20 августа Чайлдерс в качестве офицера разведки взошел на борт авианосца британского флота Engadine. Вероятно, его ирландские товарищи были бы немало удивлены, поскольку через два дня Чайлдерс отдавал честь адмиралу сэру Джону Джеллико и пожимал руку Уинстону Черчиллю, прибывшим на судно с визитом. Он писал: «На борту царит бодрый оптимизм. Точнее – хоть и парадоксальнее – было бы назвать его пессимизмом, поскольку под улыбками и напускной храбростью прячется обреченность, смирение с судьбой этого игрушечного увеселительного суденышка, утыканного пугачами и уставленного бумажными самолетиками. Однако предсказать нашу судьбу не в человеческих силах, поскольку подобные операции до сих пор не проводились, все это не поддающийся прогнозам эксперимент»{299}. Чайлдерс принадлежал к тем немногим представителям воюющих стран, кого завораживало участие в первом великом конфликте XX века, поднявшем в небо самые впечатляющие механизмы нового столетия, о которых прежде можно было лишь мечтать и рассказывать сказки.
3. Отправка
За исключением Черчилля и Холдейна, министры британского Кабинета совершенно не разбирались в военных делах – и прекрасно это понимали. В то время политики надеялись наконец оставить военную науку и стратегию генералам, однако успели пожалеть о своих надеждах задолго до выхода в отставку. Асквит мечтал назначить военным министром Холдейна – автора блестящих радикальных реформ, проводившихся в армии в течение предшествующего десятилетия. Однако сделать этого он не мог, поскольку репутацию лорда-канцлера серьезно подмочила возглавленная The Times жестокая травля в прессе, заклеймившей его «германофилом». Поэтому портфель был отдан самому выдающемуся военному деятелю Британии, фельдмаршалу герцогу Китченеру Хартумскому. Назначение было встречено народом одобрительно, тем более что новый министр обладал полезными навыками: например, свободно говорил по-французски, поскольку вырос в Швейцарии. В 1870 году он некоторое время прослужил во французском полевом санитарном отряде, однако оттуда пришлось уйти, когда он слег с пневмонией, после того как поднялся на воздушном шаре, чтобы осмотреть Луарскую армию с воздуха.
Между тем у мрачного, сурового, замкнутого Китченера были и недостатки. Политику он не просто не любил, а буквально презирал. Ллойд Джордж писал о его «громких отрывистых репликах»{300} на заседаниях Кабинета и об «отрешенном взгляде, манере смотреть сквозь собеседника, свидетельствующей, насколько не по себе ему в непривычной обстановке. Он сидел на совещаниях рядом с представителями той сферы деятельности, с которой он боролся всю свою жизнь и к которой в глубине души испытывал типичное для военных презрение и недоверие»{301}.
Китченер был одиночкой, не привыкшим советоваться или на кого-то полагаться, и в Военном министерстве его характер не изменился. Он всегда был невысокого мнения о французской армии и еще в 1911 году говорил Ллойду Джорджу, что в случае войны немцы «перестреляют французов, как куропаток». Однако свою профессиональную компетентность в 1914 году он доказал, утверждая, что Британии следует готовиться к долгой войне. Ему удалось почти в одиночку из королевских стрелков создать армию, способную к войне на Континенте. Регулярные войска, территориальные, резервисты и разношерстные охранные войска давали Британии в общей сложности 733 514 более или менее подготовленных бойцов, разбросанных по всему миру. Все понимали, что понадобится гораздо больше, но Китченер, к сожалению, провалил программу доукомплектования. Логичнее всего было бы отталкиваться от существующей системы набора в территориальные войска, однако новый военный министр презирал «территориалку». Он решил создать «новую армию», где и офицеры, и рядовые будут из новобранцев. В результате начался хаос. История мытарств, которые пришлось претерпеть сотням тысяч молодых рекрутов с августа 1914 года до бесславной гибели во Франции в следующем году, весьма печальна.
В числе многочисленных августовских добровольцев был и Роберт Кьюд, 20-летний фабричный рабочий из Южного Лондона. Сперва он попытался записаться во флот, и его послали в Девонпорт на испытательный срок, который он провалил из-за «непереносимости приказов»{302}. Тогда он с тремя товарищами по заводу перебрался в Восточно-Кентский полк. Прибыв в лагерь полка в Кентербери, они обнаружили, что для них нет ни места в казарме, ни пайка, и ночевать пришлось под открытым небом на плацу. После этого их перевели в лагерь в Перфлите, где в каждой палатке ютилось по 22 человека. «Какая же пестрая и многонациональная компания там подобралась! – писал Кьюд. – Форму надевали кто во что горазд. <…> Построение каждые несколько минут. Я устал от этой игры в солдатики. Вот и обед. Меню – теплая водичка с парой жалких кусочков, называемых мясом»{303}. Когда Кьюду с новоиспеченными однополчанами дали трехдневное увольнение, пока командование думало, как с ними справиться, каждый пятый предпочел не возвращаться.
Многих добровольцев заворачивали сразу. Писатель Джером Джером, автор бессмертного эдвардианского юмористического романа «Трое в лодке, не считая собаки», стал водителем кареты скорой помощи у французов, после того как ему отказали в праве надеть британскую форму – неудивительно, ведь ему к тому времени уже исполнилось 55. Объявление о наборе офицеров, размещенное одним из полков, беззастенчиво сообщало, что «предпочтение будет отдаваться выпускникам частных школ с приличной репутацией и местом проживания», но даже таких иногда отклоняли. The Times напечатала коллективное письмо за подписью «Восьми отвергнутых». Авторы возмущались тем, что их в тридцать с небольшим не взяли офицерами по возрасту, несмотря на «отличную форму и полную готовность к службе». Теперь они согласны пойти рядовыми, однако хотели бы служить в окружении представителей своего сословия: «Выпускники частных школ одного с нами возраста и рода занятий приглашаются на неофициальную встречу по нижеследующему адресу – 59а, Брук-стрит – обсудить формирование “Снайперского легиона”»{304}. Так начали рождаться «приятельские» батальоны, которые жестоко пострадали во Франции.
Некоторые патриотически настроенные девушки решили внести свою лепту и помочь пополнить армейские ряды добровольцами, попробовав пристыдить уклоняющихся. Бернард Хэмли, игравший в гольф с другом на Уимблдонском поле, как раз поздравлял себя с удачным броском, когда из ближайшего клуба показались две патриотки. «Похвальная меткость! Хочется верить, что по немцам вы тоже не промажете», – язвительно заметила одна и вручила обоим друзьям по белому перу[13]. Но молодые люди оказались офицерами Первой лондонской стрелковой бригады, получившими несколько часов увольнения. «Стушевавшиеся барышни принялись бормотать неловкие извинения»{305}.
Стивен Лэнг сообщил женщине, выдавшей ему такое же белое перо на Кэмден-Хай-стрит, что ему всего 17 и у него в любом случае бронь, потому что он работает на железной дороге. «Знакомая отговорка», – буркнула женщина и сунула перо ему под нос. Сержант по вербовке, услышав такое же объяснение, переспросил: «Девятнадцать? Самый подходящий возраст». – «Но мне всего 17, 1898 года рождения». – «1896-го? Замечательно. Куда еще девать этого шельмеца, если не на фронт?» – отрезал сержант и записал Лэнга добровольцем{306}.
Среди женщин тоже находились готовые идти под пули, однако подходящие для них роли на фронте подбирались с трудом. Глэдис Уинтерботтом, чей муж Арчи служил младшим офицером в 5-м драгунском полку, оказалась исключением. Не в силах смириться с тем, что на поле боя нет места женам и матерям, Глэдис отправила детей в деревню и в придачу к семейному автомобилю предложила кавалерийской дивизии в Олдершоте свои услуги в качестве водителя. Командир дивизии генерал-майор Эдмунд Алленби, которого в штабе за глаза называли Быком, выкроив немного времени, подписал 14 августа свидетельство: «Настоящим удостоверяю, что проехал пассажиром в автомобиле, управляемом миссис А. Уинтерботтом. Она показала себя опытным и компетентным водителем, и я без колебаний рекомендую принять ее на службу». Когда Глэдис все-таки отказались привлекать к участию в боевых действиях, она стала водителем кареты скорой помощи при добровольном британском отряде, который присоединился к бельгийским войскам, и через несколько недель работала на поле боя.
Союзников, развертывающих войска, вдохновляло декларируемое на бумаге численное преимущество перед противником. В совокупности население России, Франции, Британии и Бельгии составляло 279 миллионов (против 120 миллионов у Центральных держав), и соответственно было развернуто 199 пехотных дивизий против 137, а также 50 кавалерийских соединений против 22. Больше половины этой военной силы составляли представители Российской империи, поэтому европейцы увлеченно рисовали мысленные картины появления царской орды на западных полях сражений.