Некоторое время они не разговаривали. Грант не мог припомнить, чтобы когда-нибудь с кем-нибудь еще молчание было таким необременительным. Они преодолели подъем, и дворец, наконец, предстал перед ними.
– Вы будете целовать меня? – спросила Джиллиана, разглядывая статуи.
– Нет, если ты этого не захочешь.
– Обещайте мне, что не будете.
– Даже если ты захочешь? – улыбнулся Грант.
– Даже если захочу.
– Хорошо. Обещаю. Даже если ты станешь умолять меня.
– Я не падшая женщина, – сказала она мгновение спустя.
– Ты думала, я буду испытывать твою нравственность? У меня имеются свои грехи, это так, но я никогда не воспользуюсь слабостью или беззащитностью.
– Я не слабая. И не беззащитная.
Грант лишь улыбнулся, не имея желания вступать с ней в спор.
– Тогда я пойду, – решительно сказала она.
– И больше никакой чепухи об изгнании тебя из Роузмура.
– Вы очень странный человек, ваше сиятельство.
– Да?
Джиллиана кивнула:
– Не успею я подумать, что понимаю вас, как вы делаете что-то такое, что ставит меня в тупик.
– Мне нравится производить такое впечатление на людей, – сказал Грант. – Но знаешь, ты точно такая же.
– Правда?
Грант обрадовался, когда увидел на ее лице мимолетную улыбку.
– В интересах честности, Джиллиана, я должен тебе кое-что сказать.
Она взглянула на него.
– Ничто не мешает тебе поцеловать меня, – проронил он и улыбнулся.
Глава 16
Конечно, она не должна была идти с ним, это было абсолютно неразумно. И все же ноги как будто летели над тропинкой, а ладонь ни на мгновение не сдвинулась с его руки. Вместе они направились к дворцу, и Джиллиана решительно заглушила внутренний голос, который взывал к благоразумию, добродетели и осмотрительности.
Что может с ней случиться такого, чего уже не случилось? Что может сделать с ней жизнь такого, чего уже не сделала? Она может полюбить, и в этом-то и заключается опасность.
Идиотка. Она что, совсем лишилась разума? Если уж не может учесть опыт прошлого, не может извлечь из него урок, то по крайней мере должна же прислушаться к предостережениям, которые все это время внушала себе? Или она считает себя невосприимчивой? Любовь – ужасное чувство, если так мастерски ослепляет разум.
Джиллиана была не в состоянии избавиться от нелепого желания улыбаться. И хотя она прекрасно понимала, что должна быть осторожной, сейчас ей казалось, что страх – всего лишь слово. А это чувство, как его ни назови – любовь, замешательство, вожделение, предвкушение, восторг, мучение, – затмило ей разум и вытеснило всякий страх, который она должна была испытывать. Оно сорвало с нее остатки здравомыслия и сделало беспомощной. Не говоря уж о том, что оно окутало ее коконом глупости, заставляя думать, что эта невидимая защита крепка как броня.
Еще Джиллиана подозревала, что то чувство, которое она испытывает – чем бы оно ни было, – жестокое и плотоядное и оно потребует платы.
Джиллиана вошла вслед за Грантом в здание и снова была поражена красотой и какой-то воздушностью дворца. Солнечный свет струился сквозь витражное стекло купола, омывая все вокруг кобальтовым и золотистым светом. Она медленно спустилась по ступенькам и остановилась в центре мраморного круга.
Гранту, однако, не терпелось отправиться в лабораторию. Джиллиана посмотрела на него через плечо, задумавшись над этим любопытным фактом. Грант безразличен к этой красоте, возможно, потому, что видит ее всю жизнь; она же просто не могла от всего этого оторвать глаз.
В этот момент Грант обернулся, и их взгляды встретились. Он приостановился в дверях.
Джиллиане хотелось сказать ему что-нибудь проникновенное, такое, что заставит его забыть о своей науке и подойти к ней. Но она сомневалась, что есть такие слова, которые могли бы поколебать его решимость идти к намеченной цели.
Да и кто она такая, Джиллиана Камерон из Эдинбурга, чтобы заинтриговать десятого графа Стрейтерна?
Он не считает ее бесстыдной. И не считает распутной. А может, именно считает, оттого и пригласил сюда? Зачем ей беспокоиться о своей репутации, когда и так совершенно ясно, что от нее камня на камне не осталось? Возможно, ошибки юности приведут ее к еще большей свободе. Если Грант все-таки прогонит ее из своего поместья, тогда она, быть может, откроет салон в Лондоне и станет известной куртизанкой.
В противном случае ей придется оставаться в Роузмуре и смотреть, как он женится на Арабелле.
Грант медленно направился к ней.
– Ты похожа на какое-то неземное существо, когда стоишь вот так, в этом свете.
– Здесь очень красиво, – сказала она, улыбаясь. – Какая жалость, что почти никто не может этого видеть.
– Посетителей я здесь не приветствую.
– Кроме меня, – заметила она.
– Тебя я пригласил. Ты не можешь быть просто посетителем, если тебя пригласили.
– А кем я буду?
Теперь он подошел к ней так близко, что она могла дотронуться до него, если б захотела. О, она хотела, еще как, но твердо держала руки опущенными.
– Моей ученицей.
– Может, вашим другом?
– А мне нужен друг?
Джиллиана запрокинула голову, чтобы полюбоваться куполообразной крышей.
– Мне думается, иногда вам нужен друг, ваше сиятельство. Несмотря на вашу довольно колючую внешность, вы такой же, как все.
– Колючую? Как у ежа?
– Ежа-аристократа, – поправила Джиллиана. – Очень надменного и величественного, сознающего свою значимость, с длинным носом и заносчивыми манерами.
– Так ты считаешь, что у меня слишком длинный нос?
– Нет, не считаю. Но я могу представить ежа с очень длинным носом. – Джиллиана посмотрела на него. – Я бы не изменила ни единой вашей черточки. Они все совершенны. И конечно, вам это известно. Вы просто не можете не замечать того внимания, которое обращают на вас женщины. На балу, например, все до единой гостьи буквально пожирали вас глазами.
– Женщины вовсе не пожирают меня глазами, – возразил Грант, явно испытывая неловкость от ее слов.
– Глупости, – отрезала Джиллиана, – это так, и не спорьте. Они вздыхают, когда вы входите в комнату. Они тут же начинают поправлять свои юбки и украдкой поглядывают на себя в зеркало. Они открыто флиртуют с вами, и вы не можете этого не замечать.
– Ничего подобного они не делают. А если и делают, то только потому, что я граф.
– Ну-ну, не скромничайте, ваше сиятельство. Непохоже, что это имеет отношение к вашему положению. Я уверена, будь вы даже простым лакеем, они бы чувствовали то же самое.
– Но только не ты, – сказал он.
– Напротив, – возразила Джиллиана, ничуть не кривя душой. – Я считаю вас совершенно неотразимым.