Читать интересную книгу Чародей (ЛП) - Деннинг Трой

— Он у меня, Могучий! У меня на спине приковано Теневое Плетение!

 Когда проклятие Мистры не заставило Малика добавить что-либо еще или даже уточнить, что это был просто символ, он решил, что его план сработает, и позвал:

— Цирик, Единый, Всё! Ничего не произошло. Он парил так близко к потолку, что не мог видеть ничего, кроме ухмыляющегося лица своей тени.

— Как ты жалок, — сказала она. — Мне стыдно сознавать, что я произошла от твоего образа. Даже если бы Цирик мог тебя услышать, как ты думаешь, он бы ответил?

— Если бы он мог меня слышать? — Закричал Малик. — Что значит «если»?

— Как ты думаешь, что я имею в виду? — Парировала тень. Это храм…

Объяснение резко оборвалось, когда Малик коснулся потолка и вошел в контакт со своей тенью. Красные глаза мигнули, и её форма стала более приземистой и менее чудовищной. Малик ощутил прилив холодной магии, когда она вернулась в его тело.

— Это как раз то, что ты хочешь! — Прижавшись лицом к каменному потолку, он не мог говорить внятно. — Ты будешь со мной, когда я стану отцом гнева Единого!

Потолок оторвался от его лица, и Малик на мгновение подумал, что его тень ошиблась, что Цирик все-таки пришел за ним. Затем он услышал плеск и крики, и повсюду вокруг себя он увидел шадоваров, размахивающих руками, и бусинки серебряной магии, принимающие каплевидные формы, когда они падали обратно на пол храма. Закрыв глаза, Малик снова закричал:

— Цирик, Единый, Всё!

Ничего не произошло, за исключением того, что под Маликом начал нарастать равномерный рев. Не успел он опознать звук, как непрерывный поток магии Камня Карсы хлынул в бассейн внизу, и рев взорвался громовым всплеском, воздух вырвался из его легких, когда его спина врезалась в Камень Карсы. Он подпрыгнул один раз и почувствовал, как его ноги освободились, когда болт кандалов, удерживавший его ноги, вышел, затем он почувствовал, как кости хрустнули в одной руке, когда ее вытащили из закрытых кандалов. На мгновение Малику показалось, что на этом все закончится, что все потемнеет, и он проснется на Равнине Фуги, брошенный на грубое милосердие, которое обрушилось на всех неверных несчастных, которые вызвали недовольство своих святых хозяев, вороватым богом мертвых, Келемвором. Но этому не суждено было случиться. Все еще привязанный к Камню Карсы своей единственной неповрежденной рукой, Малик откатился в сторону и поймал брызги магии прямо в лицо. Прежде чем он успел закрыть рот и отвернуться, он сделал три огромных глотка, и, конечно же, они попали не в тот проход и сразу же заполнили его легкие. Малик ожидал, что утонет, и быстро, но это было волшебство. Оно прошло через его легкие в остальную часть тела, наполняя его новой энергией. Слабость, вызванная голодом и жаждой, исчезла, и рука, которую он только что сломал, начала заживать, хотя сломанная кость все еще не срослась, казалось, что Арис вонзил в нее зубило. Малик подобрал под себя ноги и повернулся, чтобы найти храм, заполненный потрепанными шадоварами, некоторые плавали лицом вниз в серебряной магии, а некоторые полу-плыли полубежали к аркам выходов так быстро, как только могли нести их темные ноги. Пара фанатичных почитателей Шар увидела его, стоящего рядом с Камнем Карсы, и бросилась на него, крича, что это дело рук неверного вора. Именно в этот момент своды потолка прогнулись под напряжением внезапной остановки и начали падать в храм. Самый крупный фанатик был раздавлен секцией каменного ребра длиной в рост Ариса, а другой исчез за завесой падающих обломков.

Хорошо используя данную Цириком способность исчезать, Малик нырнул под поверхность серебряного пруда, чтобы спрятаться. Оставшийся в живых фанатик появился мгновением позже, рубя воду своим черным мечом и клянясь, что повесит рогатую голову Малика на стену. Хотя было бы просто проследить за последней цепью наручников до самой руки Малика, магия Единого не позволила шараанцу увидеть это. Малик подошел к нему сзади и потянулся, чтобы вытащить из-за пояса кинжал шадовара. Он использовал собственное оружие верующего, чтобы вспороть ему живот. Длинный участок стены рухнул позади Малика. Весь храм накренился, и он обнаружил, что его тащит за Камень Карсы, а течение несет всё в комнате к огромному водовороту в углу. У него было достаточно времени, чтобы понять, что его вот-вот затащат в одну из дренажных ям, которые он заметил, когда впервые очнулся в зале. На мгновение Малику показалось, что город снова начал падать, но затем его цепь наручников ослабла, натянулась и снова ослабла, когда Камень Карсы ударился обо что-то, отскочил и начал катиться. Он обнаружил, что сначала дико летит по воздуху, затем наблюдает, как камень пролетает над его головой, затем его дернуло за ним, прежде чем он, наконец, врезался в него лицом и остановился. По сравнению с треском и грохотом первого падения, комната казалась пугающе тихой. Это не означало молчания. Воздух был наполнен воплями и стонами раненых, отрывистым плеском обломков и людей, падающих в вязкие лужи магии, и ровным журчанием магического потока, все еще льющегося из трещины Камня Карсы. Малик медленно поднялся и, обнаружив, что выжил более или менее невредимым, повернулся, чтобы посмотреть, куда он приземлился. Он лежал, прислонившись к стене одной из пещер мастерской, где шадовары делали свои теневые покровы. Справа от него лежал огромный, похожий на комлю ткацкий станок, на котором они ткали шелк теней в ткань, а слева от него была щель в сто ярдов, которую они использовали, чтобы обеспечить свет, необходимый для создания тени. Однако самым интересным для Малика была неглубокая жестяная сковорода, стоявшая прямо перед ним. Наклоненная под крутым углом из-за наклона города, сковорода была огромной, площадью в сто квадратных шагов, но не более толщины ногтя в глубину. На дальней стороне, на несколько десятков ярдов выше головы Малика, стояло длинное корыто для сбора, в котором все еще хранилась часть серебряной магии, когда-то равномерно распределявшейся по корыту.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Чудовищный грохот потряс пещеру ткацкого станка, затем он медленно выпрямился. Серебристая магия Камня Карсы выплеснулась в жестяную сковороду и начала распространяться по дальним углам комнаты. Солнце ненадолго скользнуло по устью световой щели, затем исчезло за верхним краем и послало узкий клин тени, стреляющей поперек сковороды. Там, где тень соприкасалась с растекающимся листом целой магии, она мгновенно соединялась в тонкий, как вафля, треугольник теневого покрова.

— Они используют цельную магию! — Выдохнул Малик, внезапно поняв, что он видит. — Им нужен Камень Карсы, чтобы сделать одеяла. Город продолжал наклоняться, проходя немного мимо центра и наклоняясь в противоположном направлении. Понимая, что все, что он узнал, не принесет ему никакой пользы, если он не выживет, чтобы рассказать Цирику, Малик вскочил на ноги. Иногда толкая, иногда таща, а иногда и сам раскачиваясь, он начал направлять Камень Карсы к солнечной щели вдоль правой стороны комнаты. Учитывая его обычную удачу, Малик подумал, что ему, вероятно, удастся вытолкнуть Камень Карсы в пустыню как раз перед тем, как весь Анклав Шейдов обрушится на них.

Каким бы темным ни стало сердце Галаэрона, оно едва не разорвалось на части, когда они с Арисом смотрели, как Агларел и Идер исчезли за краем бассейна в погоне за Валой. После того, как они покинули караван на Вечерней Звезде у него не было иллюзий относительно готовности Избранных рискнуть одним ради блага многих. То, что он также был готов пойти на такой же риск, и с кем-то, кого он любил, казалось ему ни добром, ни злом, только необходимым. То, что события доказали его правоту, не заставляло его чувствовать себя ни оправданным, ни виноватым, только опечаленным. Он, наконец, понял, что, Дав и другие пытались сказать ему в тот день, по крайней мере, он так считал, поскольку его рука наконец зажила и вернулась к своему нормальному цвету, что Избранные уже несут свои тени внутри, что невозможно нести столько ответственности и власти, не омрачая свой собственный дух.