Тоска…
Вождь был немолод — приближалось двадцать три. Когда-то по-восточному красивое лицо поблекло, словно покрылось чем-то серым, как, например, пепел. Зато глаза остались те же: коричневые, с густой примесью болотно-зеленого, глубокие и темные, как омут. Нет, молодежь! Это еще не совсем старик…
В дверь громко постучали, впрочем, не дожидаясь ответа. Каяла. Кто, кроме нее, может так нагло врываться в дом вождя? Ну, конечно, она. Юная ведьма… впрочем, Ахмар был рад ее видеть.
Она прошла через комнату ленивой неспешной походкой. Просто, если она шла быстрее, то всем становилось видно, что она подволакивает правую ногу. Так что эта напускная лень — просто способ скрыть такой свой природный недостаток. Когда надо было, Каяла могла быть шустрой и смертельно опасной, как молния. Ахмар до сих пор помнил, как она поймала (точно за рукоятку!) летящий в него нож и легко и быстро отправила его в лицо убийце. С такой реакцией, с такой ловкостью она могла бы быть снайпером… если бы не была ведьмой.
Высокая, полная, со своей белобрысо-голубоглазой славянской внешностью, она была среди смуглых, маленьких узкоглазых местных просто белой вороной. Никто даже не помнил, откуда она взялась. Говорили, была рабыней со срединных земель. А когда? Сколько ей лет вообще? Этого никто не знал. Выглядела юно, с годами не старела, жила где-то на отшибе, тоже в настоящем доме, почти как у Ахмара. Только дом Каялы был еще довоенной постройки.
Вообще, была она ведьма умная… и кто тут являлся фактической властью, она или Ахмар — это еще большой вопрос. Вождь считал ее другом. Именно, другом. Слово подруга, как и всякие мыслишки насчет ее женской сущности, почему-то Ахмару даже в голову не приходили. Ясно было, как божий день: КАЯЛА — ДРУГ…
Друг, причем, единственный. С ней хоть поговорить можно было об умных вещах. Пофилософствовать, что Ахмар любил, когда такая вот тоска. Можно было доверить любые тайны. Советоваться. Спорить. Правда, был у нее недостаток: иногда начинала нести всякую чушь насчет того, что ей суждено стать этим… ну… как его… Хранителем каким-то… и тому подобное. Но это бывало редко, так что потерпеть можно.
— Добрый день, Каяла! — приветствовал Ахмар, пожимая ее тяжелую мозолистую руку.
— День добрый! — ответствовала ведьма. — Опять сидишь, тоскуешь и пьешь всякую гадость?
— Есть такое… — сознался вождь. — Слушай… да ты садись, чего стоишь, как неродная… совета хочу просить. Я вот давно думаю, что со Страной делать… к черту она катится… Нефти нет, как и не было. Жрать нечего. Людишки плодятся, как крысы… скоро даже крыс всех пожрут. Ну ладно, при Булате это еще терпимо было как-то, а сейчас… эх, делать что-то надо. Пока не поздно.
— Надо, — согласилась Каяла, — уходить отсюда надо.
— С земель предков?!.. — возмутился было Ахмар, но встретился с насмешливым колдунским взглядом и поневоле улыбнулся. — Ладно, забудь. Ты права. Но куда уходить?
— Срединные земли, — коротко изрекла ведьма. — Больше некуда. Я давно тебе хотела предложить, но ты вот меня опередил. Слушай. Срединные земли богаты нефтью. Про пищу этого не скажешь, но зато есть выход на летние земли, они меняют нефть на жрач. Сейчас вся середина — воюет. Все пленные, которые к нам попадают, — из разных кланов и грызутся даже в тюремной яме. Сейчас самый такой момент, чтоб напасть. Пока они разобщены. Мы завоюем все кланы по одному… народу у нас много, так что не жалей.
— Звучит неплохо, — кивнул Ахмар. — Есть одна проблема — как всех их заставить куда-то двинутся, бросить земли предков и все такое? Великий Народ — гордый народ, и никогда не ринется всей массой по команде… пусть даже вождя.
— Великий Народ не гордый, а тупой, — передразнила Каяла. — Если ты согласен, я думаю, несложно будет вдолбить им все это, а напоследок устроить какой-нибудь знак свыше, чтоб побежали, как миленькие.
— Ты сделаешь это?
— Сделаю…
— А «знак свыше»?..
Каяла хитро улыбнулась и повела рукой в сторону окна.
Небо трескалось посередине, проваливаясь вниз тяжелыми солнечными лучами… да, сегодня действительно был день…
— Ведьма… — прошептал Ахмар, вытирая рукавом слезящиеся на свет глаза. — Ведьма…
60
Время будто остановилось. Утих даже несмолкающих вездесущий гул толпы. Люди неподвижно стояли в лучах солнца, прорезавших пыль и снег, а потому видимых, как если бы они были твердым веществом. Наверно, поэтому, именно из-за этой иллюзии многие поначалу пытались поймать свет, вытряхивая прямо на снег еду из походных котелков, выливая пойло из фляжек и подставляя их под лучи. Но свет не желал попадаться. Вот так до людей дошло, что его не поймать.
Теперь они просто стояли. Кто на коленях, кто во весь рост. Неподвижно. Ветер трепал их спутанные волосы, лохмотья одежды, пестро-красные и побуревшие ленточки бинтов. Они были словно статуи в парке, на которых ураганом намело мусора с ближайшей городской помойки.
Люди подставляли лица под необычное тепло. Лица с бледной кожей, неизменными коричневыми пятнами вокруг глаз, как у смертельно уставших (хотя почему как?), покрытые шрамами, ожогами, с кровяными корками на отмороженных щеках… в солнечном свете почему-то особенно ярко блестела седина… почему-то особенно ярко проступила вся грязь и все убожество… почему-то бледные, с синими дорожками вен лица казались мертвыми…
Влад, выросший в солнечное время, никак не ожидал, что сегодняшний день аукнется в его душе так…
Он смотрел на солнце до боли в глазах, до слез… он видел забытый живой зеленый мир, который запомнился ему с детства — самое удачное время, когда все в тысячу раз ярче… видел маму и брата… свой беззаботный курортный городок… море… дом и цветущую яблоню… она цвела нежным розовым цветом возле самого их окна, и в доме всегда пахло «яблочным медом», как говорила мама…
Влад, которого Удавом звали за спокойствие, не ожидал, что при виде этой необычно большой солнечной трещины все его существо захлестнет дикая непобедимая тоска, режущая по сердцу, как ржавый нож… из глаз катились уже настоящие, а не солнечные слезы, и хотелось завыть на всю Вселенную… по-волчьи…
Трещина захлопнулась неожиданно, сверкнув по краю последним лучом, как на прощание: ее закрыл соседний пепельный пласт. Черт их разберет, в каком порядке они летают там, в воздухе… Но солнца люди больше не увидят. Зато многие хотя бы убедились, что оно существует. И Рон — прежде всего…
Рон упала на колени, в снег, начавший уже подтаивать и пахнуть весной. Она протянула руку к небу, и вдруг закрыла ладонями лицо и зарыдала… совсем как тогда, над мертвым Лансом, вмерзшим в кровавый лед…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});