Надо полагать, что он доволен мною, если решился на такое излияние при одной из своих сестер (но эта очень милая).
Управляющий и другие пришли поздравить меня с благополучным приездом.
Имение расположено живописно: холмы, река, деревья, прекрасный дом и несколько маленьких строений. Все здания и сад содержатся хорошо, дом, к тому же, был переделан и почти весь вновь меблирован нынешней зимою. Живут на широкую ногу, но стараются иметь вид простоты и как будто говорят: «это так каждый день».
Разумеется, за завтраком шампанское. Претензия на аристократизм и простоту доходит до натянутости.
На стенах – портреты предков, доказательства древности рода, которые мне очень приятны. Красивая бронза, севрский и саксонский фарфор, предметы искусства. По правде сказать, я не ожидала всего этого.
Отец мой прикидывается несчастным, покинутым женою, тогда как сам он желал быть образцовым супругом.
Большой портрет шатал, сделанный в ее отсутствие, является выражением сожаления о потерянном счастье и ненависти к моему деду и бабушке, которые разбили это счастье… Мне усиленно желают показать, что мой приезд ничего не меняет в привычках.
Сели играть в карты, я принялась вышивать по канве и иногда говорила что-нибудь, что слушалось с любопытством.
Папа встал из-за карт и подсел ко мне, отдав карты Паше. Я говорила с ним, продолжая вышивать, и он слушал меня с большим вниманием.
Потом он предложил прогулку, сначала я шла под руку с ним, потом с братом и с молодым князем. Мы зашли к моей кормилице, которая сделала вид, будто утирает слезы, она кормила меня только три месяца, а настоящая моя кормилица в Черняковке. Меня повели довольно далеко.- Это для того, чтобы возбудить в тебе аппетит. Я жаловалась на усталость и уверяла, что боюсь травы, где есть змеи и другие «дикие животные».
Отец и дочь – оба сдержанны. Если бы не было княгини, Мишеля и Паши, было бы гораздо лучше.
Он усадил меня рядом с собою, чтобы видеть гимнастические штуки Мишеля, который изучал гимнастику в цирке; он следовал за цирком даже на Кавказ из любви к молодой наезднице.
Как только я пришла к себе, я вспомнила фразу отца, сказанную случайно или нарочно и, преувеличивая ее значение в моем воображении, села в угол и долго плакала, не двигаясь и не моргая глазами, но упорно рассматривая цветок на обоях. Я была поражена, встревожена, и отчаяние мое доходило до равнодушия.
Вот в чем дело. Говорили об А. и спрашивали меня о нем. Против обыкновения, я отвечала сдержанно и не распространялась о моих победах, представляя предполагать или отгадывать, и отец заметил с большим равнодушием:
– Я слышал, что А. женился три месяца тому назад.
Придя к себе, я не рассуждала – я вспомнила эти слова, легла и лежала, ничего не понимая и чувствуя себя несчастной. Я взглянула на его письмо. «Мне необходимо утешение»,- эти слова взволновали меня, и я чуть было не начала обвинять себя.
И потом… О, какой ужас думать, что любишь, и не любить! Я не могу любить такого человека – существо почти невежественное, слабое, зависимое. И у меня нет любви, мне это только причиняет неприятности.
Вторник, 22 августа. Здешняя жизнь далека от искреннего гостеприимства дяди Степана и тети Марьи, которые уступили мне свою комнату и служили мне, как негры.
Да это и совсем иное дело. Там я была у друзей, у себя; сюда же я приезжаю, минуя установившиеся отношения, попирая моими маленькими ножками сотни ссор и миллион неприятностей.
Отец – человек сухой, с детства поломанный страшным генералом, отцом своим. Едва сделавшись свободным и богатым, он набросился на все и вполовину разорился.
Полный тщеславия и гордости, он предпочитает казаться чудовищем, чем показать то, что он чувствует, особенно если что-нибудь его трогает – и в этом отношении я на него похожа.
Слепой бы увидел, как он счастлив, что я здесь, и он даже немного показывает это, когда мы остаемся одни.
В два часа мы поехали в Полтаву. Сегодня утром у нас уже была стычка по поводу Бабаниных, а в коляске отец позволил себе бранить их, вспоминая свое утраченное счастье и обвиняя во всем бабушку. Кровь бросилась мне в лицо, и я резко просила его оставить мертвых в покое.
– Оставить мертвых!- вскричал он.- Но если бы я мог взять прах этой женщины и..
– Замолчите! Вы дерзки и неблаговоспитанны.
– Шоколад может быть дерзким, а не я.
– Вы также, милый папа, и все те, кому недостает деликатности и воспитания. Если я настолько деликатна, что молчу, странно, что другие жалуются. Вам нет дела до Бабаниных, вы имеете дело с вашей женою и детьми, а о других не говорите, как я не говорю о ваших родных.
Оцените мое уменье держать себя и берите с меня пример.
Говоря таким образом, я была очень довольна собою.
– Как ты можешь говорить мне такие веши?
– Я говорю и повторяю: я жалею, что я здесь. Я сидела спиною к нему, слезы и рыдания душили меня.
Отец смутился, сконфузился, начал смеяться и попытался меня поцеловать и обнять.
– Ну, Мари, помиримся, мы никогда не будем говорить об этом, я не буду говорить об этом с тобой, даю тебе честное слово.
Я приняла обычное положение и не выражала ни прощения, ни расположения, и потому папа удвоил свою любезность.
Дитя мое, мой ангел (я обращаюсь к самой себе), ты ангел, положительно ангел!! Если бы ты всегда так умела держать себя. Но ты еще не могла и только теперь начинаешь прилагать к действительности свои теории!
В Полтаве отец мой – царь, но какое плачевное царство!
Отец очень гордится своей парой буланых лошадей, когда нам подали их, запряженных в городскую коляску, я едва вымолвила: «Очень мило».
Мы проехались по улицам… безлюдным, как в Помпее.
Как эти люди могут так жить? Но я здесь не для того, чтобы изучать нравы города, а потому – мимо…
– Если бы ты приехала немного раньше,- сказал отец,- то застала бы много.народа, можно было бы устроить бал или что-нибудь. Теперь, после ярмарки, не встретишь и собаки.
Мы зашли в магазин заказать полотно для картины: в этом магазине собираются все полтавские франты, но мы не встретили там никого.
В городском саду – то же самое.
Отец, неизвестно почему, никого мне не представляет; может быть, он боится слишком сильной критики?
Во время обеда приехал М.
Шесть лет тому назад в Одессе maman часто виделась с m-me М., и сын ее, Гриц, каждый день приходил играть с Полем и со мною, ухаживал за мной, приносил мне конфеты, цветы, фрукты. Над нами смеялись, и Гриц говорил, что он не женится ни на ком, кроме меня, на что один господин всякий раз отвечал: «О, о! какой мальчик! он хочет, чтобы у него была жена министр»! М. провожали нас на пароход, который должен был отвезти нас в Вену. Я была большая кокетка, хотя еще ребенок, я позабыла свой гребень, и Гриц дал мне свой, а в минуту расставания мы поцеловались с разрешения родителей. Далеки эти счастливые дни детства!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});