Читать интересную книгу Мэрилин Монро - Игорь Беленький

Выше, как, возможно, помнит читатель, говоря о календарях, я отмечал, что ими обозначились перемены в общественной атмосфере Америки, повсеместно ощущаемая потребность либерализовать нравы (точнее — нравоучения) и что эти перемены шли параллельно попыткам идеологизировать жизнь в стране, что и нашло свое отражение в маккартистской «охоте на ведьм». То, о чем пишет Бэйкон (даже то, как он пишет), и показывает процесс подспудного, исторически приглушенного бурления в американском обществе рубежа сороковых и пятидесятых годов. Правда, это — наиболее периферийная часть процесса перемен, не затрагивавшая ни социальных, ни политических, ни экономических основ, которые так же и тогда же начинали меняться, прежде чем Америка стала такой, какой мы ее знаем (или думаем, что знаем) сегодня. И Мэрилин, не ведая того, оказалась в центре бури.

Для нее эта буря разразилась 13 марта 1952 года, когда чуть ли не все газеты США напечатали «интервью» Алин Мозби, что, между прочим, само по себе — свидетельство того, насколько стремительно и до каких масштабов выросла слава Мэрилин. Привожу фрагменты материала Алин Мозби в том виде, как они процитированы в книге Золотова: «Сегодня чуть ли не в каждом гараже или парикмахерской в стране висят календари на 1952 год с изображением красивой обнаженной блондинки. Мэрилин Монро признала, что эта красавица — она. Для этого художественного фото она позировала три года назад, вытянувшись на складках красного бархата, потому что «была разорена и нуждалась в деньгах».

— Что ж, сейчас этот календарь висит в любом гараже. К чему отпираться? — говорит Мэрилин. — Да я и не стыжусь этого. Я же не сделала ничего дурного.

Сейчас эта красивая блондинка еженедельно получает от встревоженного руководства киностудии «XX век — Фокс» чек на вполне приличную сумму. Со времен Ланы Тэрнер она считается наиболее привлекательной девушкой, носящей свитера в обтяжку… Она живет в номере «люкс»… обедает «У Романова»… Но в 1949 году она была одной из многих блондинок, робких и юных, в полном одиночестве сражаясь за славу в волшебном городе… После неудачного замужества она переехала в знаменитый голливудский «Стьюдио-клаб» — дом для подающих надежды актрис.

— У меня оставалась неделя, чтобы уплатить за комнату, — объясняет она, — и я должна была достать эти деньги. Фотограф Том Келли предлагал мне позировать и раньше, но я не соглашалась. В тот раз я сама позвонила ему и сказала, что хотела бы сделать это как можно скорее. Там же находилась и его жена. И оба они были очень милы…

Мэрилин говорит очень тихим и мягким голосом, обдумывая каждое слово.

— Том не рассчитывал, что кто-нибудь узнает меня, — сказала она. — У меня тогда были длинные волосы. Но когда фотографию опубликовали, меня узнали решительно все. Если бы я знала, что все это случится со мной так скоро, я бы никогда ее не сделала».

Вот образец настоящей рекламы и сотворения легенды. Красивая блондинка с «очень тихим и мягким голосом, обдумывающая каждое слово», привлекательная девушка в свитерах в обтяжку, «сделавшая самое себя». Когда-то абсолютно одинокая в «волшебном городе» (то есть в Голливуде), не имеющая денег для уплаты за комнату (чуть дальше увидим, что есть и другой вариант), теперь она живет в «люксе» и обедает в одном из самых дорогих ресторанов страны. Она — настоящая жертва жестокого общества, но абсолютно невинна и не ведала что творила. Кроме того, была еще и жена фотографа, так что ни о каких непристойностях речи не шло. Если же добавить абсолютную простоту — «я же не сделала ничего дурного», — то перед нами готовый портрет «ангела нового времени». Самое любопытное, что Мэрилин и сама уверовала в собственную невинность, полагая, что иного пути к славе попросту не существует.

Позднее она меланхолично, хотя и не без гордости, вспоминала об этом скандале: «Прежде чем новости о моем «обнаженном» календаре стали сенсацией, меня трясло целую неделю. Я уже решила, что славе моей пришел конец, что меня со студии уволят, что ни пресса, ни публика ни за что не простят мой «грех». Но грех мой состоял только в том, о чем я и писала, — в позировании обнаженной за пятьдесят долларов, которые мне были отчаянно необходимы, чтобы выкупить свою машину… Спустя несколько недель после того, как всю эту историю предали гласности, я поняла, что вместо того чтобы повредить, она мне помогла. Публику не только тронуло подтверждение моей совсем недавней честной бедности — людям понравился сам календарь, а их были миллионы».

А вот вам и другой вариант — выкупить машину. Но здесь нет противоречия — просто надо раз и навсегда учесть, что, когда создается легенда, мелочи («фактики») не имеют ровным счетом никакого значения. Хотя для нас, в России, разница все-таки есть. В самом деле, мы еще можем понять, когда речь идет об уплате за квартиру (не на улице же действительно жить!), но как понять нам «честную бедность», при которой нужда выкупить по закладной автомобиль становится «отчаянной»?! Более того — понятной миллионам! Между тем здесь Мэрилин нисколько не отступает от истины. Скажу больше — именно «отчаянная» нужда выкупить автомобиль и стала понятной миллионам американцев, которые фразу о необходимости заплатить за комнату в Голливуде (комната в Голливуде!) фактически пропустили мимо ушей.

Итак, в сущности не сыграв ни одной большой — главной — роли, Мэрилин тем не менее стала «звездой», причем, как принято говорить в США, «общенационального масштаба». Однако надо признать, что в ее послужном списке постепенно, по мере роста популярности стали появляться и роли, требующие и психологии, и своеобразия, и характера, а не одной только внешней привлекательности. Из шести фильмов 1952 года, в которых она снималась, по крайней мере три стоит отметить особенно: «Ночную схватку», «Беспокойте не стесняясь!» и «Ниагару».

О роли Пэгги, работницы на рыбоконсервном заводе, в первом из названных фильмов я уже как-то упоминал. Роль эту Мэрилин получила благодаря своему приятелю Сиднею Скольскому, как мы уже убедились, неоднократно приходившему ей на помощь. Далее, как это обычно и бывает равно на театре (вспомним хотя бы «Все о Еве») и в кино, выстроилась цепочка знакомств, увенчавшаяся в конце концов ролью. Сначала Скольский договорился со своим приятелем, продюсером с «РКО», Джерри Уолдом. Впрочем, «договорился», наверное, не то слово — Скольскому пришлось его довольно долго убеждать. По словам Уолда, «мы с Норманом (Красна) искали девушку, которая, обладая необыкновенной сексапильностью, смогла бы привлечь к фильму подростков. И полагаю, Мэрилин была не первой». На все уговоры Скольского у Уолда был один ответ: «Если она так уж хороша, почему тогда «Метро» не заняла ее после «Асфальтовых джунглей»? Или: «Если это вторая Джин Харлоу, почему тогда «Фокс» ничего с ней не снимает?» Тогда Скольский попросту свел Уолда с Мэрилин, и все возражения продюсера мигом отпали. Уолд в свою очередь сначала уговорил сценариста Алфреда Хейса дописать нового персонажа — героиню для молодой и привлекательной актрисы, а затем запросил «XX век — Фокс» одолжить ему эту актрису на один фильм. Что и было сделано, примем с необыкновенной легкостью и за мизерную цену, что Уолду опять-таки показалось подозрительным. Настолько низко ее ценили на «Фоксе», настолько в нее не верили.

Не скажу — для таланта, но для самочувствия Мэрилин как актрисы, выступающей вроли, играющей (или пытающейся играть) чувства другого человека, участие в фильме «Ночная схватка» имело примерно то же значение, что и в картине Манкиевича «Все о Еве», а до нее — в фильме Хьюстона «Асфальтовые джунгли». Любая встреча с выдающимся режиссером помимо рекламы и репутации у критиков означала еще и школу, возможность и в самом деле чему-то научиться на съемочной площадке. «Ночную схватку» снимал знаменитый Фриц Ланг, и, имей Мэрилин действительно исполнительский талант, конечно, автор «Усталой смерти», «Доктора Мабузе» и «Ярости» мог бы ее многому научить. Однако единственным долговременным эффектом, какой извлекла Мэрилин из работы с Лангом, оказался чисто рекламный — вчерашняя «старлетка», поработав с одним из наиболее выдающихся режиссеров мирового кино, стала «звездой». И хотя настоящей «звездой» она станет лишь на следующий год, все же натяжка эта кажется вполне невинной. Что же касается творческого импульса, то он остался минимальным. Причина, мне кажется, заключается в том, что ни фильм не давал возможности кому бы то ни было показать интересный характер, ни режиссер не обладал тем специфическим «актерским» взглядом на кино, каким отличается большинство американских мастеров.

Пропитавшись в молодости ароматом экспрессионизма — с его ощущениями страха, трагедии, смерти, с его непременным Stimmung (настроением) в каждом эпизоде, — Ланг, хоть и проработал с четверть века в США, так никогда и не преодолел стремления к пластике форм, к изощренной выразительности декораций, к «геометрически правильному размещению человеческой толпы». Вся эта стилистика, естественно, требовала особого внимания к причудливо сложному оформлению каждого кадра («завитушкам», как это называл сам Ланг), в то время как массовый американский зритель, любивший бравых героев на манер Гэри Купера или call girl вроде Бэтти Грэйбл, а затем Мэрилин, «завитушек»-то этих как раз и не воспринимал, ибо они тормозили действие и отвлекали от героев, равно живых и мифологичных. «В период моей жизни в Америке, — вспоминал позднее Ланг, — я их («завитушки») полностью исключал ради максимальной простоты». Конечно, при световых эффектах и декорационных изысках, превращавшихся (как в экспрессионистских фильмах) в цель фильма и составлявших ее художественную систему, актер оказывался марионеткой в руках режиссера-демиурга, творца и изобретателя, можно сказать, вседержителя. От него требовалась лишь типажность, внешнее соответствие изначальной идее. И хотя в своих американских фильмах (а он их поставил двадцать два — от «Ярости» до «По ту сторону обоснованного сомнения») Ланг практически ничем не напоминал о собственных национальных стилистических пристрастиях, в подборе актеров он, как и раньше, ограничивался типажом. Если типаж и талант соединялись в одном актере, на экране возникал необыкновенно выразительный персонаж, вроде служащего бензоколонки Джо, ставшего жертвой беснующейся толпы обывателей, в остром исполнении Спенсера Трэйси («Ярость») или профессора, втянутого в таинственную интригу, в колоритном преображении Эдварда Робинсона («Женщина в окне»). Хуже обстояло дело с женскими персонажами, ибо ярких актрис Ланг в Голливуде не разглядел (или они ему были не нужны), и ни Сильвия Сидней («Ярость», «Живете только раз», «Ты и я»), ни Джоан Беннет, к которой Ланг особенно благоволил («Охота за человеком», «Женщина в окне», «Улица греха», «Тайна за дверью»), ни Марлен Дитрих («Ранчо с дурной славой»), ни другие актрисы не создали в его фильмах ничего запоминающегося, лишь обозначая собой режиссерские идеи или импульсы.