– И мы сможем посвятить рассвет Господу, – продолжила Абигайль. – Почему мы остановились?
– Потому что я не могу танцевать без музыки и не могу петь, разговаривать и танцевать одновременно.
– Тогда перестань болтать, – посоветовала Эбби.
Она была легкой, мягкой и нежной, и сквозь хлопковую ткань ночной сорочки от нее веяло теплом и уютом. Подняв к мужу лицо, она улыбалась, хотя глаза ее были закрыты.
– Ты счастлива? – мягко спросил он, снова резко прервав мелодию.
– Счастлива? – Она открыла глаза и несколько удивленно посмотрела на него. – Да.
– И я тоже, – признался он, обхватив ладонями ее лицо и нежно поглаживая ее щеки кончиками пальцев. – Поздравляю тебя с нашей первой памятной датой, Эбби.
Она улыбнулась, ее взгляд скользнул по его подбородку, потом снова поднялся.
Граф ощутил острый прилив желания и понял, что сегодня поговорить уже не удастся. Придется подождать до завтра. Он наклонил голову и поцеловал Эбби, раздвигая ее губы своими губами и языком, дав ей возможность расслабиться, прежде чем скользнуть языком глубже, касаясь теплой влажной плоти.
– Ты всегда так целуешься? – спросила она, когда его губы переместились на ее шею.
– Да, полагаю, что так, – ответил он. – Ты не против?
– Нет, о нет. Если бы кто-нибудь описал мне этот процесс, я бы сочла его отталкивающим, но теперь знаю, что это не так.
Эбби, закрыв глаза, откинула голову, пока муж расстегивал пуговицы ее ночной сорочки. Он спустил легкую ткань с ее плеч, позволив ей свободно соскользнуть пол.
– О Боже, – простонала она, резко вскинув голову широко распахнув глаза, – Боже мой.
– Не смущайся, – сказал Майлз, сжав ее плечи и заглядывая в глаза, – ведь ты моя жена, Эбби. И ты красавица. Не смей больше говорить, что это чепуха, – твердо сказал он, прижимая ее к себе, и закрыл поцелуем ее рот, как только она набрала в грудь воздуха, чтобы возразить. – Ты очень красивая.
Эбби не была знойной женщиной, но у нее была стройная, изящная фигурка и девичьи формы. Она была по-своему красива, и он сходил с ума от желания обладать ею.
– Я не буду тушить свечи, – сказал он, подталкивая ее к кровати у стены. – Ты не возражаешь?
– Глупо было бы сказать «да», ты не находишь? То, что неизбежно, в любом случае происходит. К тому же ты уже видел всю меня. Конечно, – она вдруг вспыхнула, – я еще не видела…
– …меня, – закончил Майлз с улыбкой, снимая сначала халат, потом ночную рубашку. – Но теперь у тебя есть такая возможность, так что постарайся не умереть от удара при таком зрелище.
– Я ухаживала за отцом целый год, – сказала она, когда он лег рядом с ней и подложил руку ей под голову, – но никогда не думала, что мужчина может быть так красив, Майлз. Кроме греческих богов и героев, конечно.
Граф снова поцеловал жену, и она с готовностью ответила, коснувшись его языка своим, втянув его в себя, обняв мужа за плечи.
Он исследовал ее тело ладонями, копчиками пальцев и губами, используя весь свой богатый опыт, чтобы заставить ее трепетать от наслаждения, стонать и извиваться на постели. Ее руки тоже не давали ему покоя: то соблазнительно поглаживали грудь и спину, то касались его повсюду ищущими пальцами, требовательными ладонями.
– Эбби, – выдохнул он, опускаясь на нее и устраиваясь между ее бедер, когда почувствовал, что больше не может сдерживать себя. – Эбби, – прошептал он, приподнимая ее, входя в нее. – Эбби!
Она двигалась вместе с ним, подстраиваясь под ритм его выпадов и отступлений, шумно дыша и постанывая вместе с ним.
– Эбби! – безумно воскликнул он, не зная, близко ли ее освобождение, и решительно сдерживая рвущееся наружу желание.
– Да, – прошептала она. Ее тело все еще было напряжено. – Да, да.
Он резко вошел в нее и, крепко обняв, прижал к себе, когда она в ответ содрогнулась и выкрикнула его имя. Он не отпускал ее до тех пор, пока она не перестала дрожать под ним и шептать его имя. А потом он потерял контроль над собой и вонзился в нее, изливая свое семя в ее лоно.
– Эбби… – простонал он, прижавшись щекой к мягким завиткам у нее на виске и опускаясь всей своей тяжестью на ее дрожащее тело. Она обняла его, и граф почувствовал такое удовлетворение, какого не испытывал ни разу в жизни.
Вскоре он заснул.
* * *
Все изменилось, а мир стал чудесным, замечательным местом. По пути в столовую Абигайль с удивлением заметила, что на улице идет дождь. Но солнце непременно сияет за этими тучами, подумала она, взглянув с улыбкой на окна, и легко сбежала вниз по лестнице. Абигайль уже опаздывала. Она проспала, изменив своему обыкновению.
– Теперь уже нет смысла засыпать, – сказала она мужу после того, как они в третий раз занялись любовью, потому что за окном уже начинало светлеть. – Нам надо встать и галопом прокатиться по парку, Майлз, Думаю, парк будет в нашем полном распоряжении.
– Я согласен, – отозвался муж, – но я бы предпочел оставить его на растерзание птицам до утра. Поедем попозже. Спи, Эбби.
Он ногой подтянул к себе одеяло, сгреб его одной рукой и накрыл Эбби. Она лежала на нем, удобно раскинув ноги, потому что именно так он захотел любить ее на этот раз.
Она обозвала его неважным спортсменом, поводила головой, чтобы найти удобную ямку между его шеей и плечом, в которой всегда устраивалась по ночам, и мгновенно заснула.
Она не могла понять, как ему удалось, ничуть не потревожив, выбраться из-под нее и встать с кровати, не издав ни единого звука. Тем не менее, ему это удалось, хотя Эбби всегда считала, что у нее очень чуткий сон. Она проснулась и обнаружила, что лежит на боку, подложив ладонь под щеку, полностью обнаженная, под беспорядочной грудой одеял. Эбби поблагодарила Господа, что находится в комнате одна.
И столовая тоже оказалась пуста, хотя, когда Алистер открыл перед ней двери, стол был накрыт. Майлз стоял у журнального столика, просматривая почту. Она вдруг смутилась, вспомнив прошлую ночь, когда он увидел ее нагую и сказал, что она красива, а она поверила ему. Вчера она открыла ему все тайны своего тела и увидела обнаженного Майлза. Вчера они любили друг друга и спали, любили друг друга и спали… и так всю ночь до самого рассвета.
Только этой ночью она узнала, что в действительности следует за теми муками и возбуждением, которые неизменно приводили ее к разочарованию и непонятной неудовлетворенности в первую неделю после свадьбы: теперь она открыла мужу самые потаенные уголки своей души и тела.
Она полюбила его с такой страстью, на какую никогда не считала себя способной. И все же, несмотря на то, что он стоял у стола, одетый так же безупречно, как всегда, такой же красивый, как всегда, муж все равно казался ей далеким, незнакомым человеком, а не тем мужчиной, с которым совсем недавно она делила часы любви в постели.