Читать интересную книгу Дроздово поле, или Ваня Житный на войне - Вероника Кунгурцева

Березай счел нужным подать голос из-под стола:

— Внимание! Скорый поезд «Белград — Неродимле» отправляется с первого пути, нумерация вагонов начинается с хвоста поезда!

А домовик, намяв как следует лицо, вылепил на нем черты Дубравки и, придвинувшись к Малковичу, замогильным голосом произнес:

— Возвращайся-ка в Неродимле, Далибор!

Мужчина охнул и слабым голосом произнес: дескать, хорошо, он попытается уговорить своих, а нет… так один поедет!

Вдруг деревянный стол зашатался — и… со всеми тарелками-вилками-чашками обрушился на пол: это лешак, решивший по примеру товарищей подкрепиться, подчистую сгрыз одну из ножек…

Малкович с криком «Обещаю!», как скорый поезд, покинул «Вопросительный знак».

— Как думаешь, поедет Далибор Малкович в Неродимле? — спросил Ваня Житный у домовика, когда скандал был замят, и по счету — одним из пунктов которого значился изувеченный стол — уплачено. Шишок плечами пожал, сомневаюсь, де. Ваня кивнул — он тоже не очень-то поверил в возвращение Малковича в Неродимле.

Златыгорка в величавой плащ-палатке и Гордана в отрепье шли впереди, Яна Божич в грязной куртехе, после передряг уже не красной, а бурой, — между ними. Видать, девочка чувствовала себя блестящей дамой: вышагивала, ровно заморская цапля.

А Росица, — снявшая с себя косовский наряд, под которым скрывались джинсы и майка пуп-наружу — глядя на них, сказала: дескать, ночевать, разумеется, к нам пойдем, а к Яниным родным уж завтра отправимся, а то, мол, ребенок на чучело похож — надо, де, искупать хоть девочку, прежде чем предъявлять родственникам! А сейчас давайте к «Доктору Лазу Лазаревичу» съездим, это больница, где тетушка Ефросима работает, тут, дескать, не очень далеко. А то, де, мне прямо не терпится с тетенькой встретиться, не хочу утра дожидаться!..

И Ваня Житный поторопился кивнуть: он решил, что Росицу из виду лучше не выпускать.

На площади стояли автобусы, идущие по странному маршруту — до Ада, во всяком случае, надписи указывали это направление. Росица Брегович сказала, что им покамест на этот остров не нужно — и вскоре на обычном транспорте путники поехали в больницу.

Водитель их высадил, не доехав почему-то до остановки — и калики почуяли неладное; выскочили и увидали: дым поднимается из-за домов, навстречу люди бегут, которые в пижамах и тапочках, которые в белых халатах — но все с безумными глазами… Росица вскрикнула и бросилась вперед, остальные — за ней. Выметнулись из-за поворота: а там дом обугленный, перекрытия обрушились до самой земли, и вонючий хвост дыма окутал бледную луну.

Вдруг из развалин человек выбрался, похожий на полосатого черта: весь в копоти, остатки волос вокруг лысины встали дыбом, в одной руке держит обрывок белого халата, в другой — трубку для прослушивания и кричит:

— Ефросима, Ефросима, опять ты забыла свой фонендоскоп!

Росица Брегович поглядела на него, подбежала и тоже стала орать:

— Дядюшка Дойчин, где тетя?

Дядюшка нацепил на себя обрывок халата, который превратился в куртку с одной только левой стороной, и на повторный вопль девочки ответил: дескать, Ефросима уехала к моей матери Видосаве, давно, де, ее посылал в Проклятые горы, вот она и собралась наконец…

— Это… это правда? — жадно спрашивала Росица. — Ее тут не было, да?

Дядюшка Дойчин кивнул. Девочка полой полукуртки попыталась оттереть копоть с лица дяди и сказала, что он пойдет с ними.

— В город? — спросил дядюшка.

Росица кивнула:

— Домой.

— Давненько я не был дома, — сказал дядя Дойчин.

По дороге их обогнала медсестра, которая признала, видать, Росицу и, отведя в сторонку, принялась что-то рассказывать, причитая и охая.

Дядюшка Дойчин, оставшись без Росицы, стал сильно тревожиться, он по очереди вглядывался в лица калик перехожих — в том числе, наклонившись, стал тщательно разглядывать птиц, которые сидели по плечам Яны Божич, так что соловей, в конце концов, прищелкнул: дескать, чего это он нам в клювы заглядывает — будто червяка хочет отнять!.. А дядюшка Дойчин принялся тут вопить, оставляя между фразами равные промежутки:

— Спасите!.. Помогите!.. Меня похищают!.. Люди добрые… где вы?!

Росица Брегович подбежала и стала гладить дядю по плечу: дескать, милый дядюшка, успокойся, это же я, твоя племянница, ты что — не узнал меня?.. Дядя Дойчин, нахмурившись, уставился в лицо девочки и спросил:

— А ты кто?

— Росица я, — со вздохом отвечала девочка, взяла дядю под руку и повела к остановке.

Друзья чуть не на цыпочках шли следом, стараясь не испугать резкими движениями скорбного дядюшку, который признал, наконец, девочку и забормотал: маленькая Роса! Как же — помню-помню, я ведь тебя и нашел в Проклятых-то горах: пятнадцать лет тому! Дескать, пошел по вешенки — и напоролся! Вижу, де: висит плетеная колыбелька на большой ели, а в колыбели прехорошенькая малютка, вся в росе! Ветер, мол, колыбель раскачивает, играет с тобой, верхняя-то веточка лицо тебе щекочет, а ты хохочешь-заливаешься!

— Я достал тебя из колыбели, а в кулачке-то у тебя — шишка зажата!

Тут лешак, слушавший дядю со все возраставшим вниманием, заплетающимся языком задал вопрос, никак не связанный с вокзальными объявлениями:

— Ка-кая шиш-ка? Сос-но-ва-я?

— Нет, еловая, неспелая еще, маленький розовый еловчик, и Росица грызла ее с превеликим удовольствием, аж слюнки текли…

Ваня Житный переглядывался с Шишком и Златыгоркой, мальчика даже какая-то иголка, — может, тоже еловая, — в сердце кольнула: ну и ну!

Тряслись в автобусе — водитель гнал, и домовик, покосившись на Березая, проворчал: дескать, не дрова ведь везешь! Шли уж по улице, а Ваня все никак не мог в себя прийти: ну разве может быть такое, чтобы вила была демократкой?! Вернее, не так: чтобы демократка была вилой? Это уж ни в какие ворота не лезет!

Мальчик, глядя в спины идущих впереди дяди с племянницей, шепнул о своих сомнениях Шишку: может, просто дуркует дядя-то — видать же, что чокнутый?! Тот живо согласился: пока, дескать, окончательно не убедимся в своих выводах — брать демократку в расчет не будем! Но тут Ваня, подумав, покачал головой и сказал: мол, на самом-то деле это ведь не хуже того, ежели бы вилой оказался, к примеру, мужик.

Шишок категорично ответил, что уж лучше бы Боян Югович был самовилой, — вернее, самовилом. Он очень на эту роль подходил, правда, улетел голубь и пропал на чужой сторонке…

— Вернее, в чужой временной воронке, — поправил постеня мальчик и уже в полный голос произнес:

— А вдруг он и вправду был тем, кого мы искали — и теперь тут, того гляди, конец света наступит?!

И — словно в подтверждение его слов — где-то опять раздались взрывы: и не так ведь, чтоб далеко!

Шишок сказал загадочно:

— А может, он еще вернется! А насчет демократки: покамест у нас кроме дядиных слов ничего ведь нету… И все это требует тщательной проверки! И вон Яна-то Божич как липнет к Златыгорке, в отличие от Росицы! Нет, мы настоящую вилу не вычислим до тех пор, пока кто-нибудь из них не взлетит на наших глазах к облаку!

Ваня пожал плечами: дескать, что уж тогда вычислять — тогда все сразу станет ясно!

Калики поднимались по крутой лестнице старого дома: Росица Брегович вела их к себе, на верхотуру.

Первым делом она выкупала Яну, как обещалась. Ваня тоже решил облиться водицей, а домовик, лешак, вила, цыганка и дядя лезть под душ категорически отказались. Пернатые, заглянув в ванну, решили, что это какая-то ловушка для птиц, и взлетели на полку: в компанию к щеткам и тюбикам с зубной пастой.

Росица Брегович, сняв с антресолей коробку, принялась выуживать из нее платьица, чтобы переодеть ребенка в чистое, дескать, тетушка Ефросима такая бережливая… была, все ее детские вещи сохранила. Она, мол, сама ведь шила: всех родных обшивала, еще и заказы брала…

Шишок полностью одобрил деятельность Росициной тетушки, дескать, так и надо! Мафусаиловы века, мол, проживали люди ручной работы, а когда Творец поставил производство человека на поток, Ему стало дешевле создать новый организм, чем продлевать жизнь старого. Беря пример с раннего Вседержителя, человек упрямо не выпускал из обихода латаные-перелатаные пожитки. Подражая позднему Богу, нынешний потребитель сноровисто отправляет поношенные вещи на свалку и подержанные машины под пресс. Староверам более по сердцу ранний Бог, прогрессивным людям — поздний. Отсюда и раскол…

Ваня с Росицей слушали, разинув рты.

Яна Божич предпочла всем ситцево-шелковым нарядам новогодний костюм «снежинки»: дескать, я это платье надену, а другого мне не надоть! Тут из коробки выпал мешочек с цветными лоскутками — обрезки от шитья, и дитека тут же в него вцепилась, перебирать стала радужные тряпочки, я, де, из них костюмчики птичкам сошью, можно, Златыгорушка? Посестрима с сомнением посмотрела на пернатых… Соловей стал поминать тут коршуна и просвистал: он, мол, попугаем быть не намерен — и не просите! И жаворлёночек отказался — дескать, ну и что, что у меня хохолок на голове? Это еще ни о чем не говорит, мы с арами не родственники… Пришлось Яне выуживать из кармана куртешки забытого Микки-Мауса, чтобы мышь превратить в попугая.