"Все вокруг нас кажется нам таким простым и обыкновенным, мы видим только ограду и за ней траншею. В свете дневного сознания нам, заурядным людям, представляется, что Уоллес безрассудно пошел в таивший опасности мрак, навстречу своей гибели.
Но кто знает, что ему открылось?"
Удивительная концовка. Не верится, что вся история придумана. Белая стена. Красные ступени и дворец, красные стволы деревьев. Белое и красное. Смерть. И бессмертие мечты, бессмертие души.
...После пятой чашки кофе я скомкал очередную беседу. Пора и честь знать. Но я не поехал домой. Добравшись переулками до метро, я затем проехал свою станцию, вышел на "Войковской", свернул налево, где три продолжающие друг друга асфальтовые дорожки через десять минут привели меня в парк Покровское-Стрешнево. Солнце уже село за темную линию леса, наверное, его еще можно было видеть из большой лощины, что на закат от меня. Я стоял перед малым прудом с его темной водой, кустами на торфянике близ самой воды. Разделся, нырнул, плыл у дна, где прохладная вода успокаивала, делала тело и мысли ленивыми. Вверху - ни души. Внизу, в воде - тени, водяная крыса встречала меня на другом берегу. Глаза ее как ягоды черники. Бег ее свободен и почти невидим. Я подумал, что это хозяйка малого пруда. Снова окунулся. Плыл на спине. Теперь я видел цвет неба, цвет первых звезд, цвет заката. Мои уши в воде улавливали движение, рыбьи всплески, шорохи тростника, потревоженного утиными выводками.
Люблю час после заката. И здесь и на море. И придумал для него название: голубой час. Это самое спокойное время суток.
Еще два заплыва. И, как в замедленном кино, все во мне и вокруг почти замирает, отдыхает. Потом - несколько глотков воды у крохотного фонтана. По аллее - под мост, по которому иногда спешат поезда! Три дорожки, разделенные одна от другой тихими улицами. Шаг легкий, быстрый, кошачий. В такие минуты я готов думать, готов к любым неожиданностям, но могу и просто уснуть, едва прилягу на свою тахту у окна с открытой форточкой.
Руки мои пахнут тиной и травой, копна высохших каштановых волос делает мое отражение в зеркале новым. Глаза кажутся темными в полутьме. Моя рука сжимает яблоко. Несколько таких же спокойных минут - и я кладу яблоко на стул. Сон!
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
УТРО БОГОВ
БОГИНЯ СВЯЩЕННЫХ ВОД
Не сразу я поверил в это... На рассвете Жанну, мою двоюродную сестру, разбудило необычное ощущение тепла. Это было мягкое ровное излучение, которое притягивало, манило ее к окну. Окно она не занавешивала вот уже несколько дней. Почему - она не знает. Раньше она могла спать только при занавешенном окне. И вот она встала с постели. И в тот же миг негромко вскрикнула. За стеклом ей чудился яркий свет. Но это так и было, это не показалось ей. Из света возникла женщина.
Какая она была?
На ней было голубое платье с сиреневыми отливами. Это были живые светящиеся краски, подчеркивавшие объем. Она рассмотрела ее пояс у груди, широкий подол, удивительные сиреневые туфли с золотыми цветами. Она встретила взгляд очень светлых глаз. Они сияли золотом. После расспросов мне стало ясно, что еще точнее передает это необыкновенное сияние сплав электрон, то есть золото с добавкой серебра. Из этого сплава древние отливали удивительные фигурки, и в гривах скифских коней виден каждый волос.
Разница та, что электрон отражает лучи, падающие на него. А глаза этой женщины за окном светились собственным светом. Жанне было страшно. Она молча рассматривала гостью, которая стояла там, за окном, как на паркете, и ноги ее не нуждались в опоре. У сердца она держала ребенка. Он был укрыт светло-голубым. Из ладони поднятой правой руки женщины исходил луч. Может быть, он разбудил Жанну, но сейчас она, женщина, держала ладонь так, что луч миновал ее, шел мимо, вдоль стены дома.
- Не удивляйся, что я пришла к тебе, - негромко сказала женщина, голос у нее был мягкий, низкий, грудной, и лицо ее с округлыми, необыкновенно милыми чертами оживало при каждом слове, а на платье неярко вспыхивал свет и как будто проступал внутренний рисунок - то огнецветный, то спокойный.
- Если тебе нравится мое платье, сшей себе такое же,- добавила женщина с ребенком, взглянула на него, и ребенок ответил ей улыбкой.
- Да, платье мне нравится,- сказала Жанна.- Скажи, почему ты пришла ко мне?
- Не спеши,- ответила женщина.- Придет время, и я скажу.
- Я догадываюсь, кто ты.
- Это не тайна для тебя,- подтвердила женщина догадку и напомнила Жанне случай, когда та пожелала зла одной своей знакомой и это исполнилось, к удивлению самой Жанны.
- Не желай другим зла,- сказала женщина.
- Я тогда погорячилась,- слегка покраснев, произнесла Жанна.- Я не могла даже предположить, что мои слова исполнятся.
- Но теперь ты знаешь, что твои пожелания могут исполняться.
- Да, знаю.
У женщины был спокойный, ровный голос, и теперь, когда Жанна знала, кто она, страх ее улетучился, было легко, как во сне, но она сознавала, что это не сон, не видение, не наваждение. И когда женщина исчезла, она осталась у окна и молча стояла, словно надеясь увидеть снова обворожительное лицо с ярко-золотыми глазами, мягкими чертами лица, выпукло-нежными губами - лицо женщины, которая так же добра, как и строга, так же тверда, как и пленительна, которая знает о ней все и оттого на душе легче.
Она знала только одно имя этой женщины с ребенком: Богородица.
Она, конечно, не могла предположить, какой сложной жизнью живут боги и богини, как их измененные иногда до неузнаваемости имена остаются в памяти разных народов. Получается так, как будто рождаются разные божества в разных землях. Но это чаще всего не так. Под разными именами выступает одна суть, проступают черты мира богов, о котором мы почти ничего не знаем.
Явь, Навь и Правь - так называли славяне три мира. Мир людей. Мир духов. Мир богов. Правь - это и есть Асгард, как бы он ни назывался у других народов. И там райская роща, и древо жизни, и сами боги. Это не сказка, а мировоззрение, выстраданное человечеством. И не бессилие дикаря, а удивительно образное, яркое, неповторимое мышление создало или удержало представления о такой структуре Вселенной. Древние знали о бессмертии души. Они знали об Асгарде, о древе мира, о многом, что дано было еще великанам саг и мифов. Миф - лишь форма, самая удачная для того, чтобы преодолеть неверие и пронести знание к потомкам через тысячелетия.
Я лишь намекнул Жанне, что есть двенадцать пространств, тридцать шесть измерений, мы живем в просторном вместилище жизни и разума, таких же, по сути, вечных, как сам мир. Не мог разум возникнуть вдруг, после бесконечного числа материальных, косных витков. Он был всегда, он лишь странствовал. Все бесконечно в мире, почему же разум и жизнь должны быть конечны? Есть круговорот. Ибо любая конечная величина и длительность бесконечно малы по сравнению с бесконечным во времени миром. Но есть локальные миры. О них нет речи.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});