Главное обвинение, которое мои враги постоянно преподносят в печати, говоря обо мне, является, якобы, мое безудержное честолюбие, исключительно ради коротого я затеял гетманство, что мною руководила не идея принести пользу народу в трудном положении, в котором он находился, а жажда почестей и т. п. В общем, слава Богу, что особых других обвинений даже враги не придумали.
Я всегда любил людей честолюбивых. Это люди, в большинстве случаев, которые умеют желать и достигать намеченной цели. Одно из наших несчастий и состоит в том, что у нас мало именно честолюбивых людей. Какое мне дело до побуждений человека, лишь бы он дело делал. Мы страдали от отсутствия людей, стремящихся достигнуть чего-либо большего, все какая-то мелочь, главным образом, жаждущая, чтобы никто не возмущал ее покоя, а если уж нужно действовать, то только лишь для того, чтобы как-нибудь безопасно спекульнуть для своего мещанского благополучия.
Я хотел точно установить, когда мне реально пришла в голову мысль сделаться гетманом для захвата власти на Украине, с широкими перспективами в будущем, и скажу откровенно, что еще в первой половине марта я об этом не думал. Вокруг меня были люди, которые говорили, что нужно создать гетманство, что вот Вы будете гетманом и т. д. Это все я принимал как шутку и никогда над этим серьезно не задумывался.
В первой половине марта 1918 года о власти я не думал. Я скучал от ничего неделания, возмущался, что другие тоже ничего не делают. Видел полную растерянность или же какой-то совершенно необоснованный оптимизм, что вот немцы пришли, теперь наступит полный порядок, и всем будет хорошо. Возмущался немцами, которые, мне казалось, смотрели на нас исключительно как на будущую колонию и все прибирали к рукам. Не зная хорошо психологии наших имущественных классов, как крупных, так и мелких, я думал, что стоит только энергично взяться за дело, как все это спаяется в сильную организацию, голос которой услышат немцы, с одной стороны, и все социалистические партии, с другой. В национальном вопросе считай; что нужно спасти этот богатейший край, выдвинув сильно украинский национализм, по не во вред русским культурным начинаниям и ив воспитывая ненависти к России, а давая свободно развиваться здоровым начинаниям украинства. Тяготения к Галиции и восприятия Галицийского мировоззрения я не хотел, считая это для нас несоответственным явлением, которое привело бы нас к духовному и физическому обнищанию. Возмущался теми великороссами, которые, не считаясь с жизнью, все твердят свое старое и смотрят на Украину как на нечто, ничем не отличающееся от Тульской губернии. Считал, что в вопросе национальном мы должны идти смело и решительно вперед, что если мы не станем на этот путь, то мы ничего не получим. Меня смущала несколько мысль, что немцы стоят за самостийную Украину во чтобы то ни стало, но тогда я более чем когда-либо верил, что немцы не могут быть окончательными вершителями наших судеб, хотя я, конечно, как, я думаю, и никто и в Германии, не ожидал, что в царстве Вильгельма может произойти такая социальная катастрофа, как та, которую теперь переживают немцы. Короче говоря, я хотел создать и быть одним из главарей той мелко демократической партии, учреждаемой мною, которая должна была вести к компромиссам между собственностью и неимущими и между великороссами и украинцами.
В то время в Центральной Раде, впрочем, об этом я говорил уже выше, был раскол; выдвигались различние комбинации. Немцы старались тоже влиять на дела и думали о смене министерств. По городу ходили различные списки министров, между прочим, в некоторых списках фигурировал и я, как военный министр. Я над этим только смеялся. На должность военного министра, при таком хаотическом состоянии управления страной, идти было не сладко. Так пока шло дело.
Ежедневно вставали мы рано; ко мне являлось несколько офицеров, которые жили со мной в одной гостинице, вместе пили чай. В штабе корпуса был у меня капитан Богданович, он теперь тоже жил с нами в одной гостинице. На его обязанности было доставать из какой-то хорошей молочной, которую он один только знал, сливки, при том он должен был сообщать нам всегородские новости.
Однажды он спросил меня, не читал ли я статью какого-то правничьего товарищества. Я прочел. Оказывается, что это Товарищество Украинских Юристов выступило с сильной критикой против существующего положения вещей и требовало, чтобы власть была передана какому-нибудь лицу с диктаторскими полномочиями, которые одни могут спасти страну от того критического состояния, в котором она находилась. Помню, что эта статья произвела на меня впечатление. Написал ее некто Парчевский, я его потом хорошо узнал. Убежденный украинец, стремившийся возродить старые времена Гетманства, большой идеалист. Он записался к нам в партию, недурно говорил и дал толчек партии в сторону проповедывания идеи Гетманства.
Это было в начале второй половины марта 1918 года. Мне действительно казалось, что только сильная, доброжелательная к народу власть теперь может принести пользу, что и немцы, и австрийцы с такой властью будут считаться. И, действительно, окидывая взглядом вокруг себя, я положительно не видел» никого, кто бы в данный момент подходил для того, чтобы эту обязанность принять на себя. Из украинцев никого, все они мечтатели или крайние шовинисты галицийской ориентации? Ни за кем из них великороссы на Украине не Пойдут. Из великороссов тоже никого не было (украинцы этого никогда, кстати, не допустили бы). И вот постепенно я надумал, что действительно наиболее подходящий — и, во-первых, в украинских кругах меня хорошо знают, во-вторых, я известен в великорусских кругах, и мне легче будет примирить, чем кому-либо другому, эти два полюса. Тяготевшие к Польше правобережные земледельцы-католики ничего, в общемппротив меня тоже иметь не могут. В армии меня знают.
Все это вырисовывалось туманно, но с этого момента я ясно думал, что к этому события приведут сами, так как другого выхода не было. Я помню, тогда думал о Петлюре, но отвергнул эту мысль. Петлюра честолюбив, идеалист без всякого размаха, а главное, — за ним пошли бы только крайние левые круги Украины и галичане, затем он не столько государственный деятель, сколько партийный, а это для создания государства не годится. Кроме того, с ним не считались бы немцы. Хотя якобы под фирмой Петлюры я был спален и должен был бы поэтому иметь зуб против него, я все-таки скажу, из всех социалистических деятелей на Украине это единственный, который в моих глазах в денежном отношении остался чистым человеком; затем он искренен, в нем много рисовки, но это уже черта украинская, я думаю, воспитанная в украинских деятелях всем прошлым украинского движения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});