метров — туда, где полулежала окровавленная пленница. Над головой Кинии появилась Уна. Именно призрак развеяла чары Атти.
Сотэр с досадой и недоумением посмотрел на Вистру. По плану «Прах» волшебница должна огненным заклятьем если уж не спалить Уну, то хотя бы пресечь её попытки освободить госпожу. «Струсила?! — мелькнуло в голове Сотэра при виде эльфийки, которая в замешательстве переводила взор с живых на нежить, и обратно. — Неважно. Надо продолжать».
Киния выпрыгнула из воды, и приземлилась там, где лежал её меч. Как только пальцы стиснули рукоять, движения вампирши стали плавными, а ярость в глазах погасла, уступая место надменности. С этого момента Киния была убеждена, что целиком владеет ситуацией.
— Глупый щенок, — вампирша с ленцой помахивала клинком. — Убеждала тебя по-доброму. Пробовала решать споры разумным словом. Но с тобой это не работает. Что ж, в этот раз не отделаешься упрёками. Будет больно. О-очень больно… Вистра, пока я наказываю бешеного щенка, подпали-ка малость задницу Атти, чтобы больше не вмешивался. Но не переусердствуй. После он должен быть в состоянии идти… Вот так, Сотэр. Трое против двоих. У тебя нет шансов. Лучше сложи меч, и тогда наказание не будет столь строгим.
— Трое против двоих? — Сотэр покосился на Вистру.
— Естественно, дурачок, — кивнула вампирша под заливистый смех Уны. — Думал, я ничего не знаю о маленьком бунте, что ты затевал в песках Та-Мерита? Ты подстрекал соратников на бессмысленное восстание против меня. Однако ничто не укроется от взора Уны. И у Вистры хватило благоразумия, чтобы рассказать о заговоре.
— Вистра, — едва слышно произнёс Сотэр, чуть опустив меч.
— Мне жаль, — ещё тише прошептала эльфийка, избегая встречаться взглядом с юношей.
— Я знала о заговоре, Сотэр, — говорила Киния. — Но полагала, что взбунтуешься где-то между посвящением друида и порогом Источника. И рассчитывала поговорить с тобой по душам до того, как ты в своей глупости поднимешь на меня меч. Что ж, я переоценила твоё терпение, щенок. Ты навредил мне, соратникам, себе — всем! — оскалив зубы в самый неблагоприятный момент, когда о нашем присутствии известно и вокруг шарят ищейки Динксианга.
Киния понизила голос, в её тоне даже зазвучало что-то примирительное, похожее на понимание.
— Скажи, Сотэр, чего ты рассчитываешь добиться своим безрассудством? Допустим, вы с Атти справились бы со мной. Трудно поверить, но допустим. Что дальше? Куда вы пойдёте в мире, о котором почти ничего не знаете? Куда пойдёте в мире, где столько враждебных могучих существ, которые видят в вас только ходячую пищу? Где вы укроетесь и как будете жить дальше? Об этом ты подумал, когда подначивал соратников на бестолковый мятеж?..
Сотэр услыхал шорох от робких шагов девушки. «Несмотря на раны ещё может держаться на ногах, — подумал паладин. — Её нужно исцелить».
— Последний раз призываю: опусти меч, и чуть позже, когда уйдём от погони, поговорим… Девушка? Чёрт с ней, пытать не будем и убьём быстро… Ну?
Атти, поддаваясь внушениям Кинии, посмотрел на паладина со смятением: может, ещё не поздно остановиться?..
— Убьём быстро, говоришь? — переспросил Сотэр, когда дрожащая девушка спряталась за его спиной. — Говоришь, хотела разрешить все недосказанности словами?.. Ты с самого начала обманываешь. С самого детства пичкаешь нас гнусной ложью. Ты уже знаешь, что при посвящении у меня были видения. Но я не о всём успел сообщить Атти и… Вистре. Я не сказал, что узрел истинный катехизис.
Сотэр сделал ударение на слове «истинный».
— Ты извратила его! Выкинула из кодекса всё, что мешало твоим корыстным замыслам. Хотела использовать свет в тёмных злобных деяниях. Но я познал истину. Я знаю, что назначение паладинов — убивать таких чудовищ, как ТЫ!
Опешили все, даже Уна. Они не впервой свидетели того, как Сотэр перечит госпоже, причём с каждым спором всё увереннее. Однако это не шло ни в какое сравнение со столь дерзкими оскорбительными словами, которые юноша выкрикивал сейчас. Это было как удар молнии, казалось чем-то совершенно немыслимым. Эльфы втянули головы в плечи, ожидая не менее громогласного ответа госпожи. Но вампирша молча слушала, не меняясь в лице.
— И назначение паладинов — защищать таких, как она, — Сотэр отвёл свободную руку назад, коснувшись локтя похищенной. — В посвящении я видел картины прошлого, в котором вас, порождений мрака, презирали и гнали. Я узрел чудесный мир с зелёными лесами, которые простираются так далеко, что взором не охватить. Атти, если бы ты только видел и знал великолепие той природы! Которую уничтожила эта гниль!.. Я видел, как восходит солнце, как всю землю щедро одаряет теплом и светом. Но эти твари отняли у нас солнце!
На глаза Сотэра навернулись слёзы, хотя голос звенел как сталь, и слова эхом неслись меж скал.
— Я видел, каким был орден паладинов до того, как ВЫ испоганили святую землю! И почувствовал себя так, будто… не землю перепахали, а моё тело резали на куски! Словно меня оплевали, кололи, топтали, жгли, травили и прокляли проклятые! Я всем своим существом впитал боль осквернённой святыни!
Он бил себя в грудь, а между тем меч разгорался как никогда ярко, так что на клинок уже невозможно было посмотреть без рези в глазах. Огромная сила скапливалась в нём, и с этого момента Киния поняла, что дело приобретает уже не просто серьёзный оборот, а по-настоящему опасный для неё — высшего вампира, прошедшего через десятки битв. Мускулы на лице Кинии дрогнули, на выражение надменности легли тени злости, изумления и обиды. Даже самые грубые слова Вейлина не задевали её чёрное сердце настолько.
— Спрашиваешь, что будем делать, когда сбросим твоё ярмо… Может, пойдём к Источнику, который ты хочешь осквернить и выжрать, как делаешь это со всем, к чему прикасаешься нечестивыми руками. И найдём там силу для борьбы с нежитью. А может, и нет. Не знаю. Тебя это уже не касается. Точно знаю только одно: я последний паладин, и я наконец принесу в этот мир справедливость и свет, которых он был лишён десятилетиями по вашей порочной воле.
Пока лилась речь Сотэра, он ощущал, как лёгкость наполняет тело, словно освобождая его от невидимых оков. Душу согревало блаженство, причудливо и равновесно соседствуя с праведным гневом и скорбью по погибшему миру. С каждой высказанной правдой, которую Сотэр старательно прятал после видений, он испытывал что-то похожее на очищение. Больше не нужно скрывать наболевшее. Не надо лицемерить. Он по-настоящему свободен. И больше не вернётся во тьму притворства.
— Хватит твоих речей. Ты достаточно наговорила обмана, достаточно сквернословила. Для тебя время слов прошло, Киния Ковентина…
Она совершила вампирский рывок —