство меры.
В подъезде почему-то не было окон, и потенциальный герой-любовник, споткнувшись пару раз, чертыхнулся. Подсветив сотовым телефоном, он посмотрел на номер квартиры и, убедившись, что в потемках ничего не перепутал, надавил пуговку звонка. Ответа не последовало. «Видно, Любочка не дождалась и ушла», — подумалось ему. Груздев отпустил звонок и решил уйти, но, передумав, постучал в дверь кулаком.
Тяжелая металлическая дверь с легким скрипом отошла в сторону. Ожидающий приятного времяпрепровождения, изобилующего эмоциями, Груздев немного напрягся. Оказалось, напрягался не зря. Из открывшейся двери вылетело что-то странное и страшное, в белой простыне и со свечой в руках. Огонек свечи трепетал, теряясь в пустых глазницах, темневших черными дырами на мертвенно-бледной роже. Мозг на автоматическом режиме фиксировал увиденное, а рука, тоже на автомате, выбросила вперед кулак — и приведение упало, сваленное мощным ударом доктора Груздева.
И тут дали свет. Жоржик обомлел: перед ним, выронив свечу, лежала выключенная из жизни его «одной левой» Любочка. То, что он принял за пустые глазницы черепа, на самом деле было двумя кружками огурца, приложенными к щекам, обильно намазанным чем-то белым. Как выяснилось позже, это была сметана.
Дальше Груздев поднимал с пола и приводил в сознание хозяйку квартиры. Белая простыня была действительно белой простыней, но все остальное оказалось вполне нормальным женским лицом, без какого-либо намека на ненормальность или потусторонность.
Георгий Сильвестрович ожидал долгих упреков, обид и высказываний на тему: «Груздев, ты — сволочь!», но Любочка не умела долго обижаться. Она просто всхлипнула, потрогав пальчиками опухший глаз, и сказала:
— Ты опоздал. Я думала, что ты уже не придешь. Даже не знаю, рада ли я тебя видеть.
Жоржик, обнадеженный даже этой неуверенной фразой, прошел в квартиру. Собственно, он даже не винил себя: кто угодно на его месте наделал бы глупостей. Его можно было понять: настроился на легкое порно с элементами мелодрамы, а из-за двери вылетает что-то, достойное главной роли в фильме ужасов.
Спустя некоторое время Любочка, приложив к опухшему глазу поварешку, весело болтала о чем-то совершенно незначительном. Жоржик улыбнулся, отметив, что в ее исполнении это «незначительное» казалось очень и очень важным. И стремительный метеор Груздев снова задумался о возможности обрести «орбиту». Мысль на законном основании вращаться вокруг этого «небесного тела» казалась очень привлекательной.
— Ты представляешь, — щебетала Любочка, — мой колобок сегодня прикатился домой, схватил сумку с документами и вещами и говорит, что мы очень скоро разбогатеем. Говорит, что не будем знать, куда деть деньги.
Любочке очень нравилось быть богатой, нравилось даже просто думать о том, что она богата. По этой самой причине женщина когда-то дала Жоржику от ворот поворот и вышла замуж за перспективного — она так сказала — осла.
— Ах, Жорочка, ты напоминаешь мне солдата, который играет с саблей генерала, — жеманничая, проговорила тогда Любочка, а Груздев спросил:
— Зато я умею обращаться с генеральской саблей. А вот зачем эта сабля ослу?
— Осел этот, Жоржик, — тут Любочка пренебрежительно улыбнулась, — в состоянии купить саблю генерала.
— И повесить ее на стену, — не сдавался Георгий Сильвестрович.
— Да, — мило парировала Любочка, — но на какую стену! В элитном доме и с евроремонтом.
Груздеву крыть было нечем, он мог похвастаться только зарплатой бюджетника и однокомнатной квартирой в хрущёвке.
И вот теперь он слушал, как Любочка рассказывает об этом самом «осле». Рассказывает в пренебрежительном тоне как о чем-то незначительном, о чем-то мелком, но временами забавном. Таким тоном обычно говорят о домашних питомцах. «Что ж, кому что нравится», — подумал агент Груздь: одни любят кошечек и собачек, кто-то заводит ежика, а кто-то, как Любочка, осла.